Схиархимандрит Авраам
Благая часть

Том 3. О прелести

О прелести*

Сегодняшняя беседа будет о прелести — ложном духовном состоянии. Я хотел бы провести ее на основе Евангелия. На первый взгляд кажется, что в Евангелии об этом ничего не сказано, но это не так. Если мы вникнем в евангельский текст и немного порассуждаем, то найдем несколько мест, в которых хотя и не употребляется слово «прелесть», но все же говорится о ложном духовном состоянии. И это естественно: ведь Евангелие является источником истины и в нем должно быть упомянуто о таком важном предмете.

Прежде всего, о прелести говорится в повествовании об искушении Спасителя в пустыне. Этот эпизод рассказывает о попытке диавола прельстить Самого Господа Иисуса Христа. Святые отцы, утешая и подбадривая нас в нашей духовной брани, много говорят о том, что брань от диавола испытывал даже Сам Господь Иисус Христос. Но если к нам диавол приступает по большей части через помыслы, поскольку мы существа падшие и наш ум, поврежденный грехопадением, доступен для сатанинских внушений, то Спаситель, как безгрешный Человек, не мог быть искушаем подобным образом. Диавол, искуситель (евангелист Матфей так его и называет — искуситель), не имея возможности приразиться к уму Господа, приступил к Нему воочию и пытался возбудить в Нем желание суетной славы, желание видимым образом показать Свою духовность, Свое Божественное происхождение. Конечно, искушения Спасителя в пустыне можно рассматривать с разных точек зрения. Можно говорить о том, что диавол внушал Ему мысли о чревоугодии, славе, власти, но мы должны обратить внимание на следующий момент. Когда искуситель приступал к Господу, он говорил Ему: Если Ты Сын Божий… Таким образом, Он убеждал Спасителя в том, что Ему необходимо прославить Самого Себя чудом: сначала превращением камней в хлебы, а после этого — тем, чтобы на глазах у всех броситься с крыла храма и остаться невредимым. Напоследок диавол стал искушать Спасителя уже самым откровенным образом: требовал поклонения себе, обещая Ему за это все царства мира, показанные во мгновение ока — в часе временне, как сказано в славянском тексте Евангелия (Лк. 4, 5).

Для тех, кто читал аскетические писания святых отцов и повествования об их жизни и подвигах, во всем вышеописанном нет ничего удивительного. Мы знаем, что иногда диавол по попущению Божию имеет особенное дерзновение в искушении некоторых подвижников: показывает им необыкновенные, обольстительные видения, устрашает ужасными призраками, являясь им сам или посылая полчища демонов. Людей, достигших высокого преуспеяния и способных отражать помыслы, диавол пытается прельстить уже не через мысленные приражения, а через обольстительные картины, которые он изображает перед их телесным взором. И если мы рассмотрим то, что испытывал Спаситель, с аскетической точки зрения, то увидим, что диавол хотел Его обольстить. Нам это кажется безумным, но Евангелие не может искажать истину. И если диавол приступал к Самому Господу Иисусу Христу с целью Его обольстить, то тем более он может приступить к нам — и приступает. Он внушает нам, прежде всего, горделивые мысли, притом имеющие под собой основание. Как Спаситель действительно являлся Сыном Божиим, так и мы часто видим в себе нечто действительно доброе, истинно духовное и поэтому искушаемся помыслами гордости.

Тогда Иисус возведен бысть Духом в пустыню искуситися от диавола (Мф. 4, 1). Искушение человека угодно Богу, оно обязательно должно быть, и миновать его, избавиться от него невозможно. Как Господь был искушаем, и Дух Святой для этого вел Его в пустыню, так и искушения, которые бывают с нами, законны и неминуемы. Мы не должны прельщать себя той мыслью, что при каких-то обстоятельствах можно обойтись без искушений. Не должны думать, что, если мы станем вести себя благоразумно, диавол перестанет нас соблазнять и не будет пытаться прельстить нас гордостью, возбуждаемой в нас какими-либо внушениями, а иногда даже видениями.

