Сегодня я хотел бы поговорить с вами о правильном отношениик стяжанию христианских и монашеских добродетелей — о правильном отношении к исполнению заповедей. Когда новоначальный — неважно, монашествующий это или мирянин — вступает на путь духовного делания, он должен знать, как ему следует продвигаться в избранном направлении. Между тем и другим образом жизни есть отличия: одни добродетели в большей степени приличествуют мирянам, другие — монашествующим, о чем замечательно говорит святитель Игнатий (Брянчанинов) в своем «Слове о спасении и о христианском совершенстве». Повторять его мысли я сейчас не буду, скажу в общем: если у нас не будет правильного подхода к исполнению добродетелей и мы начнем совершать их неразумно, то, конечно, преуспевать в их стяжании не будем. Мы не достигнем успеха, впадем в нерадение и, может быть, потеряем даже ту ревность, тот запал, который у нас был перед тем, как мы вступили на путь духовной жизни, — впадем в состояние полной опустошенности.
Когда мы приступаем к исполнению добродетелей, у нас, как это свойственно человеку, возникает желание приложить минимум усилий и приобрести искомое как можно быстрее. Мы читаем святоотеческую литературу, а может быть, — что не так похвально — и книги современных авторов, еще не проверенных временем, не заслуживших доверия, иногда даже и тех, которые совсем не пишут на аскетические темы, а, скажем, в общих чертах рассуждают о вопросах нравственности, не указывая читателю конкретных способов для того, чтобы стать нравственным. Мы хотим найти в этих книгах указание на то, как лучше совершить свой путь, о самом пути даже и не думая. Ищем того, как бы легче стяжать добродетели, которые или приведут нас в состояние духовного совершенства, или, на худой конец, дадут покой от мучительной борьбы со страстями. Таким образом, мы понимаем святоотеческие сочинения не так, как предполагали это сами их авторы, допустим Иоанн Лествичник, святитель Игнатий или любой другой древний или более близкий к нам по времени автор. Мы ищем в книгах мудрый совет, который сразу или почти сразу приведет нас к цели, ищем то, что, как мы полагаем, поможет нам стать исключением из общего правила.
Конечно же, мы понимаем эти тексты превратно — выбираем из них то, что льстит нашей гордости. Ведь желание очень быстро стяжать добродетели или быстро, без труда избавиться от действия страстей — это признак и одновременно следствие гордости, то есть ложной ревности. В таком состоянии мы принимаем помысел о своей исключительности, о том, что именно я за недолгое время способен или способна, пусть и при помощи мудрых святоотеческих советов, сделать то, на что другой, может быть, потратит всю свою жизнь. Мы думаем, что на возникший у нас вопрос нашли ответ, допустим, у Иоанна Лествичника или Макария Великого. Их совет, понятый искаженно, мы принимаем как руководство к действию и начинаем соответственно ему трудиться, как нам кажется, усердно, а на самом деле суетно и своевольно. Разумеется, через некоторое время (обычно довольно-таки скоро) мы терпим неудачу. Не приобретаем мы ни любви к ближнему, ни смирения, ни непрестанной молитвы, ни других возвышенных добродетелей, хотя обычно в такой ситуации стремимся именно к ним. И тогда начинается поиск объяснения, почему же так произошло.
А происходит это оттого, что человек горделив, он не хочет согласиться с тем, что вообще не нужно искать особый подход, а нужно разумно, терпеливо трудиться, положившись на волю Божию. Он уверен, что в основном сделал все правильно, лишь не учел один какой-то момент. И вот он снова находит, допустим, у того же Иоанна Лествичника или у другого подвижника подсказку, выбранную, как правило, совершенно произвольно. Такому неразумному монашествующему кажется, что при помощи этого уточнения у него все получится. Но опять начинается суетный труд, который, конечно же, завершается вновь поражением, и так происходит без конца.
Однако это еще не худший вариант: в описанном мною случае человек все же опирается на святых отцов и при содействии благодати Божией может найти у них и то, что его обличает, и то, что его на самом деле вразумляет. Гораздо хуже, когда человек опирается на свой разум, начинает изобретать способы для того, чтобы стать исключением из общего правила, достичь искомого при помощи некоего своего особенного пути или собственного уникального средства. Здесь уже дело обстоит более серьезно, и опасность здесь гораздо большая. Человек, поддавшийся до такой степени своей гордости, может и впасть в прелесть. Хорошо, если он хотя бы имеет правильный ориентир — стремится к покаянию, внимательной молитве. Но он может и этот ориентир подменить, поставив перед собой такую цель, которая есть на самом деле его собственная выдумка, пусть она и выглядит как мудрость, заимствованная у святых отцов.
