Схиархимандрит Авраам
Благая часть

Том 2. О страсти любоначалия

О страсти любоначалия*

Когда человек приходит к Богу, в Церковь, он имеет, конечно же, самые добрые, искренние намерения. Иногда этот бескорыстный шаг можно справедливо назвать подвигом веры. Но, к сожалению, часто даже в самых ревностных христианах действуют такие страсти, которые при всей искренности этих людей делают их спасение почти невозможным или, скажем так, сомнительным. К таким страстям в первую очередь относится гордость.

Гордость может выражаться по-разному. Как любой предмет во взаимодействии с другими предметами проявляет разные свои качества, так и гордость в тех или иных ситуациях обнаруживает свои различные свойства. В данном случае я хочу сказать о гордости как о любоначалии, то есть о презрении к ближним и желании превосходства над другими людьми.

Евангелие рассказывает о том, что эта страсть действовала даже в ближайших учениках Спасителя — апостолах. А ведь они, как мы знаем, оставили всё и, не оглядываясь, последовали за Господом. Их отречение от мира — внешнее или, может быть, внутреннее, невидимое другим, — было совершено с необыкновенной искренностью. Однако, несмотря на это, и в них жила страшная страсть любоначалия.

Евангелист Матфей описывает проявление, всплеск этой страсти в учениках и обличение их Спасителем так: В то время ученики приступили к Иисусу и сказали: кто больше в Царстве Небесном? Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф. 18, 1–3). Ученики думали уже как будто бы не о земном величии, а о славе небесной, но Спаситель и в этом случае воспретил всякое тщеславие, всякую надменность. И вместо того чтобы дать ответ на их вопрос: Кто больше в Царстве Небесном? — Он говорит: Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Господь дал апостолам понять, что они вообще могут оказаться чуждыми того Царства Небесного, в котором как будто бы должны иметь большую или меньшую славу.

Спаситель призвал отрока и указал на него как на видимый образец неподдельного смирения: Итак, кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном (Мф. 18, 4). Дети бывают разные. К сожалению, есть и такие, которых нельзя поставить в пример. Но этот отрок, видимо, еще не достиг того возраста, когда страсти начинают проявляться, он имел искреннюю простоту и ничего о себе не мнил. Может быть, он даже и не думал о смирении (как думаем об этом мы, стараясь смиряться, видеть себя хуже всех) и непритворно считал себя обыкновенным, ничего не значащим существом. И Спаситель призывает нас, как говорится в славянском тексте, смириться яко отроча сие, то есть искренне, неподдельно, как это свойственно детям, не думать о себе ничего особенного. Он призывает нас ни в чем не считать себя лучше или превосходнее других — не только в отношении какого-либо земного преимущества, но и в отношении духовности, стяжания благодати.

Далее Господь говорит: И кто примет одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает; а кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской (Мф. 18, 5–6). Человек, смирившийся до такой степени, что стал искренне чувствовать себя малейшим из всех, никогда не будет искать первенства, преимущества перед другими, но всегда станет во всем уступать. Поэтому в глазах людей неопытных или страстных, а может быть, и лукавых, он будет презренным и ничтожным. Эти люди, действуя по страсти, начнут его различным образом искушать: притеснять, оскорблять, унижать. Господь же предупреждает, что человеку, который будет соблазнять одного из малых сих (не только своими страстями, например блудной, но и гонениями, обидами), было бы лучше, если бы его утопили. Так Спаситель предостерегает нас от презрения к ближнему.

Далее Господь говорит: Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих (Мф. 18, 10). Под малым нужно понимать не того человека, который действительно мал, — мы не можем знать, кто пред Богом мал и кто велик, — но того, который кажется ничтожным в наших глазах. Иногда мы презираем человека за то, что он не занимает в обществе никакого положения, неважно — в монастыре или в миру. А порой мы смотрим на человека свысока потому, что он кажется нам недуховным, или необразованным, или неумным, или не способным к какому-то делу. Мы можем относиться к человеку с презрением даже за его внешний вид — у нас находится много поводов для того, чтобы считать человека малым и по сравнению с другими ничего не значащим. Но Господь предупреждает: Не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного (Мф. 18, 10). Презирая человека, который в наших глазах мал и ничтожен, мы презираем и ангела, который непрестанно молится о нем Богу и просит о помиловании и спасении души этого человека. Нам такой вывод может показаться неожиданным и странным, но об этом говорит Господь Иисус Христос.

Между тем Спаситель учит нас противоположному отношению к ближнему. Он говорит, что людям нужно служить, но не как обыкновенным или даже жалким существам, а с чрезвычайным уважением и благоговением. Часто мы выражаем нашим ближним такую же «любовь», какую проявляем, например, по отношению к животным: бродячей собаке мы из жалости бросаем сухарь.