И постився дний четыредесять и нощий четыредесять, последи взалка. И приступль к Нему искуситель, рече: аще Сын еси Божий, рцы, да камение сие хлебы будут (Мф. 4, 2–3). Конечно, нельзя полностью отождествить то, что испытывают при искушении обычные грешные люди, с тем, что испытывал Господь Иисус Христос. Если нам диавол внушает совершить нечто, чего мы на самом деле совершить не в силах, то Спасителя он хотел заставить сотворить чудо, которое было для Него возможным, — и впоследствии Он умножал хлебы, чтобы накормить людей. Но когда Господь насыщал хлебами алчущий народ, то делал это из милосердия, а диавол желал, чтобы Господь сотворил это чудо из тщеславия, ради доказательства Своей Божественности.

Он же отвещав рече: писано есть: не о хлебе единем жив будет человек, но о всяцем глаголе, исходящем изо уст Божиих. Тогда поят Его диавол во святый град, и постави Его на криле церковнем, и глагола Ему: аще Сын еси Божий, верзися низу: писано бо есть, яко Ангелом Своим заповесть о Тебе сохранити Тя, и на руках возмут Тя, да не когда преткнеши о камень ногу Твою (Мф. 4, 4–6). Здесь искушение состояло в том, чтобы Господь сотворил чудо при множестве народа, всегда наполнявшем и окружавшем Иерусалимский храм. Но Спаситель вновь ответил диаволу изречением из Писания, вновь отверг суетную славу. Рече же ему Иисус: паки писано есть: не искусиши Господа Бога твоего (Мф. 4, 7).

Паки поят Его диавол на гору высоку зело, и показа Ему вся царствия мира и славу их, и глагола Ему: сия вся Тебе дам, аще пад поклонишимися (Мф. 4, 8–9). Обратите внимание на то, что диавол, искушая Спасителя, имел необыкновенное дерзновение. Некоторые толкователи говорят об этом эпизоде с большой осторожностью: им кажется неудобопонятным, как диавол мог взять Господа и перенести Его на храмовую гору. Но если мы посмотрим на это повествование с аскетической точки зрения, вспомним жизнеописания подвижников благочестия, то увидим, что подобное вполне возможно — иногда диавол получает некоторую власть даже над телом человека. В данном случае, поскольку борьба происходила между Самим Сыном Божиим и непосредственно диаволом, то последнему и попущено было больше. В этот раз диавол искушает Спасителя видением, что тоже очень часто бывает у тех подвижников благочестия, которые сумели очиститься от греховных помыслов и к которым диавол не может приразиться через ум. Вспомним, например, житие Киево-Печерского подвижника Исаакия, которого демоны обманом заставили поклониться диаволу. Как существо чрезвычайно гордое, изобретатель гордости и, можно сказать, само ее воплощение, диавол желает, чтобы ему поклонялись, хотя бы и будучи обманутыми. Господь отвергает это искушение так же, как и прочие, словами из Священного Писания. Тогда глагола ему Иисус: иди за Мною, сатано, писано бо есть: Господу Богу твоему поклонишися и Тому единому послужиши. Тогда остави Его диавол, и се, Ангели приступиша и служаху Ему (Мф. 4, 10–11).

Мы видим, что диавол хотел и в Самом Господе Иисусе Христе найти некое основание для своих искушений. Имея порочный опыт, веря в зло и человеческую немощь, он думал, что и в Спасителе найдет какой-то отклик на соблазны, ожидал, что и в Нем должно проявиться обычное свойство человеческого естества — гордость, но ушел посрамленным. А если диавол искушал Спасителя, то тем более искушает нас, и мы, повторю, должны быть осторожными и бодрыми, должны чрезвычайно бояться любых помыслов тщеславия и гордости, хотя бы они были основаны на наших истинных добродетелях и присутствии в нас благодати Божией.