Допустим, прочитавший труды преподобного Исаака Сирина захочет приобрести такую же веру, как та, о которой этот подвижник говорит, что, стяжав ее, люди могут ходить по воде и творить прочие чудеса. Да, действительно, были те, которые обладали этим даром, и, возможно, иные древние подвижники стремились получить его, и мы прочитали об этом у святого отца — одного из самых великих аскетических учителей. Но если мы поставим перед собой цель достичь чудотворения или приобрести такую любовь к Богу, какую имели мученики Христовы, готовые ради Него отдать свое тело на поругание и смерть, то, конечно же, либо ничего не приобретем и почувствуем вскоре совершенную опустошенность, либо (чего не дай Бог!) ощутим в себе ложное, бесовское действие. По неопытности и гордости мы можем принять эти ощущения за присутствие в нашей душе великих, непостижимых, почти недоступных для наших современников, то есть для всех нас, добродетелей. Нам покажется, что мы охвачены пламенной любовью к Богу, готовы на страдания, на муки. Незначительные скорби, неприятности, которые мы легко перенесем из-за своей гордости и презрения к окружающим, примем почти за эти страдания и будем думать: «Да, эту скорбь я легко переношу, сейчас я вижу, что действительно имею любовь к Богу». А случайные совпадения, которые по бесовскому действию будут происходить в действительности или лишь в нашем воображении, мы воспримем как чудеса, совершающиеся по нашей молитве.
Такой человек весьма близок к погибели — он изобрел не только ложное средство к стяжанию добродетелей, но и ложную цель. Мы же должны делать всё разумно и здраво. Смирение состоит не только в том, чтобы почитать себя грешником и даже истинно быть в этом убежденным, но и в том, чтобы знать свои возможности. Это истинное смирение, которое проявляется в жизни, а не мечтательное. Я знаю свои реальные возможности, знаю свою меру, как говорят святые отцы, и соответственно этой мере ставлю перед собой реальную цель — ту, которая на самом деле может быть мною достигнута в данный момент. Это трудно определить самому, но с Божией помощью, с помощью правильного, трезвого чтения Священного Писания и святых отцов можно увидеть себя как в зеркале.
Еще лучше, если у нас есть духовное руководство, — тогда нам легче понять святоотеческую литературу и разобраться в ней, тогда мы видим себя такими, какие мы есть на самом деле. Это зрелище неприятно: трудно воспринимать обличение от других людей, даже наших близких, которым мы доверили свою душу. Часто приходится терпеть то, что тебе твои наставники, как говорится, портят настроение. Никому не хочется видеть себя таким, каков он есть на самом деле: все мы строим на свой счет иллюзии и этим себя утешаем. Но именно таков путь, на котором человек познаёт свою действительную меру, то есть истинно смиряется. Он не говорит громких слов: я великий грешник, я хуже всех. Но он видит себя трезво, сознает все свои недостатки, пороки, все свое — прибегну к такому избитому, но очень точному выражению — моральное уродство. Тогда он, безусловно, может оценить свои нравственные силы правильно, разумно, а оценив их, узнать, на что он способен, какой груз может в данный момент своей жизни поднять, какую нравственную работу способен выполнить. И он берется за эту работу, поскольку трезво все оценил, и исполняет ее. Понимая при этом, что всякий человек — существо лукавое, переменчивое, он непрестанно взывает к Богу, просит Его о помощи, то есть не надеется на себя даже и в том делании, которое разумно и правильно избрал с помощью наставлений святых отцов и своего духовного руководителя. Тогда человек постепенно, медленно движется вперед.
Бывает, конечно, что благодать Божия осенит подвижника в скором времени, когда он трудится, не ожидая еще никакого плода, никакого результата. Видя терпение и истинное смирение этого человека, выражающееся в делах, а не в мечтах, Господь ниспосылает Свою благодать, и тот обретает то, чего не ожидал. Однако мы на это не можем рассчитывать никогда — такое ожидание, безусловно, также признак гордости. Одного человека Бог посетит в начале его подвига, и он после будет отрабатывать полученное преждевременно, станет на всю жизнь должником Божиим, а другой только в конце ее, перед переходом в вечность, заслуженно примет свою награду.