Когда Спаситель при помощи притчи изображает Страшный суд, Он говорит об этом так: Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на Престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф. 25, 31–40). Обратите внимание, Спаситель здесь употребляет слово меньший, которое подобно слову малый: Сих братьев Моих меньших. Он говорит, что мы должны делать человеку добро не просто как меньшему нас в каком-либо отношении, но как Самому Христу. Служить ближнему так, будто мы служим Самому Богу, — с благоговением, уважением, а не с презрением. Некоторые считают, что человека можно презирать и любить одновременно, но это поверхностное рассуждение. Невозможно искренне полюбить человека, если мы не считаем себя хуже его, — это закон. Любовь рождается из смирения. И сохранить ее, как говорит преподобный Иоанн Кассиан Римлянин, также невозможно без смирения.

Спаситель не погнушался принять на Себя образ уничиженного человека. Он не постыдился назвать Себя алчущим, и жаждущим, и странником, то есть бездомным, а такие люди отнюдь не всегда выглядят благоговейными и прекрасными: униженные нищетой, лишенные жилища, они, как правило, бывают опустившимися. Господь не постыдился признать Себя нищим настолько, что даже назвал Себя нагим. В Евангелии нет упоминания о том, что Спаситель болел и страдал, кроме описания тех страданий, которые Он претерпел на кресте. Однако Он приписывает Себе и немощь, которая человека унижает и часто делает его в глазах других людей презренным, — бывает, что ближних презирают и за отсутствие здоровья. Люди крепкие, жизнеспособные часто относятся к тем, кто физически их слабее, с презрением и негодованием, обвиняя последних в лени и лукавстве.

Спаситель говорит о Себе не только как о бездомном, голодном, нагом, больном, но и как о находящемся в тюремном заключении, которое также не всегда бывает несправедливым (да и в Евангелии нигде не сказано, что мы должны помогать только тем, кто заключен в темницу несправедливо): В темнице был, и вы пришли ко Мне. Спаситель Сам Себя так унижает, чтобы научить нас никого не презирать. Он не стыдится показать Себя уничиженным, а мы, к сожалению, стыдимся проявлять чувство любви к братьям и сестрам, которые ничуть не хуже нас. Если же, как нам кажется, мы его и проявляем, то с некоторым презрением, но это уже, конечно, не любовь. Итак, смиряться нужно перед всяким человеком и служить нужно также всякому человеку, потому что если мы не оказываем служения ближнему, то в его образе мы презираем Самого Христа.

В Евангелии есть еще одно повествование о том, как ученики Спасителя искали между собой первенства, не понимая, насколько такое желание недопустимо. Тогда подошли к Нему сыновья Зеведеевы Иаков и Иоанн и сказали: Учитель! мы желаем, чтобы Ты сделал нам, о чем попросим. Он сказал им: что хотите, чтобы Я сделал вам? Они сказали Ему: дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую, в славе Твоей (Мк. 10, 35–37). Вместе с наивной простотой и прямотой в учениках, безусловно, проявилась и гордость. Мы видим, что это греховное чувство возникало у апостолов неоднократно, под разными предлогами. И если такие великие избранники Божии были подвержены страсти любоначалия, которая не могла сразу в них иссякнуть, несмотря на строгие обличения и вразумления Господа Иисуса Христа, то тем более мы должны быть осторожны, внимательны к себе, чтобы видеть эту страсть и противиться ей.

Сознавали апостолы до конца, о чем просят, или нет, понимали, что такое Царство Небесное и слава Божия, или не понимали, но они просили просто и искренне. Однако Спаситель показал им, что эта их просьба, казавшаяся им такой прямой и достойной внимания, есть проявление гордости. Но Иисус сказал им: не знаете, чего просите (Мк. 10, 38), другими словами: «Вы говорите о славе Божией, но кто может сесть одесную и ошуюю славы Божией? Можно ли об этом думать? Достойны ли вы — именно вы — этого?» Некоторые толкователи понимают эти слова Господа так, что «одесную и ошуюю» должны были стоять апостолы Петр и Павел, как более достойные, более потрудившиеся ради Христа. Еще можно предположить, что «одесную и ошуюю» славы Божией стоят Божия Матерь и Иоанн Креститель, поэтому-то в деисусном чине они изображаются справа и слева от Иисуса Христа. Но более мудрое толкование, как мне кажется, состоит в том, что на самом деле предстоять «одесную и ошуюю» славы Божией невозможно никому из людей. Апостолы не понимали (и мы также не понимаем), чтó означает такое предстояние. Уму человека это непостижимо.

