Поводом для нашей сегодняшней беседы послужило чрезвычайно неприятное событие — уход из обители одного брата. Нужно, конечно, объяснить причину того, что произошло. Я не могу с уверенностью сказать, что знаю истинные мотивы его поступка, но поводом послужило то, что его второй раз сняли с должности. Сначала с должности благочинного, поскольку он не справлялся, а самое главное — поступал по своей воле, многое делал без благословения. А потом, когда подобное же нерадение обнаружилось в исполнении пономарского послушания, его сняли и с этой должности. Это оказалось для него таким потрясением, что он решил уйти из обители. Таким образом в нем обнаружилась сильнейшая гордость.
Многие из вас меняли послушания, многих снимали с должности. Ничего особенного в этом нет. И просто диким и невозможным кажется то, что человек оставляет обитель из-за того, что его снимают с какого-то послушания, унижают (пусть даже и несправедливо). В связи с этим я хочу прочитать фрагмент из правил Василия Великого: Аще хощет кто оставити обитель в нюже зван бысть, отца и братию, кроме ереси (то есть помимо той причины, что в монастыре стала распространяться какая-либо ересь. — Схиигум. А.): но за укоризну, или язву, или яко видел есть на час смутившуюся обитель (то есть видел даже в обители какое-то смущение, непорядок. —Схиигум. А.), или бдения ради, или низу легания, или неумывания (здесь имеется в виду строгий подвиг: некоторые подвижники в древности не умывали своего тела. —Схиигум. А.), или яко мний есть всех (обратите внимание, это уже относится к нашему случаю, брат меньше всех — по должности или по отношению к нему. — Схиигум. А.), или яко желает мира, и яже в мире, или яко преогорчи его отец его игумен, или брат его (то есть настоятель или один из братий нанес ему огорчение. —Схиигум. А.), и сего ради хощет изыти, горе ему, кому его уподоблю: токмо Иуде предателю, разлучившемуся от Христа и учеников Его.
Вот как говорит Василий Великий. И мы все должны это помнить и не считать, что какое-то унижение, справедливое или несправедливое, является поводом для того, чтобы покинуть обитель. Это не является поводом даже для того, чтобы смутиться или огорчиться. Я сейчас не буду говорить об унижениях справедливых, когда нас наказывают за какую-то провинность, — это даже и не унижение. Но если нас унизили несправедливо, допустим по какой-то ошибке или пристрастному отношению к нам, то неужели мы должны воспринимать это как вред себе? Наоборот, нужно видеть в этом пользу, потому что благодаря такому унижению мы можем приобрести нужнейшую для спасения добродетель — смирение. Ведь каждый такой случай дает нам возможность внутренне подвизаться; не только остаться спокойным внешне, когда нас кто-то смиряет, но согласиться с этим и в душе, смириться по-настоящему, искренне. Смириться всем сердцем, по словам Спасителя: Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем (Мф. 11, 29). Поэтому всякая несправедливость, досада от старших, равных или даже меньших, это, повторю, повод к приобретению смирения.
Преподобный Иоанн Лествичник говорит: «Если ты борим блудной страстью, пей уничижения как воду, потому что они помогают тебе исцелиться от этой грязи»[1]. И Господь часто попускает блудную брань именно для того, чтобы человеку было удобнее смириться, — ибо лучше ему, как говорят отцы, бороться с навозом, чем поддаться сатанинской страсти гордости. Василий Великий сравнивает человека, из-за гордости или малодушия покинувшего обитель, с Иудой, разлучившимся со своим Учителем Христом и Его учениками, апостолами.