Именно для этого — для спасения души — мы и трудимся, ради этого и собрались здесь, а не ради того, чтобы достичь некоего отвлеченного, не имеющего отношения к нашей жизни совершенства. Его ведь может и не быть: совершенство желательно, но не обязательно. Под христианским совершенством понимается достижение человеком наибольшей близости к Господу и приобретение наибольшей надежды на милость Божию, на спасение души, а не просто на что-то похвальное, превосходящее обычную меру. Совершенный отличается от несовершенного тем, что он больше сделал для своего спасения, сделал почти все — с человеческой точки зрения.
Нет обязательного минимума для спасения — якобы кто потрудился сверх этого, тот уже совершенен. Никто не может быть уверен, что его трудов достаточно для конечной цели. Мы знаем из жизнеописаний великих подвижников благочестия, что они-то как раз трепетали от страха, плакали, каялись даже в последние минуты своей жизни, хотя совершенно очевидно достигли высочайших даров — бесстрастия, любви Божией, чудотворения и многих других. Тем не менее они, надеясь на милость Божию, все-таки трепетали, потому что знали, чтó такое вечность, а мы лишь верим в нее с чужих слов. Истинно совершенный христианин отнюдь не уверен в том, что будет спасен, и это служит доказательством того, что совершенство — это просто больший труд, который человек совершил ради своего спасения.
Поэтому мы должны всю жизнь трудиться и смотреть на свое теперешнее положение трезво: не изобретать давно уже изобретенные вещи, не искать какого-то особенного, исключительного пути. Всякий человек — умный он или глупый, образованный или необразованный, старый или молодой — почему-то думает, что он исключителен. А на каком основании? Основание этого — наша гордость. Человек из гордости представляет себя чем-то исключительным и думает, что с помощью способов, изобретенных самостоятельно, вычитанных у святых отцов или указанных духовно опытным человеком, быстро и легко сможет совершить свой путь, без тех тяжких трудов, какие, как мы знаем, понесли все подвижники благочестия. Но ведь каждый из них, будь то мученик, или спасавшийся в монашеском чине подвижник, или совершавший свой подвиг в миру праведник, или святитель, или Христа ради юродивый, много потрудился. Потрудился с крайним, чрезвычайным напряжением сил, таким, что часто дальнейшие усилия казались уже невозможными. Вот когда человек доходит до такой грани, тогда милость Божия обычно его и осеняет. Когда человек приучается постоянно находиться в таком напряженном, собранном состоянии, когда видит, что собственными силами способен в лучшем случае лишь на мгновение удержаться в нем, постоянно же пребывать в нем сможет только с непрестанной помощью Божией, — тогда он постепенно, с помощью именно такого нравственного труда, нравственного напряжения, совершает свой путь к стяжанию всей совокупности монашеских и христианских добродетелей.
Мы ничего не изобретем, все уже давно известно, все пережито и открыто святыми отцами, и нам нужно следовать по пути, для нас проложенному и хорошо протоптанному. Не получится сократить его, пойти в обход или наперерез. Если мы пойдем, как нам кажется, новой и короткой дорогой, то наверняка погибнем. Кто хочет достичь добродетели преждевременно, тот и в свое время ее не приобретет, говорит преподобный Иоанн Лествичник. Поставивший перед собой неразумно возвышенную цель, будет вновь и вновь терпеть поражение. Чувствуя опустошение — большее или меньшее, иногда совершенно полное, — он впадет в крайнее уныние и отчаяние и будет винить в этом неразумных, по его мнению, наставников, которые не дали ему нужного совета, чтобы он смог, как сказано в сказке, «одним махом семерых побивахом». Не находя ответа и у святых отцов, потому что такого ответа нет, он разочаровывается в святоотеческом учении, а чаще такой человек начинает думать, что избрал не тот путь. На самом же деле он виноват в том, что поддался гордости, ищет недостижимого.
Все достигается постепенным и благоразумным трудом над собой. Если мы всё совершаем как положено (конечно, не с нашей точки зрения, а с точки зрения нашей старицы, или настоятельницы, или духовника), но не получаем ожидаемого результата, это не означает, что мы делаем что-то неправильно. Очень часто мы просто-напросто хотим сразу слишком многого. Допустим, человек, как положено всякому монашествующему, упражняется в Иисусовой молитве, пытается сосредоточиться, стяжать внимание, но не приобретает этот дар в той мере, в какой ему хотелось бы и о какой он прочитал, к примеру, в книге «Откровенные рассказы странника»: не может читать двенадцать тысяч Иисусовых молитв в день! И он начинает обвинять наставников, что они его неправильно учат, что они неопытные, что они почему-то скрывают от него важную тайну, а может быть, вовсе ее не знают. Но думающий так забывает об одной простой вещи: да, он не в силах обрести ту высокую степень добродетели, которую желает, но он может в настоящий момент совершенствоваться, например приобрести сокрушение сердечное. Вскоре устная молитва у него станет временами переходить в умную, а это действительно большой прогресс, движение вперед. Но для него это ничего не значит, он-то другого хочет — и решает тогда, что вообще его место в миру, ведь он уже три года в монастыре, а непрестанной молитвы и бесстрастия так и не стяжал.
