Сегодня мы побеседуем на очень приятную тему, поговорим о еде. Нет таких людей, которые бы не любили поесть. Если даже человек ест сухари с водой, то и это он делает с удовольствием. Когда теряется удовольствие при вкушении пищи, то это уже болезненное состояние. Правда, один подвижник говорил о себе, что он ест пищу как лекарство, только потому, что она необходима. Варсонофий Великий, преуспевший до такой степени (на это указывает и само его прозвище — Великий), что называл себя с дерзновением «братом Иисусовым», также говорил о себе, что он может вообще не вкушать пищу или вкушать ее очень редко — по смирению. Но это — редчайшее исключение. Настолько редкое, что о таком состоянии можно даже не говорить, тем более в наше время и в нашей обители. Нам нужно научиться правильно относиться к этому свойству человеческой природы, без которого невозможно продолжать нашу земную, временную жизнь. Если мы неправильно относимся к еде, злоупотребляя потребностью в ней, то можем причинить себе значительный вред.
Конечно же, для нас, православных христиан, высочайшим и, можно сказать, единственным Учителем является Господь наш Иисус Христос, как учивший о правильном отношении к еде, так и показавший пример такого отношения. Я пока не употребляю слово «чревоугодие», потому что не хочу сразу же акцентировать ваше внимание на страсти, а желаю показать именно правильное, естественное, разумное отношение к той части человеческой жизни, которая касается питания. Если взять обыкновенного человека, который ест три раза в день, то только на еду он тратит от двух до трех часов в день, на приготовление пищи — еще несколько часов, а уж на то, чтобы приобрести себе хлеб насущный, можно сказать, уходит чуть ли не вся жизнь человека. Поэтому нельзя рассматривать предмет нашей сегодняшней беседы как какой-то пустяк. Да, когда у нас все есть, когда мы сыты и живем в благополучии, мы можем мечтать о том, что пища для нас ничего не значит и что человек настолько возвышенное существо, что ему вовсе не нужно думать о еде. Мы забываем о том, сколько трудов полагают люди на приобретение хлеба. У нас, как и во многих других монастырях, не столь очевидна связь между трудами и нашим пропитанием, которая тем не менее существует, и, к сожалению, из-за этого бывают различные злоупотребления, пренебрежения, как будто бы все достается даром. Но сказано: В поте лица твоего будешь есть хлеб твой (см. Быт. 3, 19), и мы должны понимать, что те люди, которые жертвуют нам деньги или что-либо еще для нашего существования, в частности для пропитания, такой, казалось бы, прозаической, обыденной, ничтожной вещи, добывают эти средства в поте лица.
Поэтому нельзя легкомысленно говорить, что пища — вещь ничего не значащая и что мы должны быть выше своей потребности в ней. Для того чтобы совсем забыть о хлебе насущном, нужно достичь такого состояния, какое было у Варсонофия Великого. Или у тех двух подвижников, о которых повествует некий философ. Однажды каждому из них было открыто Святым Духом, что другой подвизается на противоположном берегу озера, и вот они решили встретиться на середине. Пришли по воде друг к другу и беседовали. Потом один спрашивает: «А почему у тебя ноги совсем сухие, а у меня по щиколотку в воде?» Подвижник отвечает: «Давай помолимся». Они помолились, и тот ему объяснил: это потому, говорит, что зерна, которыми ты питаешься, ты складываешь под камень — боишься, что их птицы поклюют, и не надеешься на Бога. Он перестал так делать, полностью положился на Промысл Божий, и когда они встретились в следующий раз, то у обоих ноги были совершенно сухими. Вот если среди нас такие люди есть, то они, конечно, могут о пище совсем не думать. Известны еще и сирийские подвижники, которых называли «воски». Они вообще не имели никакого имущества, единственное, что у них было, — это серп, которым они жали дикую траву, еще они выкапывали коренья и этим питались, жили в пещерах, подобно зверям, то есть очень жестоко подвизались. Мы на это, разумеется, совершенно не способны. Поэтому мы не имеем права предаваться мечтательности, которая основывается, еще раз повторю, на том, что мы полностью обеспечены всем необходимым. Это своего рода прелесть: мечтать о каком-то невозможном для нас подвиге и пренебрегать Промыслом Божиим, милостью Божией, дающей нам возможность безмятежно жить, молиться и заботиться о своей душе.
Итак, я хочу начать свое рассуждение, основанное на Евангелии, с такого эпизода, который показывает, что, по крайней мере на первый взгляд, Господь наш Иисус Христос не был врагом естественной потребности человека в пище. Обратимся к эпизоду явления Господа Иисуса Христа по воскресении Своем ученикам на море Тивериадском. Я прочитаю его полностью до необходимого нам момента и остановлюсь на нем более подробно: После того опять явился Иисус ученикам Своим на море Тивериадском. Явился же так: были вместе Симон Петр, и Фома, называемый Близнец, и Нафанаил из Каны Галилейской, и сыновья Зеведеевы, и двое других из учеников Его. Симон Петр говорит им: иду ловить рыбу. Говорят ему: идем и мы с тобою. Пошли и тотчас вошли в лодку, и не поймали в ту ночь ничего. А когда уже настало утро, Иисус стоял на берегу; но ученики не узнали, что это Иисус. Иисус говорит им: дети! есть ли у вас какая пища? Они отвечали Ему: нет. Он же сказал им: закиньте сеть по правую сторону лодки, и поймаете. Они закинули, и уже не могли вытащить сети от множества рыбы. Тогда ученик, которого любил Иисус, говорит Петру: это Господь. Симон же Петр, услышав, что это Господь, опоясался одеждою, — ибо он был наг, — и бросился в море. А другие ученики приплыли в лодке, — ибо недалеко были от земли, локтей около двухсот, — таща сеть с рыбою. Когда же вышли на землю, видят разложенный огонь и на нем лежащую рыбу и хлеб. Иисус говорит им: принесите рыбы, которую вы теперь поймали. Симон Петр пошел и вытащил на землю сеть, наполненную большими рыбами, которых было сто пятьдесят три; и при таком множестве не прорвалась сеть. Иисус говорит им: придите, обедайте. Из учеников же никто не смел спросить Его: кто Ты?, зная, что это Господь. Иисус приходит, берет хлеб и дает им, также и рыбу. Это уже в третий раз явился Иисус ученикам Своим по воскресении Своем из мертвых (Ин. 21, 1–14).