Спаситель предупреждает Своих учеников о том, что такое явление, как прелесть, будет весьма распространено в их среде, а вернее, в среде тех, кто мнит называться Его учениками. Он говорит: Не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи, внидет в Царствие Небесное; но творяй волю Отца Моего, Иже есть на небесех. Мнози рекут Мне во он день: Господи, Господи, не в Твое ли имя пророчествовахом, и Твоим именем бесы изгонихом, и Твоим именем силы многи сотворихом? И тогда исповем им, яко николиже знах вас: отыдите от Мене, делающии беззаконие (Мф. 7, 21–23). Некоторые толкователи, изъясняя это место, говорят, что на самом деле такого не должно быть, но если бы и были люди, пророчествующие или творящие чудеса и при этом не исполняющие Божественный закон, то это ничего бы не значило, поскольку они не из числа учеников Христовых. На самом же деле мы видим множество (не только сотни, но и тысячи) людей, которые мнят себя ближайшими учениками Спасителя и исполнителями Его воли, а на самом деле противятся Ему. Это и так называемые инославные святые (которые, как доказывает в своих творениях святитель Игнатий (Брянчанинов), находились в прелести), и всякие ложные старцы и прозорливцы, встречающиеся в православной среде. К сожалению, иногда таких ложных старцев даже причисляют к лику святых, хотя в их поведении есть явные признаки прелести. Тот же святитель Игнатий считал прельщенным одного человека, некоего Ивана Яковлевича, которого в его время почитали за Христа ради юродивого, прозорливого и угодника Божия. Святитель упоминает о нем в «Приношении современному монашеству».

В наше время жажда найти какого-нибудь прозорливца заставляет людей ездить по всей России. Часто за прозорливцев почитаются люди убогонькие, больные и психически нездоровые: само желание непременно увидеть старца лишает человека здравого смысла. Он видит святость там, где человек здравомыслящий может увидеть одну глупость и юродство не Христа ради, а юродство в буквальном смысле, то есть безумие. Среди «прозорливцев» встречаются, конечно, и шарлатаны, но бывают и люди, искренне верящие в свою святость и пророчествующие. Что-то из их пророчеств сбывается, а что-то нет. К счастью, в наше время прельщенные не обладают какими-то особенно убедительными свойствами своей «святости»: ни даром чудотворения, ни настоящей прозорливостью — и поэтому их легче разоблачить. В древности, когда люди были более ревностные, прелесть также была гораздо более сильная и потому соблазнительная.

В упомянутом нами месте Евангелия как раз говорится о прельщенных людях. Такие могут быть как в православной среде, так и в среде тех, кто почитает себя христианами, — католиков или протестантов. Между последними в XVII – XVIII веках были такие знаменитые духовидцы, как Эмануэль Сведенборг и Яков Бёме. Расскажу об одном интересном случае, связанном с именем мистика Якова Бёме, которым увлекался наш русский религиозный философ Бердяев. Один христианин, протестант[1], очень интересовался мистикой каббалы и общался с каббалистами. Желая усвоить их практику и думая, что ее могут применять и христиане, он пытался узнать о ней у одного иудея-каббалиста. А тот ему говорит: «Зачем вам это нужно? У вас же есть свой мистик, Яков Бёме. У него все то же самое, что у нас»[2]. И оказывается, что, хотя Яков Бёме как будто бы христианин, а каббалисты — иудеи, духовная практика у них, по сути, одна и та же. Ясно, что если христианин достигает такого же экстатического состояния, как иудеи, то он находится в прелести, потому что вне Христа истинного богопознания быть не может, как сказал об этом Сам Спаситель: Отвергающийся Меня отвергается Пославшего Меня (Лк. 10, 16).