Бывает, что новоначальный инок много и усердно трудится, но он пришел из мира с большим «грузом». Это не обязательно груз грехов — человек может быть самым обыкновенным в нравственном отношении, таким как все. Но этот «груз» состоит в нравственной развращенности в широком смысле слова: человек может быть чрезвычайно своевольным, горделивым, мечтательным, тщеславным. И пока это, как говорят святые отцы, вещество страстей постепенно не истребится огнем благодати, ни о каком прогрессе в духовной жизни речи идти не может.
Один из нас более смиренный, он духовно развивается быстрее, другой — просто чудовищно горд и тщеславен, и не может в нем быть изменений, пока эта гордость постепенно не умалится. Но человек ее не хочет замечать, не видит себя таким, каков есть, и ожидает чуда там, где его быть не может. Уже то чудо, что вообще хоть какое-то изменение происходит, что этот человек оказался в обители и Господь ему внушил мысль о вечности, о том, что нужно все оставить ради будущей жизни. Этого великого чуда посещения Божия на самом деле сподобляется ничтожное меньшинство. Мы видим, как мир погибает, утопает во зле, подавляющее большинство людей пребывает не только в нерадении, но и в неверии или в заблуждении. Многие современные подвижники и писатели называют нашу эпоху временем отступления — апостасией. По более или менее точной статистике, тех православных христиан, которые посещают храм и являются настоящими членами Церкви (их еще называют «практикующими христианами»), в России от одного до четырех процентов населения. Если же мы возьмем всё человечество, то православных будет в процентом отношении еще меньше. И совсем немногие люди, оставив мир, пошли в монастырь — их единицы. Вы входите в их число, и это действительно милость Божия, посещение Божие. Если любой из вас посмотрит на свою предыдущую жизнь, он не увидит ничего, что давало бы основание для такого шага. Все было только против, а потому даже ничтожной нашей собственной заслуги в нем нет. За одно это нужно день и ночь благодарить Бога, изумляться милости Его и восклицать вместе с пророком Давидом: Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми? (Пс. 115, 3). А мы горделиво ищем возвышенных добродетелей, ничего не желая делать для их приобретения.
Когда человек хочет разбогатеть, скажем стать миллионером и купить себе виллу в Испании или квартиру в Париже, он понимает, что ему нужно приложить много усилий, рисковать своим состоянием, подчас здоровьем, а в наше время, к сожалению, и жизнью, потому что вокруг много завистников и вымогателей. Этот человек много, усердно трудится, чтобы обрести искомое благополучие и тем самым выделиться среди других. Мы же хотим приобрести себе обитель в Царстве Небесном безо всяких трудов: пусть старица нам что-то такое скажет, чтобы у нас все в душе перевернулось! Пусть я прочитаю у Иоанна Лествичника такой совет, чтобы на следующий день у меня уже все страсти угасли! Если же не так, то либо мне место в миру, либо мои наставники — легкомысленные и неопытные люди, либо, как думают некоторые, нет мне спасения. А на самом деле нужно трудиться, трудиться много и усердно, ожидать не быстрых результатов, которые нам кажутся признаками успеха, а таких перемен в себе, которые могут произойти на данной стадии нашего духовного развития. Это истинный признак правильного духовного пути. Святые отцы много рассуждают о том, что нужно уметь правильно на себя посмотреть, верно себя оценить. Тогда мы будем разумно, равномерно двигаться, а может быть, даже сподобимся особенного посещения Божия, и с нами произойдет неожиданное, быстрое, незаслуженное изменение — именно такое, какое происходит с подвижниками. Но рассчитывать на это не нужно: такое ожидание, как я уже говорил, есть признак гордости. Смирение не ожидает ничего подобного.