Мне всегда этот эпизод представлялся очень красивым, умилительным. Господь Иисус Христос с необыкновенной заботой спрашивает у Своих учеников: Дети, еда что снедно имате? (Ин. 21, 5). Конечно же, Спаситель не нуждался в пище, но они этого не поняли и подумали, что человек, который с берега кричит им, хочет есть. Однако Господь хотел показать Своей заботой, что печется о них и желает им не только того, чтобы они спасли свои души в вечности, но чтобы и в этой, земной, жизни по возможности были довольны и сыты, что естественно для человека. И когда ученики вытащили сеть на берег, — обратите внимание, — то увидели, что огонь уже был разложен и на нем пеклась рыба, и даже был хлеб. То есть Спаситель дал им не ту рыбу, которую они сами только что выловили. И этот чудесный лов рыбы нужен был только для того, чтобы удостоверить учеников, что перед ними — Тот же Самый, Который когда-то также через чудесный лов рыбы призвал их, как повествует об этом евангелист Лука. Таким образом Господь показал также, что не нуждается в их трудах, а Сам может всех пропитать. И вот Он предложил им эту печеную рыбу и хлеб. Можно себе представить: берег Тивериадского озера, раннее утро, легкая прохлада, ученики, сидя у костра, принимают рыбу и хлеб от воскресшего Своего Учителя и утешаются пищей, а в особенности — присутствием Своего Наставника, от Которого исходят доброта и сострадание.
Скорее всего, эта рыба, которая появилась откуда-то чудесным образом, и этот хлеб были чрезвычайно вкусными. Такой вывод мы можем сделать, если сравним этот эпизод о хлебе и рыбе с повествованием евангелиста Иоанна о претворении воды в вино в Кане Галилейской. Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином, — а он не знал, откуда это вино, знали только служители, почерпавшие воду, — тогда распорядитель зовет жениха и говорит ему: всякий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберег доселе (Ин. 2, 9–10). Вино, сотворенное Спасителем из воды, было гораздо вкуснее того, которое предлагалось на этом пиру раньше. Оно было настолько лучше, что распорядитель, который не знал, откуда это вино взялось, даже сделал замечание жениху: «Почему ты не предложил сначала лучшее вино? Когда гости немного бы напились, стали бы уже безразличными к вкусу, тогда можно было бы предложить худшее. А ты сделал наоборот. Сначала дал худшее вино, а потом лучшее». Мы видим, что вино Спасителя, вино из воды, оказалось вкуснее, чем настоящее, натуральное вино, полученное естественным образом. То же можно думать и о рыбе и хлебе: то, что было преподано ученикам чудесным образом, оказалось гораздо вкуснее обычных рыбы и хлеба. Эти примеры указывают на то, что желание человека к наслаждению пищей и даже вином законно.
Обратимся также к повествованию о чудесном умножении хлебов. Господь наш Иисус Христос, заботясь о том, чтобы люди не только удовлетворяли свои душевные нужды или исцелялись от болезней, но и могли удовлетворить столь обычную, повседневную нужду, как насыщение себя пищей, умножил хлеба: пять хлебов превратил в такое количество, которое насытило несколько тысяч человек. Иисус, возведя очи и увидев, что множество народа идет к Нему, говорит Филиппу: где нам купить хлебов, чтобы их накормить? Говорил же это, испытывая его; ибо Сам знал, что хотел сделать. Филипп отвечал Ему: им на двести динариев не довольно будет хлеба, чтобы каждому из них досталось хотя понемногу. Один из учеников Его, Андрей, брат Симона Петра, говорит Ему: здесь есть у одного мальчика пять хлебов ячменных и две рыбки; но что это для такого множества? Иисус сказал: велите им возлечь. Было же на том месте много травы. Итак возлегло людей числом около пяти тысяч. Иисус, взяв хлебы и воздав благодарение, роздал ученикам, а ученики возлежавшим, также и рыбы, сколько кто хотел. И когда насытились, то сказал ученикам Своим: соберите оставшиеся куски, чтобы ничего не пропало. И собрали, и наполнили двенадцать коробов кусками от пяти ячменных хлебов, оставшимися у тех, которые ели (Ин. 6, 5–13).
Однако такое объяснение (что Спаситель заботился о пропитании своих учеников) является только одной стороной дела. Другую же сторону, не менее, а может быть, и более важную, также объясняет Сам Господь Иисус Христос. Вот как повествует об этом евангелист Марк (заметим, что перед этим произошло чудо насыщения несколькими хлебами четырех тысяч человек): И ели, и насытились; и набрали оставшихся кусков семь корзин. Евших же было около четырех тысяч. И отпустил их. И тотчас войдя в лодку с учениками Своими, прибыл в пределы Далмануфские.Вышли фарисеи, начали с Ним спорить и требовали от Него знамения с неба, искушая Его. И Он, глубоко вздохнув, сказал: для чего род сей требует знамения? Истинно говорю вам, не дастся роду сему знамение. И, оставив их, опять вошел в лодку и отправился на ту сторону. При сем ученики Его забыли взять хлебов и кроме одного хлеба не имели с собою в лодке. А Он заповедал им, говоря: смотрите, берегитесь закваски фарисейской и закваски Иродовой. И, рассуждая между собою, говорили: это значит, что хлебов нет у нас. Иисус, уразумев, говорит им: что рассуждаете о том, что нет у вас хлебов? Еще ли не понимаете и не разумеете? Еще ли окаменено у вас сердце? Имея очи, не видите? имея уши, не слышите? и не помните? Когда Я пять хлебов преломил для пяти тысяч человек, сколько полных коробов набрали вы кусков? Говорят Ему: двенадцать. А когда семь для четырех тысяч, сколько корзин набрали вы оставшихся кусков? Сказали: семь. (Мк. 8, 8–20). Итак, Спаситель совершил чудо умножения хлебов и другие чудеса, подобные этому, не только с целью показать, что люди достойны заботы в этом отношении и что ничего греховного в потребности насыщения себя пищей нет, но и с целью вразумить нас, чтобы мы всегда предпочитали духовное, — Господь уже Сам позаботится о нашем пропитании. Когда ученики стали понимать слова Спасителя слишком буквально — мол, они взяли с собою только один хлеб и потому Господь упрекает их в том, что они проявили забывчивость и не позаботились о своем пропитании, — Он с укоризной напоминает им о двух случаях чудесного умножения хлебов, показывая Своим ученикам, что они должны заботиться о своем душевном состоянии, о том, чтобы не поддаться страсти лицемерия, лукавства, а отнюдь не о том, чтобы найти себе пропитание. Ведь если нужно, то и в самой безвыходной ситуации, когда, казалось бы, неоткуда ждать помощи, Господь силен каким-либо образом их пропитать.