Вернемся к словам Евангелия: Не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи, внидет в Царствие Небесное; но творяй волю Отца Моего, Иже есть на небесех. Мнози рекут Мне во он день: Господи, Господи, не в Твое ли имя пророчествовахом, и Твоим именем бесы изгонихом, и Твоим именем силы многи сотворихом? И тогда исповем им, яко николиже знах вас: отыдите от Мене, делающии беззаконие. Итак, здесь идет речь о всевозможных лжепророках, будь они инославные или православные, из среды монашествующих или из среды мирян (сейчас очень много прельщенных просто из-за того, что люди невежественны). Получается, что если человек даже пророчествует, творит чудеса и изгоняет бесов, как он мнит, Христовым именем, то все это может совершаться не силой Христа, Который этого человека никогда не знал, а силой сатаны. Поэтому чудотворения и пророчества не являются признаком святости, как справедливо рассуждают об этом святые отцы, и с наибольшей ясностью — преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. Признаком святости является любовь и, в особенности, смирение, конечно, при правой вере.

Но нас прежде всего должны волновать не лжепророки, а наше собственное душевное состояние. Нам необходимо понимать, что внешние признаки святости, даже такие как пророчество, которое апостол Павел называет высочайшим дарованием, не должны быть для нас привлекательны сами по себе. Нам нужно быть чрезвычайно осторожными даже тогда, когда мы видим в себе некоторые духовные изменения. Конечно, дара пророчества мы вряд ли достигнем, но и гораздо меньшие духовные достижения также могут приниматься нами за признак высокого преуспеяния. Бывает так, что человек приобретает какую-то истинную добродетель и она же служит поводом для возбуждения в нем чрезвычайной гордости. Сделав как будто бы справедливый вывод о своем духовном росте, человек и приобретенную добродетель теряет, и, самое главное, падает в страшный ров гордыни. Он думает, что именем Христовым изгоняет бесов, пусть не из других, а из себя, что он исцеляет себя от страстей, а на самом деле Господь его никогда не знал. Поэтому мы, повторю еще раз, должны быть очень осторожны. Если люди, достигшие высоких дарований, оказывались совершенно чуждыми Христа, то гораздо большая осторожность и даже страх должны быть у нас, людей с весьма заурядными способностями и малой ревностью.

О ложной духовности много говорится в пророчестве Спасителя о кончине мира. Обратимся к Евангелию от Матфея: И изшед Иисус идяше от церкве. И приступиша к Нему ученицы Его показати Ему здания церковная. Иисус же рече им: не видите ли вся сия? Аминь глаголю вам, не имать остати зде камень на камени, иже не разорится. Седящу же Ему на горе Елеонстей, приступиша к Нему ученицы на едине, глаголюще: рцы нам, когда сия будут? и что есть знамение Твоего пришествия и кончина века? И отвещав Иисус рече им: блюдите, да никтоже вас прельстит (Мф. 24, 1–4). Обратите внимание на слова никтоже вас прельстит. Понятно, что мы должны остерегаться лжепророков и лжехристов, но нужно бояться и самим впасть в прелесть. Сами лжепророки тоже ведь откуда-то появились, может быть, и у них когда-то было доброе духовное устроение, изменившееся в ложное. Мнози бо приидут во имя Мое, глаголюще: аз есмь Христос, и многи прельстят (Мф. 24, 5). Следующие несколько стихов мы опустим, поскольку они не относятся к предмету нашей беседы, а вот далее Спаситель говорит: И мнози лжепророцы востанут и прельстят многия (Мф. 24, 11), — и потом опять: Тогда аще кто речет вам: се, зде Христос, или онде, не имите веры: востанут бо лжехристи и лжепророцы и дадят знамения велия и чудеса, якоже прельстити, аще возможно, и избранныя (Мф. 24, 23–24). Обратим внимание на слова: Тогда аще кто речет вам: се, зде Христос, или онде, не имите веры. Мы часто ищем Христа не там, где нужно. И если мы будем иметь неразумную жажду достижения высших духовных состояний, будем стремиться к ним без смирения, то можем подвергнуться прелести, потому что сказано, что диавол захочет прельстить, если возможно, и избранных — людей, истинно угождающих Богу.