Господь спрашивает апостолов: Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь? (Мк. 10, 38). Спаситель говорит здесь о Своих страданиях. Но ученики, по толкованию святителя Иоанна Златоуста, не совсем понимали, о чем идет речь, и поэтому, желая получить просимое, с горячностью отвечали: Можем! Иисус же сказал им: чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься; а дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от Меня зависит, но кому уготовано (Мк. 10, 39–40).

Дальше происходит самое главное, ради чего мы, можно сказать, и читаем это повествование: И, услышав, десять начали негодовать на Иакова и Иоанна. Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими (Мк. 10, 41–42). Мне кажется, по-славянски смысл выражен более ясно и, если можно так выразиться, более выпукло: Весте, яко мнящиися владети языки, соодолевают им. Те властители, которые мнят о себе, что они владеют народами, заблуждаются, потому что на самом деле владеет народами и управляет их судьбами Господь. Эти люди считают себя владыками, полагая, будто исторические события совершаются по их воле. И велицыи их обладают ими — народами обладают те из людей, кто имеет соответствующие качества, чтобы захватить власть (неважно, каким образом: путем выборов, переворота или, например, воздействия на людей через средства массовой информации).

И Спаситель говорит: Но между вами да не будет так (по-славянски: Не тако же будет в вас. — Схиигум. А.): а кто хочет быть бóльшим между вами, да будет вам слугою (Мк. 10, 43). Если мы действительно хотим превосходить в чем-то наших братьев и сестер, то должны превосходить их прежде всего в смирении. Причем не в таком смирении, при котором мы лишь в уме почитаем себя худшими, заставляя себя так думать, а в смирении, которое проявляется на деле. Истинная добродетель обязательно должна обнаружиться в делах, иначе можно усомниться не только в ее подлинности, но и в самом наличии ее и предположить, что это самообман, прелесть.

А кто хочет быть бóльшим между вами, да будет вам слугою. Начиная служить нашим братьям и сестрам, мы показываем, что являемся бóльшими их в смысле исполнения заповеди о совершенстве, данной нам Евангелием: бóльшими в смирении, любви. И далее: И кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом (Мк. 10, 44). Как раб, по определению древних римлян, был одушевленной вещью, так и человек, желающий исполнить Евангелие и быть бóльшим, должен всем служить и исполнять чужую волю, смиряться перед ближними и творить добро бескорыстно, то есть исполнять обязанность, а не делать одолжение. Человек должен быть настолько преданным этому служению, словно он как раб принадлежит своим ближним.

Далее Спаситель преподает ученикам необыкновенный урок смирения. Раньше Он говорил о том, что, презирая ближних, «малых», мы таким образом презираем и оскорбляем ангелов, которые молятся о них Богу, а также о том, что, не оказывая ближним помощи, мы не служим Ему Самому. Теперь Господь откровенно ставит в пример для подражания Самого Себя.

Многие рассуждают о подражании Господу, а иные даже пишут об этом книги: например, западный подвижник Фома Кемпийский — прельщенный, как говорит о нем святитель Игнатий (Брянчанинов), — написал книгу, которая так и называется — «Подражание Христу». Безусловно, есть и справедливые рассуждения о подражании Христу. Люди желают и ищут этого подражания, но не знают точно, в чем оно состоит. Спаситель же прямо и ясно указывает, в чем именно мы должны Ему уподобиться — в смирении. А мы как раз этого и не хотим. Мы желаем подражать Христу в Его величии, славе, но не в Его уничижении. А Господь говорит: Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих (Мк. 10, 45). Этими словами Он открывает нам, что Его подвиг состоит прежде всего в служении, а не в желании господства. И Спаситель доказал это Своими страданиями, Своим уничижением, Своей смертью на кресте.

Вновь и вновь Господь Иисус Христос обличает Своих ближайших учеников, преданных Ему апостолов, желая научить их смирению. Среди них находился и Иуда Искариотский, который, надо полагать, был не в состоянии понять слов Господа о смирении. Впрочем, даже искренне любящие Его ученики также не могли принять Его слова сразу. Потому Господь наш Иисус Христос постоянно возвращается к этому важному поучению. Столь важному, что Он даже решил изобразить его в определенном действии, которое наглядно показало бы, кáк нужно смиряться и служить друг другу, и запечатлелось бы в памяти учеников. Замечательно повествует об этом апостол и евангелист Иоанн Богослов: Перед праздником Пасхи Иисус, зная, что пришел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом (обратите внимание: явил делом. — Схиигум. А.), что, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их (Ин. 13, 1). Из дальнейших действий Господа можно сделать вывод о том, что признаком любви является смирение.