В Евангелии есть несколько примеров того, как Спаситель обличал Своих учеников, в том числе и Иуду Искариотского. Но Иуду, как немощного, колеблющегося, Господь обличал очень мягко, лишь намеками — вплоть до того самого момента, когда Иуда уже лобызал Его в Гефсиманском саду. А к тем апостолам, которые были Ему преданы, и прежде всего к апостолу Петру, Господь Иисус Христос относился строго. Порой он грубо обличал их в лицо, зная, что это пойдет им на пользу. Я говорю это для того, чтобы мы не смущались строгим, грубым отношением к нам, справедливым или несправедливым. Ведь мы все служим Господу, и человек, допускающий по отношению к нам некоторую несправедливость, совершает это не без воли Божией. Таким образом, мы, смиряясь перед этим человеком, смиряемся перед Богом. Тем более не следует смущаться, если обличение справедливо.
Как Господь наш Иисус Христос учит нас относиться друг к другу? Конечно, все помнят евангельское повествование о том, как Спаситель умыл ноги ученикам. Это образ того, как мы должны смиряться друг перед другом. А в эпизоде, о котором я сейчас хочу вам прочитать, Господь прямо сказал, что мы должны быть друг другу слугами и рабами. Тогда подошли к Нему сыновья Зеведеевы Иаков и Иоанн и сказали: Учитель! мы желаем, чтобы Ты сделал нам, о чем попросим. Он сказал им: что хотите, чтобы Я сделал вам? Они сказали Ему: дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую, в славе Твоей. Но Иисус сказал им: не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь? Они отвечали: можем. Иисус же сказал им: чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься; а дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не отМеня зависит, но кому уготовано. И, услышав, десять начали негодовать на Иакова и Иоанна. Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих (Мк. 10, 35–45). Вот чему учит нас Господь. Мы не должны искать начальства, как делают это люди в миру. Вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. По-славянски, как мне кажется, сказано более мудро: Весте, яко мнящиися владети языки, соодолевают им, и велицыи их обладают ими. Мнящиися владети языки, то есть те, которые думают, что они владеют народами, в то время как на самом деле народами владеет Господь. Соодолевают им, то есть употребляют какое-то усилие, чтобы овладеть людьми. И велицыи их обладают ими — как бы захватывают их.
Мы не должны быть такими. Но, к сожалению, эта мирская закваска в нас действует. По своим умственным воззрениям мы — православные христиане, а с точки зрения нравственности часто имеем в себе фарисейскую и саддукейскую или мирскую закваску. Можно быть по взглядам апостолами, а по душе — фарисеями. А ведь Господь нас предупредил: Берегитесь закваски фарисейской и саддукейской (Мф. 16, 6). Мы же эту мирскую закваску привносим в Церковь, желаем господствовать, желаем обладать, властвовать. Конечно, не всегда нам это удается. Властвовать — это удел немногих: все не могут стать, например, епископами или архимандритами. Но многие не могущие этого добиться внутренне скорбят и мучаются. Посмотришь на человека — он как будто бы ничего из себя не представляет и не может ничего достигнуть, нет у него для этого ни способностей, ни каких-то особенных качеств, но внутри он снедается скорбью, завистью, мучается оттого, что ни над кем не господствует. Терзается так, будто он лишен чего-то жизненно важного, будто у него отняли пищу. Тот факт, что мы ничего собой не представляем, не занимаем никаких должностей, еще не обеспечивает нам спокойствия. Вполне может быть, что в нашей душе живет червь, который нас грызет, не дает нам покоя, отвлекает от мысли о спасении и, по сути, делает нас нарушителями заповеди Спасителя о том, что мы должны друг перед другом смиряться, быть друг другу рабами и слугами.
Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою. Мы должны воспринимать других как господ, а себя считать слугами. Так должен делать каждый христианин, какую бы должность он ни занимал, пусть он будет даже священником, епископом или патриархом. Правильное устроение человека состоит в том, чтобы быть слугой ближних — слугой Божия народа, прихожан своего храма, братии монастыря и так далее. И кто хочет быть большим, конечно в духовном смысле, кто хочет приобрести большую благодать (а это единственно ценно, ибо наши представления о том, будто мы чего-то добиваемся, занимая какую-либо должность, — это просто «галлюцинации»), тот должен быть всем слугой. Если мы говорим о монастыре, то такой человек должен относиться ко всем братьям так, будто они — его господа; и не только братья, но и прихожане, и работники монастыря. И тогда, если бы такого человека перевели на другую должность, как ему кажется более низкую, он не почувствовал бы никакой потери, не заметил бы никакой перемены, а может быть, увидел бы даже и пользу от того, что обстоятельства его смиряют. И кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Кто хочет быть первым в духовном отношении, кто хочет быть ближе всех к Богу, тот пусть будет всем рабом, то есть не только служит ближним как господам, но и принадлежит им. Пусть он смиряется перед всеми людьми, отсекает перед ними свою волю, пусть он не принадлежит себе.
Таково учение Спасителя о том, как мы должны относиться друг к другу. Повторю: нам нужно, с одной стороны, не бояться обличений, даже радоваться им, потому что в этом мы уподобляемся преданным ученикам Христовым. Пусть нас часто обличают люди, не имеющие перед нами такого авторитета, какой имел Господь Иисус Христос перед своими учениками, но мы должны понимать: в конечном счете обличения, унижения являются для нас спасительными и допускаются по воле Божией, хотя бы мы и не видели за всем этим Господа. С другой стороны, мы должны бояться того малодушия, которое уподобляет нас Иуде Искариотскому. Ведь ему ничего нельзя было сказать прямо, только намеками, но и намеки на него тоже никак не действовали. Мы не должны также, подобно Иуде Искариотскому, поддаваться обиде. Вспомните: когда его греховную волю ущемляли, то это вызывало в нем вместо покаяния обиду, злопамятство и желание мести, которую он в конце концов и совершил. Нам нужно стремиться исполнять заповедь Спасителя о том, чтобы друг перед другом смиряться, быть друг другу слугами, рабами.
Мы должны уподобляться Господу: как Он умывал ноги ученикам, так и нам следует унижать себя под ноги тех, кто, как нам кажется, меньше нас. Тогда мы и Евангелие будем исполнять, и в монастыре нам будет спокойно и легко, тогда и скорбей у нас не будет, потому что на самом деле их нет, они существуют только в нашей душе. Все зависит от того, как мы относимся к тем или иным обстоятельствам. В одной и той же ситуации один радуется, а другой скорбит, один получает пользу, а другой — вред: все зависит от внутреннего устроения человека. Если у человека больные глаза, то яркий солнечный свет, который обычно людям полезен, для него будет мучительным, так как его воспаленные глаза от этого света будут страдать. Но в этом виновато не солнце, не хорошая погода — виновата его болезнь. Нужно исцелить болезнь, и человек будет радоваться весне, как и все остальные люди.
* * *
Вопрос. Часто бывает так, что у брата несколько послушаний, большой объем работы, и он, для того чтобы успеть исполнить эти послушания, проявляет дерзость, грубость и стремится к независимости. Можно ли в этом случае оправдать подобное стремление?
Ответ. Знаешь, где бывает независимость? В демократическом обществе. В монастыре независимости быть не может. Я по этому поводу могу сказать следующее. В ΧΙΧ веке жил такой подвижник, Парфений Киевский, современник Льва Оптинского, очень рассудительный духовник, большой молитвенник, имевший множество видений. Этот старец про себя рассказывал, что в молодости, когда он пришел в Киево-Печерскую лавру, у него было два правила: побольше работать и непрестанно молиться. Он работал на послушании в просфорне, а тогда это был тяжелый труд, так как там почти все делалось вручную. Он работал день и ночь, молился, и все, больше он ни о чем не думал. Не было у него никакого молитвенного правила, так чтобы для него выделять специальное время — у него и времени-то, собственно, не было. Тем не менее, он преуспевал. Парфений Киевский довольно рано, в сорок шесть лет, принял схиму и с этих пор был освобожден от всех послушаний. Хотя времени у него все равно было очень мало, потому что он принимал очень многих духовных чад, и поэтому он даже хотел уйти в затвор. Но потом ему приснился сон, будто на него напал какой-то дикий зверь, а духовные чада его от этого зверя спасли. Он истолковал этот сон так: он спасется благодаря своим духовным чадам. Он каждый день прочитывал трех евангелистов, служил Божественную литургию и, повторю, принимал множество духовных чад.