Человек прельстившийся или находящийся в опасности прельщения часто имеет правильные понятия о тех или иных весьма важных для спасения духовных предметах, и это дает ему повод для гордости, делает его в своих глазах особенным, значительным. А когда доходит до дела, то оказывается, что он не понимает элементарных вещей, о которых только что с уверенностью говорил. Поэтому мы не должны успокаивать себя тем, что имеем правильный взгляд на Иисусову молитву, смирение, покаяние, послушание, откровение помыслов и прочее. Правильное понимание не есть еще исполнение, не есть еще деятельность. И более того: верное, как нам кажется, но теоретическое понимание каких-либо истин на деле часто оказывается несостоятельным. По сути, мы в данном случае и не имеем верного представления об этих истинах, а только кажемся мудрыми в глазах человеческих, и, прежде всего, кажемся такими самим себе.

Пример этого мы видим в Евангелии: И се, законник некий воста, искушая Его и глаголя: учителю, что сотворив живот вечный наследую? Он же рече к нему: в законе что писано есть? како чтеши? Он же отвещав рече: возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего и от всея души твоея, и всею крепостию твоею, и всем помышлением твоим, и ближняго своего, яко сам себе. Рече же ему: право отвещал еси, сие сотвори, и жив будеши (Лк. 10, 25–28). Ответ этого законника был совершенно правилен. Но обратите внимание на его следующие слова, приведенные им в свое оправдание и обнаруживающие непонимание им той истины, которую он только что провозгласил. Он же хотя оправдитися сам, рече ко Иисусу: и кто есть ближний мой? (Лк. 10, 29). Только что он правильно рассуждал, что нужно любить Бога и ближнего, а когда Спаситель сказал: Сделай это, и будешь жив, он вдруг показал, что не знает, кто есть его ближний, то есть показал, что на самом деле не имеет никакой любви. Понятие о любви имеет, но даже и не думает о том, что эту заповедь нужно осуществить. Ведь человек, который любит ближнего, не будет спрашивать: «Кто есть ближний мой?» Он переживает это на опыте. Таким вопросом законник обнаружил свою, как бы мы сейчас сказали, духовную пустоту.

И наконец, примером человека, который, по классификации святителя Игнатия, находится в прелести под названием «мнение», является фарисей из притчи Господа Иисуса Христа о мытаре и фарисее. Вспомним эту притчу: Человека два внидоста в церковь помолитися: един фарисей, а другий мытарь. Фарисей же став, сице в себе моляшеся: Боже, хвалу Тебе воздаю, яко несмь, якоже прочии человецы, хищницы, неправедницы, прелюбодее, или якоже сей мытарь: пощуся двакраты в субботу, десятину даю всего, елико притяжу. Мытарь же издалеча стоя, не хотяше ни очию возвести на небо, но бияше перси своя, глаголя: Боже, милостив буди мне грешнику. Глаголю вам, яко сниде сей оправдан в дом свой паче онаго: яко всяк возносяйся смирится, смиряяй же себе вознесется (Лк. 18, 10–14). Мы видим прельстившегося фарисея, который презирал всех окружавших его людей: и тех, кого он в тот момент не видел, и тех, кто находился у него перед глазами, как мытарь, — и считал себя праведником только потому, что совершал некоторые добродетели, самые элементарные. И мы также часто приобретаем ложное представление о своей мнимой праведности в связи с тем, что совершаем какие-то добрые дела, например аккуратно исполняем правило, слушаемся и прочее. Ведя себя исправно, мы исполняемся гордости, а от нее недалеко и до прелести в самом ужасном смысле слова, прелести, при которой человек имеет ложные духовные переживания. Ведь те, кто пророчествовали именем Иисуса Христа, а на самом деле оказались чуждыми Ему, наверное, имели какие-то откровения и видения, а не просто измышляли свои пророчества, то есть они в своем прельщении, можно сказать, зашли очень далеко.