Самым откровенным, ясным учением о том, что заботу о душе нужно предпочитать заботе о теле, является повествование об искушении Господа Иисуса Христа в пустыне. Тогда Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола, и, постившись сорок дней и сорок ночей, напоследок взалкал. И приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами (Мф. 4, 1–3). Казалось бы, Господь наш Иисус Христос впоследствии сделал нечто подобное, ведь умножить пять хлебов, чтобы насытить ими несколько тысяч человек, или из ничего сотворить ученикам пищу в виде хлеба и рыбы, или претворить воду в вино — это то же самое, что и камни превратить в хлебы. Никакой принципиальной разницы нет. Подобное же чудо, превращение камней в пищу, совершали даже подвижники Христовы, то есть не только Сам Господь мог это сделать, но и Его ученики уже спустя много веков, как, например, украинский подвижник блаженный Феофил. Желая накормить богомольцев, шедших издалека, он помолился о том, чтобы разжегся огонь, положил в котелок с водой несколько камешков и велел своему ученику бросить туда мелкой травы. Тот из послушания это сделал. Феофил, помолившись, благословил котелок и размешал. Потом говорит ученику: «Пробуй». Он попробовал и изумился: «Отче! Каша!» Таким образом, если это мог сделать подвижник благочестия, живший в XIX веке, то, конечно же, и для Того, Кто дал ему эту силу, для Господа Иисуса Христа, Сына Божия, ничего невозможного не было. Но Он не захотел, чтобы камни сии сделались хлебами, по той причине, что одно дело заботиться о других людях, а другое дело — заботиться о Себе. Он не захотел этого сделать, хотя и взалкал после того, как сорок дней и ночей ничего не ел и не пил, что для человеческого естества является крайним пределом возможного. Вообще, без благодати Божией столько времени не пить человек практически не способен. Хотя были немногие подвижники благочестия, такие как Симеон Столпник, весьма строго постившиеся, но даже для человека, укрепляемого благодатью, сорок дней без пищи и без воды — это предел, это пребывание на грани жизни и смерти. Тем не менее Господь Иисус Христос не захотел удовлетворять Своего голода и ответил диаволу: Написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих (Мф. 4, 4). Этому примеру Христа мы и должны следовать. Конечно, мы имеем право заботиться о своем пропитании (и если с удовольствием вкушаем дозволенную пищу, в этом нет никакого греха), но необходимо понимать, что мы живем не столько подкреплением своего тела едой, сколько исполнением воли Божией, то есть следованием всякому слову, исходящему из уст Божиих. Именно это мы должны всегда предпочитать, заботясь о своей душе.
Разительный пример насыщения благодаря следованию воле Божией также показал Сам Господь Иисус Христос. Это чудо (при чтении евангельского повествования оно часто остается нами не замеченным, поскольку в том же отрывке рассказывается о гораздо бόльших, как нам кажется, чудесах) произошло во время беседы Господа с самарянкой, вернее, когда Спаситель уже почти закончил беседу с ней. В это время пришли ученики Его и удивились, что Он разговаривал с женщиною; однакож ни один не сказал: чего Ты требуешь? или: о чем говоришь с нею? Тогда женщина оставила водонос свой и пошла в город, и говорит людям: пойдите, посмотрите Человека, Который сказал мне все, что я сделала: не Он ли Христос? Они вышли из города и пошли к Нему. Между тем ученики просили Его, говоря: Равви! ешь. Но Он сказал им: у Меня есть пища, которой вы не знаете (Ин. 4, 27–32). Обратите внимание: действительно, у Господа есть пища, которой не знают люди, живущие только земными интересами. Посему ученики говорили между собою: разве кто принес Ему есть? (Ин. 4, 33). Ученики, как люди простые (вы знаете, что большинство из них были рыбаками), часто воспринимали слова Спасителя слишком буквально. И Его намеков, того глубокого значения, которое содержалось в Его словах, не понимали. Так же произошло и сейчас: ученики спросили: Разве кто принес Ему есть? зная, что, когда они пошли в город покупать пищу, у Иисуса ничего не было. Иисус говорит им: Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его (Ин. 4, 33–34), то есть исполнять волю Божию, сподобляясь за это действия Божественной благодати. Тем самым Господь наш Иисус Христос поставил Себя в пример всем нам. Конечно, нельзя сказать, что Он получал благодать, потому что Он Сам есть источник благодати, но можно выразиться более тонко, по-богословски: человеческая природа в нас или в Господе Иисусе Христе, наполняясь благодатью Божества, теряет свои естественные потребности, они словно исчезают. Благодать Божия делает человека способным быть выше своего естества.
Есть два пути христианской жизни по отношению к посту: первый — это путь, показанный Господом Иисусом Христом, а второй — проповеданный жизнью величайшего из пророков, Иоанна Крестителя. Вот как об этом сказал Сам Господь: Ибо пришел Иоанн, ни ест, ни пьет; и говорят: в нем бес. Пришел Сын Человеческий, ест и пьет; и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам. И оправдана премудрость чадами ее (Мф. 11, 18–19). Итак, есть два пути: снисходительный, состоящий более в заботе о спасении ближнего, и подвижнический, строгий, предлагающий как одно из средств спасения строжайший пост. Однако нельзя сказать об этих двух способах, что один больше приличествует монашествующим (то есть что подражают Иоанну Крестителю только монашествующие), а другой более подходит мирянам (потому что Господь Иисус Христос жил посреди мира). Мы видим, что и в монашеской среде существует разное отношение к подвигу поста. В наше время, когда душевная и телесная немощи в человеке становятся более глубокими, мы почти не имеем возможности прибегнуть к такому строгому посту, какого придерживался Иоанн Креститель, или уподобиться подвижникам, которые не то что обыкновенную пищу ели в скудости, но иногда даже питались землей, как преподобный Марк Фраческий. И потому нам больше подходит тот образ пощения, какой показал нам Cам Господь Иисус Христос: Он вкушал ту пищу, которую Ему предлагали; когда же не имел пищи, то не заботился о ней и всегда предпочитал духовное телесному. Можно привести и несколько примеров того, как Господь Иисус Христос всегда вкушал пищу с людьми, которые Его приглашали, ради того чтобы на совместной трапезе проповедовать им и через Свое снисхождение, любовь к ним привлечь их к вечному спасению, привлечь их к вере в Себя.