Феофан Затворник вспоминает, что когда его постригли в иноки (он тогда учился на последнем курсе Киевской Духовной академии), то он пришел за благословением к отцу Парфению, как к знаменитому старцу, а ведь тот даже семинарию не закончил — ушел с первого или со второго курса. (Преподобный Паисий (Величковский) тоже, между прочим, бросил семинарию и ничего от этого не потерял.) И Парфений, когда к нему пришли Феофан и другие студенты академии, тоже новопостриженные иноки, сказал им: «Вы монахи ученые, набрали себе разных правил, но знайте одно: важно непрестанно молиться».
Был еще такой знаменитый подвижник — Кирилл Белоезерский. Он нес послушание на кухне, в поварне, непрестанно молился и имел благодать. Потом он умолил Божию Матерь (не сам попросил, не проявил свою волю), чтобы ему дали другое послушание, более уединенное, и стал в келии переписывать книги. Вы знаете, что в то время искусство переписывания книг было редким, нужно было не просто уметь писать, то есть быть грамотным, а необходимо было знать шрифт, каллиграфию, иметь особенное мастерство. Но Кирилл Белоезерский на этом послушании потерял ту благодать, которую имел на кухне, и стал молиться, чтобы перейти на прежнее место. Он перешел, и тогда в суете, среди тарелок и кастрюль, к нему вернулась благодать. Известно, что знаменитые подвижники, написавшие книгу о безмолвии, Каллист и Игнатий Ксанфопулы, тоже подвизались на кухне. Дар непрестанной молитвы они стяжали именно там, а потом уже ушли на безмолвие.
Посмотрите, люди преуспевали именно от послушания. А вы хотите независимости. Если вы получите эту независимость, то вместе с нею приобретете столько всяких соблазнов, что не рады ей будете. Вспомните, что вам эта независимость давала в миру. Она вас только губила. А в монастыре вы как бы в общей упряжи, вы поневоле идете правильной дорогой; нравится вам идти или нет, ропщете вы или унываете, но все-таки движетесь. Почему вы считаете, что вы стали способны к независимости? Это самонадеянность — детская по своей неразумности и губительная, страшная по своим последствиям.
Не нужно гоняться за этой эфемерной «независимостью». Лучше было бы всем служить, перед всеми смиряться, и Господь за послушание подал бы благодать. Как духовник я знаю, что благодать часто дается именно тем, кто имеют беспрекословное послушание и смирение, даже если у них и мало свободного времени. Я знаю людей, которые заняты с утра до вечера и очень преуспели в молитве, именно по той причине, что они беспрекословно слушаются. Такой человек слушается действительно как животное, которое не имеет разума. Возьми и поведи его за веревку туда или сюда — все будет делать. И Господь такого человека не оставляет. Поэтому не нужно клеветать на Бога, будто бы Он к нам несправедлив.
Вопрос. Может быть, Иуда думал, что когда Иисус станет царем в Иудее, то апостолы, как приближенные ученики Господа, станут богатыми людьми, получат значительные должности, а когда он увидел, что это не сбудется, тогда и решил предать Спасителя?