Хотя Господь Иисус Христос отделял Своих учеников от заблуждающихся фарисеев и саддукеев, а также прочего народа, который под влиянием этого правящего класса пребывал в невежестве, но в то же самое время Он предостерегал их: Берегитесь закваски фарисейской и саддукейской (Мф. 16, 6). Значит, можно быть учеником Спасителя и иметь в себе закваску гордости, мнимой праведности, тщеславия и хвастовства. В крайних случаях это приводит к откровенно ложному духовному состоянию, когда человек мнит себя пророком и чудотворцем и, будучи совершенно чужд Господа, считает, что он настолько близок к Нему, что Его именем совершает чудеса.

В заключение приведу слова Спасителя о том, как должно открываться Царствие Божие. Прежде всего, из самой притчи о мытаре и фарисее понятно, что дух настоящего христианина — это дух покаянный. Где есть покаяние, там есть сосредоточенность, собранность, внимание, там возможно и истинное оправдание. Если фарисей мнил себя праведником и уничижал прочих, то мытарь, по словам Спасителя, ушел из храма на самом деле праведным, ушел более оправданным, чем этот, так сказать, самопровозглашенный праведник — фарисей. Прочтем слова Евангелия о том, как нам должно открываться Царство Божие: Вопрошен же быв от фарисей, когда приидет Царствие Божие, отвещав им рече: не приидет Царствие Божие с соблюдением, ниже рекут: се, зде, или: онде. Се бо, Царствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17, 20–21). В этом случае Спасителя опять вопрошали люди, которые не имели никакого понятия о духовной жизни и мнили, что одни их внешние поступки, часто соединенные с тщеславием и гордостью, спасают их и делают избранниками Божиими. Объясняя слова не приидет Царствие Божие с соблюдением, преподобный Исаак Сирин говорит, что, когда мы ждем Царствия Божия и ищем его, оно не приходит, но когда мы смиряемся и почитаем себя совершенно недостойными его, тогда оно открывается внутри нас самым убедительным образом, так что мы живо ощущаем его и не нуждаемся уже ни в каком доказательстве, ни в каком внешнем подтверждении нашего духовного опыта.

Я говорю это не для того, чтобы мы доверяли себе, а для того, чтобы мы знали: когда человек испытывает ложное духовное переживание (если даже он при этом творит чудеса), он всегда колеблется. Примером этого может служить основатель одной из мировых религий, пророк Магомет, или, как его называют сами мусульмане, Мухаммед. Когда ему, как он сам себе представлял, являлся ангел Джабраил, то при этом периоды восторга сменялись у него периодами чрезвычайного отчаяния, так что он даже делал попытки самоубийства, но Джабраил его спасал. Понятно, что спасал он его потому, что человек, который готов убить себя, уже фактически принадлежит диаволу и, если останется в живых, будет его верным слугой и рабом, а правильнее сказать, слепым орудием в его руках, что и произошло с Мухаммедом. Мы видим, что у него были и духовные переживания, и откровения, но в то же самое время величайшие сомнения в их справедливости. Он даже обращался к своей жене, Хадидже, чтобы она узнала, действительно ли являющийся ему — ангел Джабраил, и она выяснила это чрезвычайно нелепым и кощунственным образом.