Итак, мы должны следовать святоотеческим путем. Однако даже само аскетическое учение святых отцов, если неразумно к нему относиться, становится соблазном. Человек начинает думать, что благодаря чтению святоотеческих трудов — благодаря, так сказать, знанию теории — он сможет быстро и легко исполнить евангельские заповеди. Но он забывает о терпении, на которое Спаситель указал как на необходимую вещь: В терпении вашем стяжите души ваша (Лк. 21, 19), забывает о смирении: Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф. 11, 29). А мы думаем, что если изучили учение Иоанна Лествичника о движении человека к совершенству, то уже и сами начали двигаться. Если можем вовремя вспомнить какое-либо изречение из аскетических творений знаменитых православных писателей, то уже и получили средство для того, чтобы исполнить заповеди. Но никакой учитель Церкви не может избавить нас от трудов. Святые отцы лишь изъясняют Евангелие, но не избавляют от необходимости трудиться над его исполнением, не избавляют от необходимости понуждать себя чрезвычайным понуждением, превосходящим, как нам иногда кажется, наши силы.
Нужно избавиться от детской иллюзии, от мысли о том, будто вычитав, услышав или придумав самостоятельно некий рецепт, мы в виде исключения достигнем того, что и древние, и близкие к нам по времени подвижники приобретали и приобретают потом и кровью. Действительно, чтобы стать истинным христианином, необходимо пролить пот, кровь и слезы! Это все мы должны усвоить, без этого не может быть никакого благотворного изменения в человеке. Отчасти в таком смысле нужно понимать святоотеческое изречение о том, что без болезни сердечной человек ничего достигнуть не может. Ничего нового и уникального изобрести не получится, не будем тратить напрасно время на это, а лучше займемся делом.
***
Вопрос. Что значит роптать на самого себя и почему это грех?
Ответ. Человек ропщет на самого себя, когда считает себя неудачником или неспособным к духовной жизни. Например, говорит: «Голова у меня не такой формы, не способен я к монашеской жизни». Вместо того чтобы понуждать себя к труду, он клевещет на свою природу, а значит, на Бога, думая, что Бог создал его неспособным к спасению. Однако всякий человек способен спастись, и в этом все люди равны.
Да, иной может быть не способен к умственной деятельности. Действительно, один человек стихи пишет, а другой поздравительную открытку с трудом сочиняет — в этом смысле разница между людьми, конечно, есть. Но в том, что касается нашего спасения, все мы равны. Более того, иногда бывает, что люди простые более способны двигаться по пути духовного совершенствования, чем люди умственно развитые, потому что первые проще, естественнее воспринимают Евангелие. Никакого преимущества ни у кого из нас ни перед кем нет, а потому, когда человек говорит, что не способен к духовной жизни, это значит, что он ропщет на себя и клевещет на Бога. Клевещет, потому что Бог — Творец его природы, Творец каждого человека, и не может кто-то быть более способным достичь Царства Небесного, а кто-то — менее.
Вопрос.Вы говорили, что каждый наш добрый поступок записан у Бога и мы за него получим награду на небесах. Совершая добрый поступок, я начинаю думать, что он мне зачтется и Господь, может быть, простит какой-нибудь мой грех. Ради этого хочется творить добрые дела, однако правильно ли думать и поступать так?
Ответ. Лучше делать добрые дела как должник, ведь все мы — бесконечные должники перед Богом. Мы совершаем благие поступки не для того, чтобы сделать Ему приятное, а для того, чтобы отдать часть своего неоплатного долга. Если постараемся погасить хотя бы эту часть, то милосердный Господь может простить нам и все остальное — ту гораздо бóльшую, громаднейшую долю, которую мы воздать Ему не можем. Ведь мы, что бы ни делали, каждое действие совершаем при помощи наших рук или нашего ума и души, а все это есть творение Божие. Все это даровано нам вместе с бытием, и, повторяю, никогда мы не сможем возместить этот долг, но, возвращая хотя бы часть его, получаем надежду, что и все остальное нам будет прощено. Делать добро, думая о награде, лучше, чем ничего не делать. Если это мобилизует человека на добрые дела, то можно и такое чувство использовать. А потом, может быть, Бог даст, появятся и более возвышенные.
Вопрос. В Евангелии от Матфея написано: Слышасте, яко речено бысть: око за око, и зуб за зуб. Аз же глаголю вам не противитися злу, но аще тя кто ударит в десную твою ланиту, обрати ему и другую (Мф. 5, 38–39). И немного дальше: Слышасте, яко речено есть: возлюбиши искренняго твоего и возненавидиши врага твоего. Аз же глаголю вам: любите враги ваша, благословите кленущия вы, добро творите ненавидящим вас и молитеся за творящих вам напасть и изгонящия вы (Мф. 5, 43–44). Почему эти заповеди не были даны Моисею и людям, жившим в то время, а Господь Сам, уже намного позже, даровал их верующим?