Ответ. Может быть, и так. Дело в том, что такое страшное преступление является для нас загадкой. Мы можем только предполагать, почему Иуда пошел на это. Безусловно, им владела страсть сребролюбия. Желание власти, богатства — это ведь тоже страсть сребролюбия. Когда Иуда понял, что его мечты о получении земной власти не сбудутся, тогда, может быть, он и решился на предательство. Но это только предположение. Самое главное, что им владела страсть, и при этом он не открывал своего греха Спасителю, в отличие от апостола Петра, который иногда тоже заблуждался, но все рассказывал своему Учителю. Страсть в Иуде развивалась и в конце концов заставила его совершить это безумное преступление. Безумное с логической точки зрения, а с аскетической точки зрения закономерное: страсть, овладев человеком, заставляет его совершать самые нелепые и ужасные поступки, гибельные для самого этого человека. Он, ослепленный страстью, не понимает того, что делает. И неважно, что предмет страсти ничтожный — каких-то тридцать сребреников. Важно то, что страсть сребролюбия чудовищна и если она человеком овладеет, то он под ее действием может совершить все что угодно.
Мне кажется, это объяснение самое правильное, а какое-то другое, не противоречащее этому главному объяснению, может быть учтено как одно из мнений. Повторю еще раз: страсть действовала в Иуде до такой степени, что он собой уже не владел. Это и означают слова вошел в него сатана (Ин. 13, 27). Диавол вошел в него не так, как бес входит в душевнобольного (потому что Иуда действовал сознательно), но вошел в него своим действием, то есть страстью сребролюбия. Он к этому моменту поддался страсти до такой чрезвычайной степени, что не мог удержаться и воровал.
Вопрос. Батюшка, на протяжении всего евангельского повествования мы видим, что ученики испытывали чувство страха. Например, когда Иуда предал Спасителя, придя в сопровождении воинов с мечами и кольями, то апостолы, испугавшись, убежали. И Сам Спаситель, когда Иуда Его поцеловал, может быть, ужасался и испытывал чувство страха перед страданиями. Но я прочел у кого-то из святых отцов о том, что страх есть разновидность злобы. Как вы на это смотрите? Все же страх — это естественное проявление человеческой природы или свойство злобы, то есть страсть, которая вошла в природу человека после грехопадения?
Ответ. Господь как человек, конечно, испытывал страх. Но страх безгрешный, как и вообще все чувства, которые Им владели. Ведь Он чувствовал, например, скорбь при гробнице Лазаря, гнев, когда изгонял торгующих из храма или обличал фарисеев, страх в Гефсиманском саду. И, может быть, даже уныние или отчаяние, когда возопил на кресте: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мф. 27, 46). Все эти чувства были безгрешны, потому что Он дал свободу Своему человеческому естеству испытать все скорби, свойственные людям — конечно, не переходя границу греха. Значит, человек может и должен испытывать самые разнообразные чувства. Под бесстрастием имеется в виду не полное отсутствие всяких чувств, как понимали его некоторые античные мыслители или восточные мудрецы, а отсутствие злых страстей.
Есть чувства чистые и есть подобные им, но уже переходящие грань греха. Евангелие проповедует нам Господа Иисуса Христа не только как Сына Божия, но и как святого, безгрешного Человека. И в Его поведении мы видим как бы пределы чистых человеческих чувств, ту свободу чувств, которую мы можем себе позволить. Вернее, к которой мы должны стремиться, потому что нам нужно очиститься до такой степени, чтобы чувства у нас стали безгрешными. Ведь Спаситель в Гефсиманском саду, например, смущался и боялся, но подчинил Свою человеческую волю воле Божественной. Да, Он возопил на кресте: Боже Мой, Боже Мой, почему ты Меня оставил? — но, тем не менее, не сошел с креста и умер на нем, исполнив до конца Свое служение.
Вопрос. Получается, если человек достигает бесстрастия, то в нем соответственно появляется и бесстрашие?
Ответ. Нельзя сказать, что такой человек совсем не будет чувствовать опасности. Но он, конечно, уже не будет вести себя малодушно. Не будет бояться гонений или чего-то подобного. У него обязательно будет мужество.
Вопрос. Мужество появляется от благодати Божией или это черта, которую можно в себе воспитать?