Читаем далее: И во время вечери, когда диавол уже вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать Его… (Ин. 13, 2). Евангелист Иоанн делает это примечание в самом начале повествования, показывая, что Иуда также был на вечери среди учеников, и Господь, таким образом, смирился и перед ним. Дальше Иоанн Богослов особо подчеркивает: Господь знал, что происходит, и все до последнего мгновения совершалось Им осознанно и неслучайно. Иисус, зная, что Отец все отдал в руки Его, и что Он от Бога исшел и к Богу отходит, встал с вечери, снял с Себя верхнюю одежду и, взяв полотенце, препоясался. Потом влил воды в умывальницу и начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, которым был препоясан. Подходит к Симону Петру… (Ин. 13, 3–6). Судя по последним словам, Спаситель уже омыл ноги некоторым ученикам, может быть и Иуде Искариотскому, а потом подошел к Петру. И тот говорит Ему: Господи! Тебе ли умывать мои ноги? (Ин. 13, 6). Апостол Петр сказал так от любви и необыкновенного благоговения, которое испытывал к Иисусу. Но в данный момент это благоговение было неуместно — нужно было внимать уроку смирения. Ведь и принимающий служение тоже показывает некоторое смирение перед тем, кто ему служит, хотя не столь великое, как смирение самого служения.

Иисус сказал ему в ответ: что Я делаю, теперь ты не знаешь (по-славянски: Ты не веси ныне. — Схиигум. А.), а уразумеешь после (Ин. 13, 7). Когда же апостол Петр смог уразуметь эти слова? Наверное, когда Господь наш Иисус Христос воскрес из мертвых и тем доказал, что Он есть истинный Сын Божий, истинный Бог, и когда в день Пятидесятницы, или, как мы называем его по церковной традиции, в День Святой Троицы, на апостолов сошел Дух Святой. Иначе говоря, только тогда, когда ученики познали тайну Пресвятой Троицы, Петр до конца понял, чтó произошло и Кто умыл ему ноги. Он понял, сколь велико было смирение Сына Божия: Он, будучи Богом, не только воспринял на Себя естество сотворенного Им существа, человека, но и перед самими этими людьми — грешными людьми! — смирился настолько, что умывал их ноги.

Петр говорит Ему: не умоешь ног моих вовек. Иисус отвечал ему: если не умою тебя, не имеешь части со Мною (Ин. 13, 8). Апостол Петр, как человек горячий и простой, сразу высказал мысль, которая была у него в душе: он находил невозможным то, чтобы Иисус умывал ему ноги, и, поскольку Петр справедливо считал, что его чувство благоговения и любви к Иисусу истинно и правильно, осмелился Ему возражать. Но Спаситель, желая научить Петра смирению и заставить его послушаться, устрашил его тем, что если он не подчинится, то не будет иметь награды, то есть общения с Господом Иисусом Христом в будущей жизни. Иисус отвечал ему: если не умою тебя, не имеешь части со Мною. Симон Петр говорит Ему: Господи! не только ноги мои, но и руки и голову (Ин. 13, 8–9). После такого ответа апостол Петр, конечно же, смирился и позволил Иисусу сделать эту, как ему казалось, небывалую, невозможную вещь — умыть его ноги.

Иисус говорит ему: омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь; и вы чисты, но не все. Ибо знал Он предателя Своего, потому и сказал: не все вы чисты. Когда же умыл им ноги и надел одежду Свою, то, возлегши опять, сказал им: знаете ли, что Я сделал вам? (Ин. 13, 10–12). Теперь Спаситель объясняет, для чего Он умыл ноги Своим ученикам. Казалось бы, это омовение было ни к чему: им уже достаточно было преподано самых возвышенных уроков и показано великих чудес. Господь воскресил праведного Лазаря, Господь вошел в Иерусалим, и ученики, как и весь народ, слышали голос Небесного Бога Отца, подобный грому, сказавший о Сыне: И прославил и еще прославлю (Ин. 12, 28). Но, оказывается, нужен был еще и такой урок, в виде странного поступка — омовения ног Своим ученикам. Спаситель хотел не только учить апостолов смирению, но и показать им пример истинного смирения, чтобы этот пример жил в их сердцах, чтобы они всегда помнили, как Сын Божий — их Творец — умыл ноги своему падшему творению. Когда же умыл им ноги и надел одежду Свою, то, возлегши опять, сказал им: знаете ли, что Я сделал вам? Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то (по-славянски: есмь бо. — Схиигум. А.). Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам (Ин. 13, 12–15).

Обряд омовения ног, о котором здесь идет речь, у древних христиан был очень распространен. Он совершался также и в некоторых древних монастырях, например в палестинских обителях. Иоанн Кассиан Римлянин рассказывает, что в этих обителях братия делилась на две «чреды»: одни несли послушания, а другие пребывали в молитве. Когда заканчивалась седмица, те братья, которые несли послушания, умывали ноги тем, которые молились, после чего они менялись местами: молившиеся вступали в свою череду служения, а остальные пребывали в молитве. И так братья смирялись друг перед другом.