Ответ. В то время у людей не было благодати, не было силы, чтобы исполнить их. А Господь дал нам не только новые заповеди, но и силы жить в соответствии с ними. Это первое и, наверное, самое главное. Второе: если мы сравним нравственное состояние народов неверующих, живших во времена Моисея, и те моральные устои, которые Господь дал через Моисея своему избранному израильскому народу, то увидим, что вещи, кажущиеся нам сегодня жестокими, на самом деле ограничивали и даже пресекали зло. Слова око за око, и зуб за зуб мы понимаем как беспощадные, на самом же деле они ставили предел мести и призывали к ответу на зло злом в том же размере. Мы и сейчас чувствуем в себе: когда нас кто-то обидит, мы хотим отплатить ему, и гораздо более чувствительным образом. Есть даже такое нехорошее выражение: «Зла на тебя не хватает». И в нашу христианскую эпоху мы хотим воздать нашим обидчикам бóльшим злом, чем они нам сделали. А во времена Моисея это, выражаясь современным языком, строго регламентировалось. Тогда ведь, например, чужестранец был совершенно беззащитен среди людей, его могли убить и сделать с ним все что угодно, если у него не было друзей. Господствовали бесчеловечная жестокость, подлость, идолопоклонство, разврат — вплоть до ритуального, который предписывался некоторыми идолопоклонническими культами. Те предписания, о которых говорилось в Моисеевом законе, своей нравственностью неизмеримо превосходили нравственные понятия язычников.
Кроме того, некоторые святые отцы говорят, что в Моисеевом законе содержалось скрытое указание на тот самый возвышенный нравственный закон, который впоследствии был откровенно и ясно дан в Евангелии. Макарий Великий и многие другие подвижники благочестия, подвизавшиеся в древние времена, видели в Ветхом Завете таинственный смысл, соответствовавший евангельскому учению. Можно сказать, что это учение было дано и ранее, но дано прикровенно, потому что подавляющее большинство людей не могли его постичь. Однако избранники Божии, такие как сам Моисей и другие пророки, это понимали и исполняли.
Вопрос. Преподобный Иоанн Лествичник в слове «О радостотворном плаче» говорит: «Плачущим неприлично богословствовать; ибо этим истребляются их слезы. Богословствующий подобен сидящему на учительской кафедре, а плачущий — пребывающему на гноище и во вретище»[1]. Почему же так резко одни отличаются от других? Почему Иоанн Лествичник учит так?
Ответ. Поскольку богословие, как правило, касается самых возвышенных предметов, оно может человека надмевать. Кроме того, здесь, скорее всего, имеется в виду именно богословствование как самостоятельное рассуждение, а не чтение догматической литературы, которое в древности было очень распространено. Без него многие подвижники благочестия могли бы впасть в ересь. Церковные догматы тогда волновали людей настолько, что становились предметом обсуждения даже на рынках и в общественных банях, как укоризненно говорит об этом святитель Григорий Богослов, вынужденный предостерегать свою паству. А в наше время человек может пятьдесят лет ходить в церковь и не знать, что такое Пресвятая Троица. Никто о богословских вопросах не говорит и говорить не хочет или, правильнее сказать, не может: просто-напросто не знает, о чем сказать.
Неужели вы думаете, что Иоанн Лествичник не читал богословские труды? Кто так считает, тот просто ничего не понимает в литературе — книга преподобного написана весьма изысканным слогом, который выдает в авторе очень образованного человека. Конечно же, он знал все догматические движения своего времени. Так что в приведенной цитате из «Лествицы», думаю, речь идет не о чтении богословских сочинений святых отцов, а о самостоятельном богословствовании — и это безмолвствующим, безусловно, неприлично. Знание же православного учения не может быть опасным делом, наоборот, это полезно и необходимо.
Сейчас вы можете прийти к своему духовнику, и он укажет вам, что правильно, а что нет. Но вдруг завтра по какой-то причине сказать об этом будет некому, и вы, ничего не зная, окажетесь один на один, лицом к лицу с неким заблуждением, ересью, сектой. и кто знает, через какого человека будет действовать это заблуждение? Возможно, через какого-нибудь епископа, как это часто случалось в древности. Многие епископы и патриархи, священники и монахи — самые уважаемые люди, которых только можно себе представить и к которым окружающие обычно относились с благоговением, — впадали в ересь. Например, родоначальник монофизитской ереси Евтихий был архимандритом знаменитейшего монастыря, в котором собрал триста человек — собрал лично, они пришли туда из любви, из уважения к нему как к подвижнику. Можно привести и другие примеры: патриарх Константинопольский Несторий, епископ Константинопольский Македоний, патриарх Александрийский Диоскор… Поэтому для нас не существует авторитета большего, чем авторитет святых отцов. Не нужно думать, что мы, не обладая знанием святоотеческого учения, сможем спрятаться за чью-то спину, в особенности в наше время.