Из приведенных примеров некоторые могут сделать неправильный вывод: будто бы Господь учил нас равнодушному отношению к посту и будто бы пост никакого значения не имеет. Но такое заключение опровергает, во-первых, сам неимоверный, нечеловеческий подвиг Спасителя, совершенный Им перед выходом на проповедь (как мы уже говорили, сорок дней и сорок ночей Он не только не вкушал никакой пищи, но и не пил воды), и, во-вторых, Его учение о том, что пост имеет в определенное время очень большое значение. Тогда приходят к Нему ученики Иоанновы и говорят: почему мы и фарисеи постимся много, а Твои ученики не постятся? И сказал им Иисус: могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених? Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься. И никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленой ткани, ибо вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже. Не вливают также вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают, но вино молодое вливают в новые мехи, и сберегается то и другое (Мф. 9, 14–17).Обратите внимание на слова Господа: Могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених? Но придут дни, когда отнимется у них жених, и тогда будут поститься. Эти слова, сказанные по отношению к апостолам, которые, пребывая с Господом Иисусом Христом и наслаждаясь общением с Ним, не постились, в духовном смысле относятся ко всем православным христианам. И Святая Православная Церковь именно по этому принципу учредила посты и праздники. В день совершения какого-либо праздника, особенно великого, бывает либо полное разрешение поста, либо его ослабление, а после самых великих — Пасхи и Рождества — следуют сплошные седмицы. Когда мы с Господом, когда мы чувствуем, что Божия благодать приближает нас к Нему, и мы через созерцание тех или иных событий Его жизни как бы пребываем вместе с Ним, тогда не могут поститься сыны чертога брачного. То есть когда в нашем сердце происходит духовный пир, тогда и в телесном отношении Церковь снисходит к нашей человеческой немощи. В дни же подвига покаяния (особенно это видно в Великий пост) отнимается у нас Жених, мы плачем о своих грехах, плачем о потере благодати, и теперь уже нам естественно и законно поститься. Так премудро и разумно, именно по Евангелию, по заповедям Господа Иисуса Христа, устроен весь год, упорядочена вся жизнь христианина, в том числе и его отношение к пище.
Кроме того, нужно обратить внимание и на другой важный момент в отношении поста. Мы не можем поститься, если не будем относиться к посту правильно, если у нас не будет еще и других добродетелей, как говорит Господь в приведенной нами выше цитате: Никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небеленой ткани, ибо вновь пришитое отдерет от старого, и дыра будет еще хуже. Господом Иисусом Христом приведен житейский пример, понятный всем людям, в особенности женщинам, занимающимся обычно домашним хозяйством. Представьте себе: новую ткань пришили к старой одежде. Эта крепкая заплата еще больше стянет на себя край старой ткани и раздерет ветхую одежду. Так же и пост: если настоящий христианский пост (а мы знаем, что некоторые подвижники постились чрезвычайно строго) будет представлять собою единственную добродетель, тогда как вся остальная «риза» нашей жизни будет ветхой, гнилой, то он принесет только вред. Для неопытных людей пост часто является поводом для гордости, самомнения и прелести. Человек, ничего особенного не совершая, а просто очень мало принимая пищи, предполагает, что делает нечто великое и особенным образом угождает Богу. Когда в человеке действует ложная ревность, он, как правило, ищет строгого поста: ему кажется, что именно этого ему и не хватает. Однако сам по себе пост человеку ничего не дает, он должен быть соединен с остальными добродетелями, прежде всего духовными — молитвой, трезвением, смирением, покаянием.
Далее Спаситель сравнивает добродетель поста с молодым вином, которое обычно сразу после изготовления еще некоторое время бродит и потому, находясь в каком-либо сосуде, может его разорвать. В древности вино хранили в так называемых мехах, своего рода мешках, сделанных из кожи животных. И если добродетель поста поместить в ветхие, уже использованные мехи, то, когда она начнет «бродить» (то есть возникнут какие-то непредвиденные, неучтенные моменты, часто бывающие в жизни человека, который берет на себя непосильную ношу), мехи прорвутсяи душа человека может погибнуть. Таким образом, и пост пропадет, то есть ничего нам не даст, и душа человека потерпит сильнейший вред, — будет как бы разорвана подобно мехам. Поэтому надо сначала подготовиться: обновить свою душу, взойти на некоторую духовную высоту, а потом уже брать на себя строгий подвиг.
Если подвести итог этого краткого, основанного на Евангелии рассуждения о том, как человек должен правильно относиться к пище, то можно сделать следующие выводы: с одной стороны, нет ничего греховного в том, что человек имеет к ней естественное влечение, а с другой — никогда не нужно ставить это влечение выше духовных интересов, духовной пользы. Прежде всего необходимо заботиться о душе и понимать, что и сама пища, и вообще вся наша жизнь, и тем более жизнь вечная, бессмертная, зависят от исполнения нами воли Божией, а не от того, что мы сами заботимся и суетимся, чтобы добыть себе хлеб насущный. И еще нужно, чтобы пост был разумно соотнесен с духовным преуспеянием человека: он не должен быть строже, чем человек готов понести в духовном смысле, но должен быть соразмерен его смирению, покаянию и внутреннему вниманию. Наконец, необходимо разумное чередование поста и некоего изобилия, послабления в пище. Все эти предписания есть в Евангелии. Поэтому, строго придерживаясь традиционного православного годового круга однодневных и многодневных постов, мы таким образом действительно исполняем Евангелие. Все учение святых отцов в отношении поста не является выдуманным, как бы добавленным к Евангелию — оно основывается на их собственном опыте исполнения евангельских заповедей и есть следствие их христианского подвига.
Так сложилось, что в прошлой беседе мы мало говорили о посте и больше внимания обращали на умное делание и те духовные добродетели, которые заключаются в этом обширном понятии. Однако нельзя совершенно пренебрегать правильным отношением к воздержанию и считать, что пост вообще ничего не значит. Тот, кто строго постится и пренебрегает молитвой, — надеется на себя, и тот, кто совсем не постится и уповает только на молитву, тоже надеется на себя. Поэтому нужно, во-первых, ориентироваться в этом отношении на церковный Устав, а во-вторых, каждый должен выработать для себя — конечно, под руководством более опытного человека — правильное отношение к пище: сколько он должен вкушать, когда и что ему можно, а когда и что нельзя. Такое разумное, взвешенное отношение как раз и явится признаком смирения. А если человек полностью пренебрегает постом и думает, что если он молится Иисусовой молитвой, то ему можно есть когда угодно, что угодно и сколько угодно, то он подвергает себя большой опасности. Некоторое время Господь терпит и снисходит к такому человеку, предавшемуся, откровенно сказать, чревоугодию, но потом благодать Божия отступает, потому что Господь видит его нераскаянность, и человек подвергается какой-либо сильнейшей брани — чаще всего, конечно, блудной, реже — гневу, лени. Эти три страсти так или иначе связаны с чревоугодием и с излишней, как выражаются святые отцы, дебелостью тела. Исключение можно сделать только для больных людей, но и они должны в определенной степени воздерживаться в пище. Случается, что в каком-то отношении ты болен, а в том отношении, в каком тебе хотелось бы быть больным, ты бываешь очень даже здоров. В частности, святой Иоанн Лествичник говорит, что он видел людей, которые и в тяжкой болезни страдали от действия блудной страсти. Или у человека может быть астения, но если он разозлился, то начинает бегать по келии, махать руками, возбужденно говорить, — и куда только делись и утомление, и слабость, и сонливость! Все прошло. Поэтому и чрезмерное воздержание, и пренебрежение воздержанием, повторю, одинаково неразумны и являются признаками самонадеянности человека.