Вам, конечно, известно, что обряд омовения ног совершается и сейчас: в Иерусалиме в Великий четверг патриарх умывает ноги митрополитам, епископам и архимандритам в воспоминание омовения Спасителем ног ученикам. После этого воспоминаются молитва Господа в Гефсиманском саду, сон учеников и предательство Иуды. Иногда этот обряд в Великий четверг в сокращенном виде совершается и некоторыми русскими православными архиереями. Такой обычай существовал раньше у многих верующих людей: когда к ним приходили гости или странники, то хозяева умывали пришедшим ноги и так смирялись перед ними. Главное заключается не в самом этом обряде, пусть даже и необычайно возвышенном, душеполезном и назидательном (который, может быть, имеет смысл возродить в нашей повседневной жизни). Главное — внутренне смиряться перед своими братьями и сестрами так, будто мы умываем им ноги. Как с ног человека смывается вся грязь, так и мы, смиряясь друг перед другом, должны пренебрегать всеми немощами и погрешностями, которые видим в своем ближнем. Ибо как человек, ступающий по земле, не может не замарать своих ног, так и все мы, живущие здесь, сталкиваясь с различными земными обстоятельствами, не можем не погрешить. Мы должны помнить об этом и снисходить к ближнему (но не к себе!).

Обратимся вновь к Евангелию. Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то. Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам. Истинно, истинно говорю вам: раб не больше господина своего, и посланник не больше пославшего его. Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете (Ин. 13, 13–17). Если мы хотим быть истинными рабами и посланниками Господа, то будем помнить: мы блаженны не тогда, когда знаем о необходимости смирения (впрочем, и это хорошо), но когда исполняем данную Господом заповедь. Повторю: Спаситель желает, чтобы мы подражали Ему прежде всего в смирении. Он много учил апостолов смирению друг перед другом и в конце концов преподал им урок, безусловно потрясший их и запомнившийся им на всю жизнь.

Я уже говорил о том, что часто мы, когда Евангелие надо исполнить на деле, забываем о нем — оно будто бы уносится из нашего сердца. Вспомним притчу о сеятеле: иное зерно выклевали птицы, иное взошло и сразу засохло, а иное оказалось заглушено тернием. Так и евангельское учение о смирении в нашей душе по большей части погибает: либо исчезает совсем, — если мы предаем его полному забвению, либо не приносит никакого плода, — когда мы содержим его только в уме, никак не применяя на деле. Мы совсем забываем о том, для чего призваны, для чего пришли в монастырь: ради вечного блаженства, ради спасения души. А иначе зачем нам надо было бы вести такой странный образ жизни? Мы забываем, что отказались от возможности (по крайней мере, теоретической) преуспеть и утвердиться в земной жизни. Каждый из нас пришел в обитель, как бы добровольно признавая, что он ничего собой не представляет и ему нужно думать об одном только спасении. И вдруг в монастыре, месте, которое, казалось бы, предназначено сугубо для смирения, мы начинаем превозноситься друг над другом в каких-то ничтожных вещах.

Авва Дорофей обличает людей, которые отреклись от богатого имения, но начали испытывать пристрастие к ничтожным вещам, поскольку это действие той же самой страсти любостяжания. Мы подобны этим людям: отказавшись от возможности преуспеть в миру, мы начинаем искать превосходства, каких-то преимуществ друг перед другом в монастыре. Мы стремимся друг друга обличить, поставить на место, желаем защитить свою позицию и переживаем оттого, что нас, как нам кажется, унижают, снимая, допустим, с какой-то должности, переводя с одного послушания на другое. Хотя все это делается исключительно с одной целью — ради нашей душевной пользы.

Нужно учиться смиряться не только перед настоятельницей, старицей или духовником, но и друг перед другом. Мы должны смиряться перед каждой сестрой, независимо от того, является ли она по сравнению с тобой большей или меньшей — пусть это будет сестра старая, или больная, или маленькая девочка, которая для нас ничего не значит, или, например, какая-нибудь неумеха, которую можно презирать за то, что у нее ничего не получается и все валится из рук.

К сказанному можно добавить еще и следующее: нужно всегда помнить изречение Спасителя: Без Мене не можете творити ничесоже (Ин. 15, 5). В любом богоугодном деле, особенно в исполнении евангельских добродетелей, мы должны надеяться не на себя, но на Господа Иисуса Христа, Сына Божия, непрестанно прибегать к Нему за помощью — просить Его о том, чтобы мы могли всегда содержать в памяти евангельское и святоотеческое учение. Но нужно не просто знать это учение теоретически, а вспоминать в нужный момент и применять его на деле, находить в себе силы противиться искушению. Конечно, все это трудно: духовный рост происходит не так быстро, как бы нам хотелось. Идет постоянная борьба: мы претыкаемся, потом восстаем, вновь претыкаемся... Но трудиться над собой все равно нужно.