А когда мы имеем истинное духовное переживание, тогда Царство Божие открывается именно внутри нас. Если некоторые подвижники и сподобляются каких-то видений, то при этом они, прежде всего, ощущают веяние благодати в своем сердце, в душе. Говорить о том, каковы признаки истинной благодати, сейчас, наверное, неуместно, потому что нужно было бы сказать слишком много, но я скажу кратко, только самое главное. Когда Господь наш Иисус Христос явился по воскресении Своим ученикам, Он сказал им: Мир вам (Лк. 24, 36). Мир является самым главным, первым и обязательным признаком действия благодати. И тогда, когда ты плачешь и каешься, и тогда, когда ты радуешься и благодаришь Бога, душевный мир все равно присутствует, и это отличает истинное духовное переживание от ложного. Нужно, конечно, сделать оговорку, что этот совет не для всех. Новоначальные вообще не могут различать своих переживаний и настроений и точно их определять. Они могут перепутать мир Христов с телесным спокойствием, вызванным не присутствием благодати, а совсем другими причинами. Допустим, у человека все хорошо, никто его не трогает — у него на душе мир, а поставили его на какое-то неприятное послушание — мир сразу испарился. Понятно, что это был не мир Христов. Спокойствие может происходить и от того, что человек удовлетворил свои страсти. Приведем простой пример. Человек вкусно поел на праздник, и у него в душе такое спокойствие, что кажется: вот он, мир. Но это, конечно, не имеет ничего общего с истинным миром. Бывают и более грубые проявления страстей, не такие невинные. Скажем, кто-то тебя рассердил, ты поддался страсти гнева, весь кипишь и никак не можешь найти себе покоя, пока, наконец, не выскажешь этому человеку все, что ты про него думаешь. После этого у тебя в душе как будто бы покой, но он опять же не оттого, что внутри тебя воцарился мир Христов, а оттого, что ты удовлетворил свою страсть, насытил ее. Новоначальному бывает очень трудно отличить эти состояния. Я сейчас сказал о мире Христовом в значительной степени теоретически, чтобы вы имели какое-то общее представление об истинном духовном состоянии в отличие от прелести.

Есть, конечно, и внешние признаки прелести, о которых говорят святые отцы в «Добротолюбии», святитель Игнатий (Брянчанинов) и другие. Например, человек при молитве может чувствовать благоухание или видеть некие красные огоньки в дымоватой среде, как говорит один из отцов. Между прочим, о таких же явлениях говорит Вивекананда, знаменитый йогин, прославившийся в конце XIX века в Европе и Америке, указывая на них как на признаки истинной духовности. Описание этих явлений святыми отцами и Вивеканандой совершенно совпадают, только оцениваются по-разному. Отцы говорят, что это бесовская прелесть, а он — быстрое духовное продвижение. Будучи в прелести, человек может слышать при молитве какие-то звуки или испытывать, как выражается кто-то из отцов, «сладость мокротную». Очень часто демоны используют такую сильную страсть, как блудная, для того чтобы обмануть неопытного подвижника. Поскольку он никогда не испытывал настоящего духовного наслаждения, то бесы предлагают ему действующую в скрытой форме блудную страсть, и он принимает это тонкое сладострастие, так как оно не выражается в грубой похоти, за ощущение благодати.

Тщеславие и гордость также очень утешают человека, приносят ему мнимый покой. Иногда человек желает одобрения со стороны, а иногда поддается гордости до такой степени, что презирает мнение других людей, столь упивается своей гордостью, что легко переносит оскорбления и унижения. Неопытный христианин может счесть такого человека за смиренного и терпеливого. Преподобный авва Дорофей приводит такой пример. Однажды он увидел молодого монаха, переносившего оскорбления и унижения с большой легкостью, совершенно невозмутимо. Он удивился, что в столь юном возрасте человек достиг такого смирения, подошел к нему и спросил: «Скажи мне, брат, как у тебя получается так спокойно реагировать на оскорбления, которые тебе наносят?» Он же ответил: «А что мне до них? Пусть эти псы лают на меня». Тогда авва Дорофей, не желая его осудить, отошел от него со словами: «Этот брат нашел свой путь», — но путь, конечно, ложный. Этот брат всех презирал, и потому оскорбления от людей для него как бы не существовали. Итак, еще один признак прелести — гордость, которая делает человека как бы неуязвимым.

Иногда признаком ложного духовного состояния становится мнимое бесстрастие. Как говорит Иоанн Лествичник, бывает, что одна страсть — он имел в виду прежде всего гордость — заменяет в человеке все прочие. Действительно, случается, что демоны отступают от гордого человека, для того чтобы он не забеспокоился, не начал борьбу. А когда человек вдруг осознаёт, что он был в прелести, то после этого у него, наоборот, нередко начинается сильнейшая брань. Очень часто это бывает блудная брань, потому что она очень унижает человека и он поневоле смиряется. Святые отцы говорят, что лучше бороться с нечистотами, чем поддаться гордости. Под нечистотами они как раз имеют в виду отвратительную блудную страсть.