Ответ. Конечно, здесь имеет место и благодать, и человеческий навык. Благодать не придет, если для нее не приготовлен сосуд. Если ты подготовишь свою душу, то и благодать будет в ней обитать. Ведь добродетель — это не только действие благодати Божией, но изменение человеческой души. Что такое страсть? Страсть — это отсутствие добродетели, некоторая ущербность, болезнь души. Соответственно добродетель — это возвращение к нашему естественному состоянию, — конечно, при содействии Божией благодати.
Вопрос. По Евангелию получается, что сначала против неразумной траты драгоценного мира возражал один Иуда (в доме Лазаря, когда его сестра Мария помазала миром ноги Спасителя). А через несколько дней в доме Симона прокаженного, где женщина возливала миро на голову Господа, вознегодовали уже все ученики. Как это может быть?
Ответ. Считается, что было три помазания — в доме у Симона фарисея, в доме у Лазаря и в доме Симона прокаженного. Я думаю, что неважно, какое из них было первым, а какое — последним. Мы можем только предполагать, точно ведь никто не знает. Могло быть так, что первыми высказали недоумение ученики, а Иуда потом этим воспользовался и упрекнул Спасителя, а могло быть и так: первым вознегодовал Иуда, а ученики, не поняв его умысла, стали за ним повторять. То, что Господь остановил Иуду и показал, что его упрек несправедлив, а ученики в следующий раз высказали тот же упрек, вполне могло быть. Ведь было, например, так, что ученики проявляли какую-то гордость, желание первенства, Спаситель их обличал, а они через некоторое время опять делали нечто подобное.
Конечно, ученики поступили так без умысла — они, зная простоту своего Учителя, его нелюбовь к роскоши, удивлялись этому возлиянию мира как напрасной трате денег и думали, что это ни к чему. Иуда же Искариотский высказался с умыслом: может быть, он, также зная простоту Господа, предполагал, что Тот на его замечание скажет: «Да, напрасно потратили деньги». А довод он позаимствовал у других учеников, когда те высказали его раньше. Но даже если предположить, что Иуда все же высказался первым, то он все равно преподносил свой довод в том ключе, в каком его могли понять и принять. Все ученики заботились о бедных и нуждающихся. Помните, как они говорили Господу, когда Он учил людей в пустынном месте: Господи, им здесь нечего есть, отпусти их в окрестные селения, чтобы они купили себе пищи (см. Мф. 14, 15). Им было свойственно заботиться о людях, они к этому привыкли, и поэтому Иуда, зная об этом их общем настроении, мог сказать такие слова. А потом ученики повторили это, точнее даже не повторили, а просто сказали от себя, потому что для них говорить такое было обычно.
Вопрос. Батюшка, а почему произошло так, что ученики не могли догадаться, что предатель — это Иуда? Ведь он же наверняка очень выделялся такой своей черствостью?
Ответ. Видимо, они не обсуждали друг друга и не думали об этом. Им и в голову не могло прийти, что предательство возможно среди тех, кого избрал Сам Спаситель. Апостолы ведь были люди простые, а простые люди обычно непроницательны, они не вглядываются друг в друга. И они не смели себе позволить такого.
Вопрос. Самоубийство Иуды было следствием того, что он предал Спасителя, или это произошло по какой-то другой причине?
Ответ. Одно влекло за собой другое. Неверие привело к предательству, а вслед за предательством пришло отчаяние. Иуда, удовлетворив свою страсть, на самом деле не получил от этого никакого утешения, а только еще большие мучения. Поскольку в нем жило неверие, то его постигло отчаяние. Если бы он, как апостол Петр, имел веру, то, наверное, думал бы о покаянии. Рассуждая теоретически, можно, наверное, сказать, что Господь простил бы Иуду, если бы тот покаялся. Но в таких людях покаяние невозможно, потому что в них уже есть как бы неудержимое стремление к большему и большему злу.
* Беседа в мужском монастыре Всемилостивого Спаса, 22 апреля 2001 года.