Если мы будем забывать о столь важной вещи, как приобретение смирения, то любой монастырь может превратиться в сборище каких-то странных людей, которые, с одной стороны, от всего отказались, а с другой — вдруг вспомнили, что они все-таки кое-что из себя представляют. Это равносильно тому, как если бы нищие начали между собой спорить, кто из них богаче. Решившись вести нищенский образ жизни, нужно забыть о богатстве; а если ты ищешь богатства, тогда нужно подумать, как и для чего ты оказалась в монастыре.

У одного подвижника монахи спросили: «Что нам делать, чтобы спастись?» Он говорит: «Вы Евангелие читали?» — «Да, читали». — «Вот и исполняйте его». Монахи подумали, что никакого ответа они не получили, и в следующий раз, по прошествии некоторого времени, опять спрашивают его: «Отче, что нам делать, чтобы спастись?» А тот вновь задает им тот же вопрос: «Вы Евангелие читали?» На этот раз они решили сказать по-другому: «Нет, не читали», на что подвижник ответил: «Тогда прочтите его и исполняйте». Все монашеское делание состоит в исполнении евангельских заповедей. Мы должны постоянно перечитывать Евангелие, чтобы оно содержалось в нашей памяти. Конечно, полезно читать и святых отцов, изъясняющих Евангелие. К сожалению, время от времени нам приходится напоминать о том, что жить мы должны по Евангелию, а не по своим собственным принципам.

Можно еще сказать немного о послушаниях и способностях. У людей бывают разные способности: у одного — вокальные, у другого — художественные и так далее. Иногда человек начинает превозноситься своими способностями и презирать других. Но ведь в монастырь приходят не петь и не рисовать, а спасаться. Я уверен, что подавляющее большинство сестер пришли сюда не думая о том, какое будут нести послушание. Нужно заботиться о самом главном и единственно важном — спасении души, о том, насколько очищено твое сердце, а не о том, достиг ли ты чего-либо в своем ремесле. Есть люди, которые не имеют талантов и ни к чему не способны, — ну и что же? Конечно, если тебе дано послушание, то его нужно исполнять старательно, сохраняя при этом и правильное душевное расположение.

Человек, думающий о монашестве, спасении души, должен быть самоотверженным и таким решительным, как будто идет на смерть. Если человек идет в бой и думает не о том, чтобы победить врага, а о том, как бы жизнь сохранить, то это уже не воин. Возвращаясь к теме нашей беседы, можно сказать, что именно с такой самоотверженностью мы должны подражать Господу Иисусу Христу в смирении.

Спаситель многократно призывает нас к смирению, ясно и просто говоря: Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем (Мф. 11, 29). Умывая ноги ученикам, Он призывает нас подражать Ему. Но мы не хотим этого. Еще раз повторю: нужно смиряться друг перед другом. Наш монастырь — это маленький мир, так давайте в этом маленьком мире жить по-евангельски. И, конечно же, если нам необходимо смиряться перед равными или перед теми, которые нам кажутся меньшими, как говорит Евангелие — перед малыми сими, то тем более мы должны смиряться перед бόльшими: духовником, настоятельницей, старицами, старшими по послушанию.

Будем, как сказал упомянутый нами в сегодняшней беседе старец, Евангелие не просто читать, а всегда его помнить и исполнять. Ибо и апостол Павел сказал: Блаженны не слышатели закона, а исполнители его (см. Рим. 2, 13).

* * *

Вопрос. Что делать, если послушание, на котором находишься, приносит душе большой вред?

Ответ. Надо прийти к старице и рассказать об этом. Делать выводы самой — это неправильно. Может быть, тебе только кажется, что послушание приносит тебе вред, а на самом деле оно доставляет тебе пользу. Если человек смиряется, то вреда быть не может. Не исключено, что при выборе послушания не учли какие-либо душевные свойства человека, например, ему нельзя выходить в мир: он там искушается, соблазняется. Нужно рассказать об этом старшим, и они будут искать выход из положения.

Если тебе кажется, что старица понимает тебя неправильно, можно обратиться к духовнику, настоятельнице. Но я думаю, что старицы лучше знают своих послушниц, ведь те постоянно им всё рассказывают, поэтому решение старицы едва ли будет ошибочным. В противном случае можно предположить, что сестра скрывала от старицы какую-то важную подробность, связанную с ее послушанием. Чаще всего ошибается сама сестра и в действительности послушание не приносит вреда, просто ей самой не хватает смирения и терпения.