Можно сказать еще и о некоторых других моментах в отношении к пище. Когда больной, немощный человек вкушает пищу, даже немного, то его организм начинает с ней как бы «бороться». Все силы организма идут на переваривание съеденного, и человек даже чувствует некоторую слабость. Такое состояние не означает, что надо есть больше или, наоборот, что ты поел слишком много; это просто естественное следствие человеческой немощи. Человек крепкий, напротив, может долгое время воздерживаться от пищи, даже когда он чрезмерно строго постится, но организм потом все равно «сломается», и человек заболеет. Мы говорим сейчас о тех ошибках, которые бывают у больных и здоровых людей при неправильном отношении к еде. Поэтому, когда мы постимся, мы должны обращать внимание не на то, что с нами происходит в настоящий момент, но, так сказать, «смотреть в будущее». Пост сказывается и в хорошем, и в плохом смысле лишь спустя некоторое время. Один может несколько дней очень строго поститься, а потом слечь; другой, думая, что он чересчур много ест, поскольку после еды на него нападают слабость и сонливость, решит есть меньше, а через несколько дней тоже сляжет и вообще никак не сможет трудиться (хотя спустя некоторое время, когда организм справился бы с перевариванием пищи — а это тоже работа, — человек почувствовал бы обычный прилив сил). И тот, кто чересчур строго постится, может, и не будет, как ему кажется, в тот момент, когда он поест чуть больше обычного, чувствовать благодати, но зато впоследствии он ощутит уверенное и равномерное присутствие сил и ревности к молитве. Нельзя допускать, чтобы сегодня человек пламенно молился, а завтра лежал чуть ли не в обморочном состоянии.
В отношении борьбы со страстями также можно сделать некоторые замечания. Если человек очень строго постится, ничего не ест несколько дней или неделю, то его, например, может оставить блудная страсть — просто потому, что ему сейчас не до нее: он, может быть, лежит и еле-еле языком шевелит или ходит по коридору, держась за стену, — какая уж тут блудная страсть? Зато на него нападет другая страсть — лень, уныние, и неизвестно еще, что хуже: или поневоле бодро молиться, к чему вынуждает борьба с нечистыми помыслами, или пребывать в таком состоянии, когда твоя мысль едва-едва, лениво ворочается и ты не способен ни на чем сосредоточиться. Да, блудная страсть тебя оставила — но ничего особенного, духовного здесь не произошло, просто слабость и все. Поэтому не нужно стремиться к быстрым успехам: «Ничего не буду есть три дня или неделю, и все у меня пройдет!» Эта страсть пройдет, но останутся другие, и еще неизвестно, что хуже и опаснее, в особенности если человеком овладеет гордость.
Я уже не говорю о том, что неразумный пост может быть поводом для нападения лукавого. Человеку, строго постившемуся в течение нескольких дней, недели или в течение Великого поста и ослабевшему до такой степени, что его как будто бы оставило всякое плотское влечение, даже всякие естественные движения в этом отношении, может казаться, что он приобрел полный покой, — и вдруг на него нападает диавол. Не просто от своего естества он чувствует некоторые нехорошие движения в теле, а уже диавол нападает. И самым противоестественным, самым невероятным образом человек с изможденной плотью может начать испытывать сильнейшую блудную страсть, не имея, однако, уже никаких сил противостоять ей молитвой, потому что стал не способен к ней из-за слабости ума, из-за вялости телесной. Тот, кто пытается подобным способом победить свои плотские страсти, поступает нелепейшим и глупейшим образом. И не думайте, что глупость — такая уж извинительная вещь. Преподобный Максим Исповедник говорит, что есть четыре самых главных порока: глупость, трусость, распущенность и несправедливость, — и первым среди них он называет глупость. Соответственно самые главные добродетели — это мудрость, мужество, целомудрие и справедливость. Поэтому не нужно думать: «Бог не дал мне ума и потому мне можно делать все что угодно». Конечно, необходима не такая мудрость, чтобы, например, суметь защитить кандидатскую по экономике и работать в монастыре бухгалтером или сделать что-нибудь в таком же роде, — речь идет о глупости и мудрости в духовном отношении. Не всем дано иметь рассуждение, чтобы назидать других, но каждый должен иметь достаточно рассуждения для того, чтобы мудро управлять самим собой. Всякий заботится о том, чтобы, например, правильно надеть платок, и поэтому не надевает его так, чтобы затылок оголился, а лицо было закрыто, и очки не надевает так, как мартышка в басне Крылова, которая не знала, как их приладить, — все стараются выглядеть более или менее прилично. Так же и в духовном отношении: мы должны приобрести элементарный здравый смысл, чтобы «выглядеть прилично», а не совершать совсем уж дикие, безумные, смешные поступки. В частности это относится и к такой важной добродетели, как пост.
Разумное воздержание в пище необходимо всем. Нормы поста определяются, во-первых, уставом, который может быть или несколько ослаблен, или исполнен строго. Во-вторых, нужно учитывать здоровье и конкретные обстоятельства каждого человека. Но я думаю, что людей, которым совершенно не требуется воздержание в пище, почти нет (за исключением, может быть, тяжелобольных, чуть не умирающих). Например, по церковному Уставу, если женщина родила на Страстной седмице (вы понимаете, что это очень тяжело: большая потеря крови, ослабление сил), то ей разрешается вкушать вино и елей. И все, больше ничего: ни молока, ни рыбы, ни мяса, а только вино и елей. Вот как строго церковный Устав относится к нарушению поста. А знаменитый комментатор церковных правил, Никодим, епископ Далматинско-Истрийский (сербский ученый конца XIX—начала XX века), высказывает мнение, что в Великий пост человек не имеет права вкушать мясо даже на смертном одре. Я, правда, отношусь к этому вопросу более мягко, но так к нему подходили святые отцы и ревнители православия. По церковным правилам, нарушение поста в среду, в пятницу и в Великий пост делает человека повинным: если этот человек священнослужитель, то следует извержение его из священного сана, если мирянин — отлучение от Церкви. Поэтому не будем считать, что пост — это нечто маловажное, но будем всегда всё делать разумно, предпочитать духовное телесному, не впадая, однако же, и в чрезмерную, ложную ревность. Так, держась золотой середины, с помощью воздержания будем совершать дело своего спасения, потому что пост есть основание добродетели (как справедливо говорит святитель Игнатий вслед за другими святыми отцами). Через нарушение поста человек пал и был изгнан из рая, и снова войти в рай он сможет не иначе, как только через соблюдение поста. Но, еще и еще раз подчеркиваю, все должно быть разумно и соответствовать евангельскому учению.