Мне рассказывали анекдотический (а на самом деле весьма печальный) случай, который произошел уже в наше время, не так давно. Один епископ приехал сдавать экзамены (он учился в академии на заочном отделении). И экзаменаторы решили из уважения к его сану задать ему легкий вопрос, потом поставить какую-то оценку — и все. В общем, отнеслись снисходительно и спросили: «Владыка, а как называется тот Собор, на котором была осуждена ересь монофизитства?» Он в ответ: «Какого монофизитства?» — «Ну та ересь, которая учит, что во Христе одна природа». Епископ поражен: «А как же?» — «Но во Христе же две природы!» — «Как две природы? Что вы говорите? Как вы можете?» Присутствующие изумились, растерялись, созвали других преподавателей, стали его убеждать. А он им: «Что вы говорите? Замолчите! Вы кощунствуете!» Так они его и не убедили. Владыка, видимо, посчитал, что это какие-то обновленцы, еретики, модернисты, — а еще духовная академия! — он же истинно православный. Поставили ему двойку, так он и уехал. Уехал с убеждениями монофизитскими, которые прокляты на IV Вселенском соборе.
Поэтому за спиной другого человека, даже самого знающего и авторитетного, прятаться не нужно. Потому, возвращаясь к заданному вопросу, я вновь скажу: преподобный Иоанн Лествичник вел речь о самостоятельном богословствовании, которое, конечно же, опасно. Его слова о том, что не нужно в этом упражняться, касаются не только безмолвников, но и всех нас. А читать святых отцов, запоминать, усваивать, пытаться понять — вот что нужно и полезно.
Вопрос. Прилог — это простое слово или образ какого-то предмета, внезапно являющийся уму и вносимый в сердце?
Ответ.Почему «вносимый в сердце»? На самом деле происходит такой процесс: помысел является уму, и диавол хочет внести его в сердце. Мы же должны сопротивляться этому. Если помысел входит в сердце человека, то может вызвать сочувствие к себе, то есть до какой-то степени согласие. В первое мгновение помысел только отображается в уме, подобно предмету, на который мы только посмотрели, еще не выработав к нему никакого отношения. Лучше нам и вовсе от помысла отвратиться или постараться, чтобы никакого отношения к нему у нас вообще не возникло. Тогда он так и останется прилогом — только приразится к нашему сознанию и исчезнет, хотя бывают и навязчивые прилоги, с которыми нужно бороться постоянно.
Вопрос.Зачем мне нужно анализировать свое состояние, если у меня есть наставница?
Ответ. Когда я говорил о таком анализе, то не имел в виду, что делать его следует самостоятельно. Именно с помощью наставницы! Высказывая ей свои мысли и выслушивая от нее советы, ты хочешь не хочешь, а начинаешь в себе разбираться. Не можешь же ты совершенно ничего не понимать и быть некоей чуркой, из которой можно вырезать все что угодно, сделать любое изделие. Конечно, может быть и такое послушание, но это большая редкость, готовых к нему людей в наше время почти нет. Поэтому все равно ты будешь сопровождать свой рассказ собственным анализом. Но собственным — не значит самостоятельным. В своем анализе ты должна опираться на помощь старицы.
Вопрос. Если нужно что-то сделать по послушанию, но к этому побуждает также и мое тщеславие, как следует поступать? Можно ли помолиться в таком случае, чтобы разобраться в своих помыслах?
Ответ. Пока будешь в них разбираться, молиться, ждать, что Господь откроет тебе ответ, пройдет день, второй, и необходимость что-либо делать отпадет вовсе. Поэтому, если послушание дано, его нужно выполнять в любом случае — есть ли тщеславие, нет ли его. Конечно, необходимо в нем каяться и бороться с ним. Если же каждый раз медлить из-за подобных сомнений, мы и пальцем не пошевельнем: то у нас тщеславие, то раздражение, то гордость, то уныние. Начнем молиться, чтобы уныние прошло, — снова тщеславие появится. Станем против тщеславия молиться, потом против остальных помыслов — так ничего никогда и не сделаем.
Вопрос.Вы сказали, что подвижники знали вечность, а мы только верим в нее. Как они это знали?
Ответ.Для них вечность была реальностью, эти люди испытали ее действие на себе. Они подвизались ради того, что их ожидало, что они видели перед своими глазами и ясно ощущали своими духовными чувствами. Потому-то они и имели страх Божий и любовь Божию, совершая свой путь к спасению с полной ответственностью. А мы только верим в вечность с чужих слов, соответственно и живем нерадиво.