Вопрос. Как оценить такое состояние души, когда в ней равно есть и желание старшинства на послушании, и понимание того, что для меня это вредно?

Ответ. Если ты не сама стремишься к старшинству, а тебя назначают старшей ради монастырской пользы, тогда нужно нести это послушание, борясь с примешивающимися тщеславием и гордостью. Любое дело, которое мы делаем хорошо, подвергает нас опасности впасть в тщеславие. Иоанн Лествичник говорит, что тщеславие — это троерожник, который одним острием всегда падает вверх. Видимо, троерожник представлял собой оружие, которое бросали перед воинским строем противника. Пешие воины или боевые животные — лошади, слоны — наступали на эти искусственные колючки, и вражеский строй разрушался.

Человек всегда тщеславится. Занимает высокую должность — тщеславится, сняли с должности — он смирился, но от этого снова тщеславится и так далее. Но даже если в нас есть эта страсть, то мы должны осознавать ее, каяться в ней, противиться ей — и продолжать делать свое дело. А если мы захотим совершенно избежать опасности поддаться тщеславию или гордости, то никогда не совершим ничего доброго.

Вопрос. Совместимы ли трезвение и музыка (имею в виду пение в храме)? Почему старцам-молитвенникам мешало даже тиканье часов?

Ответ. Одно дело — тиканье часов, и другое — церковное пение. Кроме того, старцы-молитвенники подвизались по-разному. Если вы читали «Глинский патерик», то, наверное, помните повествование о схимонахе Архиппе. Он очень любил ходить на богослужение, поэтому каждый день посещал храм. При этом схимонах Архипп был прозорлив и имел высокое преуспеяние именно в молитве. По его молитвам даже происходили чудеса. Однажды ночью он с отцом N ехал в экипаже, а кругом была непроглядная тьма. Им нужно было проехать через опасное место, где дорога проходила по краю глубокого оврага. Старец Архипп начал молиться и вдруг появился луч света, который осветил повозку. Когда они миновали овраг, старец прекратил молитву и луч исчез.

Нельзя сказать, что пение обязательно мешает трезвению. Мне, например, нравится пение. Более того, хорошее пение трезвению только помогает: оно вдохновляет, возбуждает человека к молитве. Конечно, есть высокопреуспевшие подвижники, которые при молитве предпочитают полное уединение и совершенную тишину. Однако по большей части люди, стремящиеся уединиться и получившие такую возможность, не знают куда себя деть: они начинают, например, много спать — словом, впадают в нерадение.

Вопрос. Как человек, ушедший в монастырь, может помочь больному, посетить заключенного, одеть нищего и так далее?

Ответ. Не надо воспринимать евангельскую притчу о любви к ближнему так, будто все в ней мы должны исполнять буквально. Любовь к ближнему у монаха проявляется совсем иначе, чем у мирянина. Зачем тебе бежать через монастырский забор в тюрьму, чтобы помочь заключенному, когда ты можешь помочь сестрам, которые находятся рядом? Ты можешь навестить их, снизойти к их немощам.

Допустим, в келии живут четыре сестры: одной жарко, другой холодно, одна форточку открывает, другая встает и закрывает, одна прикрывает дверь неплотно, а другая с грохотом ее захлопывает. В данном случае «посетить заключенного» — это то же самое, что потерпеть и смириться, если сестра открыла, например, форточку или приоткрыла дверь, чтобы не было душно, а тебе кажется, что от этого получается сквозняк.

Вопрос. Святитель Иоанн Златоуст говорит, что после причастия надо воздерживаться от пищи так же, как и до таинства, чтобы быть его достойным. Так ли это?

Ответ. Давайте прочтем, что именно он говорит: «Будем же и мы все внимать этим словам апостола, потому что и мы здесь приступаем к священной трапезе вместе с бедными, а вышедши отсюда не хотим и смотреть на них, но, предаваясь сами пьянству, их алчущих оставляем без внимания... Тогда-то, после причащения, тотчас и начинается пьянство и пренебрежение бедных; тогда-то, после принятия Крови Господней, когда тебе следовало бы соблюдать пост и воздержание, ты и предаешься пьянству и бесчинию. Когда тебе случится съесть за обедом что-нибудь приятное, ты остерегаешься, чтобы другим дурным кушаньем не испортить прежнего; а, приняв Духа, предаешься сатанинским удовольствиям»[1].