* * *
Вопрос.Охлаждение ревности у меня часто доходит до того, что не помогает ничего, кроме откровения помыслов. В это время и понуждать себя к молитве почти невозможно, и на книги смотреть не хочется, а старица все не зовет. Так и мучаешься до следующего откровения помыслов. Как с этим справиться?
Ответ.Тут можно впасть в крайность. Если бы некоторых сестер старица принимала чаще, то они бы вообще ничем больше не занимались в монастыре, кроме откровения помыслов: утром приходили бы и рассказывали их до вечера — с перерывом на завтрак, обед и ужин (от них же невозможно отказаться), а вечером шли бы спать. Нельзя доходить до такой нелепости. Конечно, откровение помыслов нужно, но у нас это превращается в какую-то страсть: охота поговорить, рассказать, чтобы тебя пожалели. Никому не хочется напрягаться, что-то делать самому — пусть лучше другие за тебя всё сделают. На самом деле во время брани нужно учиться усиленно молиться, а не надеяться только на то, что старица разрешит все вопросы. И так каждый день. Старица учит еще и молиться, а вы не хотите: вы принимаете всё, кроме того, что является самым существенным.
Вопрос. На меня порой нападает столь сильная расслабленность, что трудно вести духовную жизнь. Например, нужно выполнять дневное или вечернее правило, приступаешь — и вдруг появляются срочные дела. Или иногда так хочется спать, что совсем не до душеполезного чтения — готова положить книгу под подушку и заснуть. Если поддашься этому, то после оказывается, что совесть омрачена, и унываешь. Если же нет подобных искушений, то молишься легко, читаешь с желанием и ревностью, но именно в тот момент, когда нападает уныние, не хочется трудиться в духовном делании. Как все же заставить себя выполнять положенное?
Ответ. Заставлять себя, и все! Не нужно поддаваться чувствам, которые кажутся нам исходящими из соображений здравого смысла, а приучить себя обязательно исполнять правило до конца: нравится или не нравится, хочется спать или нет, плохо себя чувствуешь или хорошо, внимательно ли молишься или рассеянно, но все должна выполнить. И постепенно от этого постоянства появится привычка все исполнять, а потом добросовестность перейдет и в качество: во внимание, ревность, покаяние и другие духовные чувства и ощущения, которые должны быть при молитве.
Вопрос. Я общалась с людьми, которые говорили, что нужно, если не причащаешься, уходить с литургии верных, — и уходила. От этого было смущение и пустота. Тогда я тайком от этих «руководителей» стала оставаться в храме. Это приносило утешение, и я была спокойна. Правильно ли я поступала?
Ответ.Правильно. Все равно на службе благодатно, в особенности на литургии, даже если и не причащаешься. Конечно, лучше причащаться, но мало ли какие обстоятельства бывают. Когда я был совсем молодым и о молитве Иисусовой, может быть, только слышал, но не занимался ею, то время часто проводил праздно: много разговаривал, ходил по гостям и соответственно чувствовал сильное опустошение в душе; мне как будто чего-то не хватало. И я придумал себе такое занятие: по утрам ходить в церковь, что была недалеко от дома. Там людей по будням было мало, может, трое-пятеро человек стояли. Я становился за колонну, молился, пока литургия шла, и уходил. Я даже и молиться толком не умел, можно сказать, просто стоял и слушал. В голове кавардак, всякие мысли, суета, — я и половины не слышал, но когда уходил из церкви, все равно чувствовал, что на душе у меня как-то чище и легче, хотя это была самая обыкновенная приходская церковь, где служили обыкновенные священники, никакие не подвижники, и пели самым скромным образом. Нельзя так примитивно рассуждать: либо причащаться, либо уходить.
Вопрос. Когда одолевают помыслы уныния, то хотя и стараешься усиленно молиться, но все же сочувствуешь этим помыслам. Отчего это происходит?
Ответ. Страсть сильно действует, поэтому одновременно и молишься, и сочувствуешь помыслам. Так бывает не только с помыслами уныния, но и с любыми другими. Я уже говорил, что внимание наше как бы обольщается, притягивается каким-нибудь греховным помыслом: уныния, блуда или гнева, — и хотя мы противимся ему при помощи молитвы, но, однако же, и как бы озираемся на него. Если бы в нас было мужество решительно отвратить умственный взор от этого вожделения и устремить его в молитву, то, во-первых, отнятие внимания от помысла ослабило бы его и он бы зачах, а во-вторых, усиленная молитва, милость и благодать Божия, действующая через молитву, его бы в нас истребили. А поскольку мы услаждаемся помыслом и не хотим мужественно отвратить от него свой умственный взор, то получается, что мы одновременно и молимся, и оскверняемся грехом уныния или каким-либо другим.
Вопрос.Как лучше сохранить внимание и собранность, если по послушанию приходится суетиться перед службой и после нее?
Ответ. Конечно же, читать Иисусову молитву и не отвлекаться ни на что постороннее. Часто на послушании под предлогом необходимых занятий мы делаем то, что на самом деле не нужно: говорим что-то лишнее, поддаемся раздражению, осуждению или ропоту. Именно из-за этих грехов, а не из-за того, что мы исполняем послушание, и возникает рассеянность. Рассеянность — это состояние, при котором человек предается, но в малой степени, своим обычным страстям и отвлекается на многие соблазнительные помыслы одновременно. Таким образом, действует здесь та же самая страстность. Если мы будем стараться ничего кроме необходимого не делать и при этом молиться, то у нас не будет рассеянности и сохранится внимание. Я не говорю, что это легко, но если мы не будем понуждать себя, то никогда не достигнем правильного душевного состояния.
Вопрос.Я стараюсь выполнять послушание в киоске как можно лучше и в результате погружаюсь в многозаботливость, огорчаюсь и даже гневаюсь, что дело идет плохо. Что вы посоветуете?
Ответ.Конечно, мы должны старательно исполнять любое послушание, но при этом нужно и на волю Божию полагаться, а не думать, что только от нашего умишка, например, пойдет торговля. Люди гораздо более серьезными делами занимаются — и то Богу молятся и просят за них помолиться, чтобы дела шли успешно. Во-первых, нужно смиряться, укорять себя, например, так: сижу, как торгующий в храме, меня надо гнать бичом, я такая-сякая, как мытарь на мытнице… А ты думаешь наоборот, будто ты что-то важное делаешь. Если будешь смиряться, то тебе будет легче. А во-вторых, нужно положиться, как я уже сказал, на волю Божию и думать: как Богу угодно, так пусть и будет. Конечно, мы стараемся, но лишь до какой-то степени, ведь все зависит не только от нас, а от того, как Господь устроит. Ты молись изо всех сил — и дело пойдет, и покупатели будут, и ты станешь думать: откуда столько народу, ведь мы не успеваем, давайте быстрее товар подносите! Отец Андрей мне говорил так: «Молись — и тебе всё принесут: и пареное, и жареное». Так и есть. Нам, повторю еще раз, нужно смиряться, молиться и предаваться воле Божией. Надеяться не столько на свой разум, сколько на помощь Божию.