Вопрос. Если постоянно согрешаешь, поддаешься страсти, но все же хочешь видеть в себе изменения, это правильно?
Ответ.Да. Изменения нужно стараться видеть, нужно бороться со страстями, но не следует ожидать быстрых и особенных результатов. Надо знать, что, когда страсть действует и ты ей противишься, она ослабевает. Опасность проходит, однако завтра может вернуться вновь. Как правило, страсть не уходит раз и навсегда, ее действие регулярно повторяется в большей или меньшей степени, и это нормально. Но когда ты, помолившись, ждешь, что у тебя эта страсть вообще пройдет (допустим, после того как на тебя напало раздражение и ты отогнал его молитвой, думаешь, что уже никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах, ни на кого не рассердишься), то это, конечно, гордость.
Вопрос. Нужно ли стремиться к преуспеянию в молитве? Меня смущает, что, если не буду к чему-то стремиться, то могу поддаться нерадению под видом ложного смирения. Как найти золотую середину?
Ответ. Да, действительно, стремиться нужно, но только понуждение должно быть разумным. Не надо, во-первых, искать сразу высоких результатов, а во-вторых — изобретать особенные средства для того, чтобы их достичь. Делайте всё, что положено: трудитесь, проявляйте усердие, упорство. Иногда приходится мучиться и страдать — это тоже естественно. В этом смысле я и говорил о том, что не нужно торопиться стяжать благодать Божию, но никак не о том, что мы должны сидеть и ждать, пока она придет.
Вопрос. Архимандрит Софроний (Сахаров) в одной из своих бесед говорит, что если тебя стужает какой-нибудь навязчивый помысел, то можно работать, встречаться с кем-нибудь, но лучше всего молиться. Меня смущают первые два совета. Еще он часто говорит: «Не отдать ума». Правильно ли понимать его слова так, что надо всем умом быть в молитве, отвратить ум от помысла?
Ответ. Нет ничего плохого в том, что приходится исполнять послушание или встречаться с кем-либо. Мало ли какие встретятся обстоятельства в обители: если каждый будет бежать молиться, как только ему начнет стужать очередной помысел, кто тогда будет работать? Одни только бесстрастные? Этот совет архимандрита Софрония подходит для тех, кто живет в общежительном монастыре.
Слова «не отдать ума» следует понимать не только в том смысле, что всегда нужно пребывать в молитве. Наш ум постоянно привлекают, «примагничивают» соблазнительные помыслы, и не отдать им ума — значит не увлечься ими, оставить ум при себе. Для этого не обязательно только молиться — можно читать книгу или отдать ум такой работе, при которой требуется внимание. Вот что имелось в виду. Не отдать ума — значит не вступить в собеседование с помыслом. Замечательная беседа старца Софрония, которая говорит о его глубокой опытности. Этот своеобразный, как у всякого подвижника, опыт, который нельзя в точности передать, он излагает своими словами очень мудро и точно, так что из его беседы можно извлечь большую пользу.
Вопрос. Если человек умирает с грехами, его можно вымолить. А если у умершего не осталось людей на земле, которые могут молиться за него? Бог учтет это и снизойдет к нему или Церковь поможет ему своими молитвами?
Ответ. Во-первых, Церковь молится по крайней мере несколько раз в году обо всех безродных, о тех, за кого просить некому. Во-вторых, мы должны заботиться о том, чтобы стяжать спасение своими добрыми делами, а не надеяться, что нас потом кто-то вымолит. Это неблагоразумно. Кроме того, если человек истинный христианин, у него есть пусть не родственники, но друзья, братья и сестры во Христе, которые его помнят и будут за него молиться. Трудно представить себе такого человека, который был бы совершенно одинок.
Вопрос. Будет ли на суде Божием обвинен человек, по незнанию исповедовавший ересь? Вы сами говорили, что ее подчас трудно распознать.
Ответ. Незнание бывает разным, может быть и таким, когда человек не знает и знать ничего не желает, не хочет читать книгу — и все. Но тому, кто, исповедуя православие, по простоте, ограниченности своей нечаянно в чем-то погрешил, конечно, Господь не вменит это в грех. Нужно понимать, что одно дело — сознательное сопротивление истине, принципиальное невежество, добровольная глупость и совсем другое — человеческая простота. В Церкви много таких людей — неужели их всех нужно обвинять в ереси?
* Беседа в Свято-Игнатьевском скиту Ново-Тихвинского женского монастыря, 5 марта 2000 года.