Может быть, святитель Иоанн Златоуст нарочно утрировал свою мысль, чтобы сильнее воздействовать на слушателя. Существуют правила, которые говорят, что после причащения не следует предаваться чрезмерному сну или есть жирную пищу — чтобы не возникало нечистых помыслов. А чтобы после причастия усиливать воздержание в еде — такого нет, это личное мнение Иоанна Златоуста, не являющееся общепринятым правилом. Наоборот, существуют предписания Типикона, согласно которым в великие праздники (а в такие дни причащались все) приготовлялась обильная трапеза: «творим братии утешение велие».

Вопрос. Скажите, если мы раскаиваемся, но после этого снова и снова грешим, то возможно ли нам спастись?

Ответ. Если бы спасение получали только люди, достигшие бесстрастия, безупречной святости и совершенства, тогда, наверное, мало кто мог бы надеяться войти в Царствие Небесное. Мы спасаемся именно покаянием — умоляем Бога, несмотря на наши прегрешения, нас простить. Но есть определенные пределы, некая граница. Если мы выйдем за эти рамки, не будем исполнять некоторого минимума, тогда едва ли сможем спастись. Допустим, если мы будем искренне каяться, но постоянно совершать смертные грехи.

Вопрос. Не могли бы вы объяснить притчу о богатом хозяине и его управителе?

Ответ. Господин похвалил своего управителя за то, что он поступил мудро, сумев из безнадежного, казалось бы, положения найти выход: он сделал добро должникам хозяина, которые были тому милы. Эту притчу можно понять так: Господь желает, чтобы мы помогали, пусть даже и «несправедливо», тем, кто Ему «должен», кто трудится ради Него. Если мы сами не в силах совершать добродетели, то можем помогать другим, у которых это получается — и тогда Господь нас похвалит. Эти «должники», то есть люди, которые должны совершить те или иные дела во славу Божию, являются любимцами и избранниками Господа. Ради молитв этих людей Господь помилует и тех, кто им помогает, участвуя в их трудах.

Вопрос. Вы сказали, что после причастия нельзя предаваться сну, но известно, что отец Кукша Одесский после причастия отправлял духовных чад спать, чтобы они много не разговаривали.

Ответ. Все нужно делать разумно. Если человек слабый, немощный, то пусть отдохнет. А крепкому и здоровому нужно заботиться о том, чтобы не объесться и не спать много, иначе могут произойти различные искушения.

Вообще, после причастия нужно напитать душу словом Божиим. Не просто формально выслушать благодарственные молитвы, но и, допустим, почитать Священное Писание, помолиться молитвой Иисусовой, чтобы таким образом укрепить полученную в таинстве благодать.

Вопрос. Батюшка, зачем ангелы и святые молятся за людей? Если Господь всегда всех любит, то разве может наша молитва повлиять на Его милость?

Ответ. Это рассуждение в протестантском духе. Во-первых, Господь — это не только Любовь, но еще и Справедливость. Господь — это Праведный Судия. Во-вторых, Он и Сам учил нас в Своих притчах молиться даже тогда, когда наша молитва не сразу бывает услышана, проявлять дерзновение в молитве.

Зачем мы Ему молимся, если Он и так нас любит? Конечно, мы не можем сделать так, чтобы любовь Бога к нам стала сильнее, чем она есть. Бог, как Существо совершенное, изливает на Свои творения всю полноту любви. Но молитва — это общение с Господом, в молитве мы стремимся к тому, чтобы быть Им услышанными. А если мы не молимся, то удаляем себя от Него.

А зачем нам нужно молиться за других людей? Из своего опыта вы хорошо знаете, что когда мы молимся за какого-либо человека, то нередко в его жизни происходят изменения. Можно помолиться — и человек выздоровеет, можно помолиться — и у него изменятся какие-либо скорбные обстоятельства. Таким образом, мы видим, что молитва за других людей действенна. А если говорить об угодниках Божиих, то результаты их молитв иногда бывали просто потрясающими. Напомню пример: люди страдали от продолжительной засухи, а Иаков Отшельник помолился — и пошел дождь. Получается, что Бог любил этих людей несовершенной любовью, а после молитв Иакова любовь Бога к ним усилилась? Конечно же, это не так. Любовь Божия проявляется по-разному: и как милосердие, и как наказание.

Богу угодно, чтобы мы молились не только о себе, но и о других. Поскольку Господь молитву и любовь к ближнему превозносит как высочайшие добродетели, то из этого можно сделать вывод о том, что молитва за других людей — это угодное Богу выражение любви к ближнему. И ради этой любви Он меняет Свое праведное определение в отношении какого-то человека, меняет строгость на милость. Господь смягчает эту строгость ради того, что кто-то другой приносит Ему жертву, то есть молитву. Жертвой Богу являются и обеты. Скажем, мы даем какой-то обет и одновременно молимся за того или иного человека — и Господь изменяет Свое решение о нем.