Вопрос.Святые отцы наставляют, что во время трапезы нужно думать о смерти. Подходит ли нам этот совет?
Ответ. Действительно, нужно понуждать себя думать о смерти — тому, у кого это получается. Вообще, память смерти — это великая добродетель. Святые отцы говорили, что она нам нужна как хлеб, но приобрести ее можно с большим трудом. Святитель Игнатий пишет, что память смерти приходит сама собой от молитвы Иисусовой. Если мы будем во время трапезы стараться молиться и вообще всегда будем усердно молиться, то к нам придут все добродетели: и терпение скорбей, и смирение, и память смертная. А если мы будем просто изобретать ее от своего ума, то она будет в лучшем случае непрочной или кажущейся, эфемерной.
Вопрос.В книгах по голоданию пишется, что оно очень хорошо влияет на ум, память и мышление. Полезно ли оно для духовной жизни?
Ответ. Я, конечно, в этом вопросе не разбираюсь, но слышал, что длительное голодание вредно. Вообще, голодание — это серьезное потрясение для организма, поэтому к нему надо относиться с большой осторожностью и если проводить, то только под наблюдением врачей-диетологов. Длительное голодание приводит к резкому похуданию, которое опасно для здоровья, а иногда и для жизни. Американские диетологи считают, что самым полезным является перемена время от времени мясной пищи, скоромной, как мы говорим, на растительную, то есть тот образ питания, которого православные христиане придерживаются уже давно. В наше время диетологи признают полезными кратковременные голодания. Но каким бы ни было голодание — многодневным или однодневным, — не думаю, что оно (или вообще какая-либо диета, употребляемая для оздоровления) приносит пользу в духовной жизни. Здоровье — это одно, а духовное состояние человека — совсем другое. Все, что делается для здоровья, благотворно действует на тело, но то, что полезно телу, совсем не обязательно полезно и душе. Когда у человека избыток здоровья, он часто искушается, например, плотскими страстями. Больному человеку легче бороться с собой, поэтому христианский подвиг имеет в виду ослабление здоровья до некоторой степени, чтобы избавиться от избытка сил и таким образом уметь справляться со своим телом. Голодание же ставит своей целью возвращение полноты здоровья, и поэтому эти две вещи я считаю несовместимыми.
Голодание сильно отличается от поста. Пост — это духовный подвиг, для которого человеку нужны силы. Голодать в пост нельзя, иначе духовная составляющая поста исчезнет: человек будет так ослаблен, что не сможет, например, молиться.
Вопрос.Вы говорили, что человек, желающий идти путем юродивых, не понимает, что он делает. Почему?
Ответ.Тот, у кого есть такое желание, можно сказать, уже юродивый. Стремиться к этому просто глупо, это может привести человека к безумию и гибели. Юродство — подвиг, который предполагает в человеке всю совокупность добродетелей. Юродивый — и чрезвычайно строгий постник, и подвижник, и молитвенник, и человек, терпящий осмеяние, поэтому он должен иметь необыкновенное смирение. Это совокупность всех подвигов и, может быть, самый тяжелый из подвигов. На это нужно иметь особенное благословение Божие, а то сначала можно стать юродивым Христа ради, а потом просто юродивым, то есть безумным или, попросту говоря, сумасшедшим. Поэтому браться за такой высочайший подвиг немощному человеку, не находящему в себе сил исполнить даже обыкновенных вещей, конечно, нелепо. Иоанн Кущник, память которого мы сегодня празднуем, фактически был юродивым. Прожив некоторое время в монастыре, он достиг такого преуспеяния, что взял на себя исключительный, особенно мучительный подвиг: скрывая родство с родителями, которые любили его и плакали о нем как о пропавшем, он стал жить неузнанным, в униженном состоянии в шалаше возле их дома, таким образом изнуряя себя необыкновенным смирением. Благодаря этому подвигу он и сподобился великой благодати.
Вопрос. Я читала, что благодать сначала дается, а потом отнимается, и мы должны снова привлечь ее к себе. Всегда ли Господь отнимает ее с той целью, чтобы мы потрудились, или это происходит и как наказание?
Ответ. Бывает как наказание, бывает и окончательное лишение благодати за полную нераскаянность человека, бывает, что благодать оставляет и с некоей обучающей целью за какую-то невнимательность, нерадение или умственное прегрешение; человек становится более внимательным и строгим к себе — таким образом благодать учит его добродетели. Когда мы не молимся непрестанно, когда мы не чувствуем в душе своей никакой благодати, тогда очень трудно, почти невозможно подвизаться. Человек не имеет в себе никакого критерия, никакого ощутимого, явного мотива, чтобы бороться с собой и совершенствоваться. Он хоть нагрешит, хоть добро сделает, все равно у него в душе пусто. Поэтому он не чувствует потребности в совершении добродетели и не ощущает лишения благодати, если согрешает. Об учительном действии благодати особенно хорошо рассуждает Исихий Иерусалимский. Но это обучающее действие бывает, повторю, именно тогда, когда человек занимается непрестанной молитвой, а иначе он просто не уследит за тем, чтó происходит в его душе. Некоторые люди имеют об этом настолько туманное представление, что, как говорит святитель Игнатий, принимают за благодать действие разных страстей, допустим тщеславия, гордости. Если они сделают что-нибудь хорошее, и в душе у них возникает оживление (а возникает оно потому, что они представляют, как их за это будут хвалить, как они прославятся), то им кажется, что это оживление и есть благодать, — настолько люди бывают неопытны. Человек, не занимающийся Иисусовой молитвой, ничего о своей внутренней жизни не знает и то, что читает у святых отцов, не понимает, — все это для него китайская грамота. Если он и пытается толковать, цитировать, объяснять какие-то святоотеческие изречения, то делает это произвольно и совершенно нелепо. Он с таким же успехом мог бы пересказывать романы Достоевского или повести Марка Твена, и этот пересказ имел бы такое же отношение к святым отцам, как и его мнимое толкование, потому что он не имеет опыта общения с благодатью. А это внутренне переживаемое общение возможно только при упражнении в непрестанной молитве, при занятии умным деланием; хотя даже и при нем не всегда, так как, к сожалению, бывают люди, занимающиеся нерадиво и Иисусовой молитвой.
Вопрос.Если плачешь, раскаиваешься после падения, совершенного делом или помыслом, как можно узнать, простил ли Бог мое падение, и как долго нужно молиться о помиловании?
Ответ. Если в душе человека водворился некоторый мир, значит, Господь простил этому человеку его согрешение. А полное прощение бывает тогда, когда человек в этот грех уже не впадает, — так рассуждают святые отцы. Допустим, человек постоянно побеждался чревоугодием. О прощении ему этого греха будет свидетельствовать то, что он больше им не побеждается, стал свободен от страсти или по крайней мере не совершает греха на деле. Так же можно сказать о других страстях, например о гневе.
Вопрос.Можно ли, когда я готова уже согрешить на деле, напоминать себе о том, что я сгнию, или думать о том, что могу попасть в ад? Или нужно только молиться и стараться не иметь никакого помысла?
Ответ Святые отцы предлагают два способа борьбы со страстью: во-первых, бороться можно при помощи молитвы, а во-вторых — можно внушать себе добрые мысли, противоположные греховным. Допустим, хочется тебе поесть, а ты помышляешь о том, что сгниешь, или представляешь (извините за такую грубость, но это не я выдумал), во что эта пища скоро превратится. Может, и аппетит пропадет. Правда, есть люди, которым все равно, что думать и как думать, лишь бы есть и все. И вообще, страсть иногда так сильно действует, что добрая мысль не помогает, тут нужна только усиленная молитва.
Вопрос.Скажите немного о мужестве в молитве.
Ответ.Мужество состоит в том, чтобы сохранять стойкость, когда нападают демоны, а они нападают именно на человека усердно молящегося. Бесы внушают человеку разнообразные помыслы и уводят от молитвы: иногда смущают его нечистыми мыслями, чтобы отвлечь сладострастием от духовной, Божественной сладости, потом гневом, чтобы лишить его благодати, осуждением и прочим. Кроме того, необходимо мужество и в самом удержании внимания, потому что преодолеть собственное естество трудно, и нужно чрезвычайное усилие, чтобы постоянно понуждать себя к вниманию при молитве. А иногда бывает, что человек как бы переступает некоторую грань и испытывает страх просто от самого приближения к Богу — душа его будто сжимается, ему хочется прийти в прежнее спокойное, «аморфное» состояние, потому что новое положение слишком ко многому его обязывает. И человек отступает, не делает мужественный шаг вперед. Иногда демоны, когда человек приближается к возвышенному духовному состоянию, к внимательной молитве, начинают устрашать его, внушая, что он лишится рассудка и нечто подобное. Здесь также необходимо мужество.
Но, конечно, мужество при молитве должно соединяться с благоразумием, а не доходить до совершенного безрассудства, когда, например, человек при возникновении у него блудных помыслов по зависти бесовской, относится к ним совершенно беспечно. А иначе дело может дойти и до падения. Мужество, соединенное с благоразумием, требует от человека соответствующих мер по отношению к трудностям, которые у него возникают. В особенности же при сосредоточении: если мы будем вести себя неблагоразумно, то можем вместо настоящей, внимательной молитвы обрести прелесть или сумасшествие.
Вопрос.Почему часто не получается, несмотря на все усилия, увидеть самое начало помысла, то есть прилог?
Ответ.Потому что это, конечно же, дар Божий, хотя он и приходит через понуждение. То есть, с одной стороны, необходимо понуждение себя, а с другой — содействие благодати, тогда образуется своего рода благодатный навык и человек научается владеть собой и замечать помыслы. Но даже если кто-либо, не заметив прилога, заметил уже помысел, когда поддался ему до некоторой степени, то ничто не мешает ему все-таки бороться с ним, отбросить его и победить, хотя это, может быть, и труднее. А чтобы замечать прилоги, нужен значительный опыт и некоторое преуспеяние.
Вопрос. Как вести себя в том случае, если наказывают несправедливо?
Ответ. Пусть даже тебя накажут и несправедливо, все равно, в конечном счете, правильно и для тебя полезно. Если бы ты искала пользы для своей души, то в том случае, когда тебя наказали правильно, ты не стала бы оправдываться, а когда наказали ошибочно, даже радовалась бы этому. Ведь Евангелие не учит нас справедливости, но учит нас смирению. А если будешь все время оправдываться, в результате ты же и потеряешь: останешься с пустой душой, ничего не приобретешь. Ну, будешь ты права — и что? А смиренный будет неправ, зато благодать Божию получит, и Господь будет с ним. Многие начинают оправдываться, справедливости искать, возмущаться, плакать и прочее. К чему все это? Нужно слушаться и, правильно наказывают или неправильно, смиряться. Можно искать справедливости только в том случае, когда неправильное замечание вредит делу, допустим пению на клиросе. Тогда нужно отстоять правду ради пользы дела, но ни в коем случае не делать этого ради своей защиты.
Вопрос. Существует мнение, что женщинам в алтаре находиться нельзя. Но известно, что, например, святитель Нектарий благословлял двух сестер монастыря выполнять обязанности его иподиаконов. И Серафим Саровский строго заповедовал сестрам, чтобы пономарскую должность исполняли только они сами. Значит, в каких-то случаях женщинам входить в алтарь все же можно?
Ответ.В женских монастырях действительно обычно пономарят сестры. Есть правило, которое говорит, что монахиням разрешается входить в алтарь, чтобы следить за чистотой и зажигать лампады. Запрещено же входить в алтарь не женщинам, а вообще всем мирянам, будь то женщина или мужчина. Однако сложился обычай, что мужчинам заходить все же можно, хоть бы они были и непосвященные, а женщинам категорически нельзя, прежде всего потому, что у них бывают определенные физиологические состояния. Хотя в древности существовало служение диаконисс. Они прислуживали при совершении некоторых таинств, в особенности при крещении женщин. И рукополагали их возле престола: если священник рукополагается стоя на двух коленах, — это означает, что он имеет полноту благодати, диаконы на одном — в знак меньшей благодати, то диаконисса рукополагалась стоя на ногах, но тоже у престола. Правда, она не участвовала в совершении таинств и в богослужении так, как участвуют диаконы в литургии. Потом институт этот был отменен, но Великая княгиня Елизавета Федоровна пыталась его восстановить. Это пример того, что женщины могли входить в алтарь и что это не было категорически запрещено. Другое дело, что возраст диаконисс ограничивался сначала шестьюдесятью годами, потом возрастной ценз был снижен до сорока, а в более позднее время возникло правило, как я уже говорил, согласно которому в алтарь имеет право входить и монахиня.
* Беседа в Свято-Игнатьевском скиту Ново-Тихвинского женского монастыря, 29 января 2001 года.