Какие внешние признаки прелести существуют еще? Иногда человек мнит о себе, что он имеет непрестанную молитву. Будучи неопытным и не зная по-настоящему, что такое непрестанная молитва, не имея о ней даже теоретического правильного представления, он начинает нечто мнить о себе и рассказывать о своей «непрестанной молитве» другим. Бывает, что такой неопытный христианин встречается с опытным духовным человеком, по крайней мере знающим что-то теоретически, и рассказывает ему о своем духовном состоянии, а тот отождествляет его слова с тем, что написано у святых отцов. А надо такого человека тщательно расспросить, потому что какая-то на первый взгляд несущественная деталь в его словах может показать, что на самом деле он не испытывает никаких высоких духовных переживаний. Он, сам этого не понимая, фантазирует о себе. Один человек отождествляет свое состояние с духовным от невежества, а другой — благодаря богатому воображению. Начитавшись творений святых отцов и не представляя, что на самом деле имеют в виду отцы, такой человек соотносит их описания молитвенных действий со своим неправильным состоянием и рассказывает словами святых отцов не то, что он на самом деле переживает, а то, что прочел в книге и запомнил. Он и сам прельщается, и людей, даже духовных, вводит в заблуждение. Поэтому при общении с теми, кто рассказывает о своих духовных переживаниях, нужно иметь особенное внимание и тщательно расспрашивать их даже обо всех мелочах. Один не умеет описывать и, бывает, правильное духовное состояние объясняет неправильно, а другой, наоборот, усвоив святоотеческую терминологию, изображает свое прелестное состояние как истинно духовное или преподносит плод своего воображения как нечто значимое. Нужно быть чрезвычайно осторожным, чтобы не запутаться в этих тонких и одновременно жизненно важных предметах.

Я не буду подробно повторять учение святителя Игнатия о том, что самым лучшим и безопасным состоянием для новоначального является покаяние. Достаточно того, что в притче о мытаре и фарисее мы имеем пример как мнимой, так и истинной духовности и праведности. Истинная праведность, как мы видим из этой притчи, бывает основана исключительно на покаянии и, можно сказать, молитвенном покаянии. Будем держаться этого пути, будем изучать писания святых отцов, относясь к своим духовным переживаниям чрезвычайно осторожно и сдержанно, со здравым смыслом, всегда тщательно себя проверяя и памятуя о том, что православная аскеза отличается от аскетической практики инославных христиан и тем более от аскетического учения других религий. И тогда мы будем безопасно, или, правильнее сказать, мудро совершать свой путь спасения. Назвать его безопасным было бы, конечно, легкомысленно — он чрезвычайно опасен, поэтому здесь необходима мудрость, осторожность, здравый смысл и одновременно ревность, дерзновение, пламенная любовь к Богу.

* * *

Вопрос. Что значат слова «смиренно стремиться к высшему духовному дарованию»?

Ответ. Это значит действовать согласно своему устроению, знать его и стремиться к совершенствованию, трезво себя оценивая. Понуждать себя, но в то же самое время знать, что в твоих силах. Нужно понимать, что мы не можем понудить себя к непрестанной молитве или бесстрастию, я уже не говорю о чудотворении. В то же время бывают такие люди, которые под предлогом смирения теряют ревность. Это тоже неправильно.

Иногда Господь посещает человека сверх его меры, но к этому состоянию нужно относиться правильно и понимать, что благодать даруется не по заслугам. Если мы считаем, что недостойны благодати, значит, предполагаем, что еще не заслужили ее, а когда сделаем нечто особенное, то заслужим. Иногда благодать дается человеку сверх всяких заслуг и как бы наперед, и потому нужно оценивать духовные состояния не по своему достоинству, а по описаниям святых отцов: совпадает ли то, что мы испытываем, с изъяснениями святых отцов о том или ином духовном переживании или не совпадает. Не нужно думать, достойны мы духовных дарований или нет, потому что мы, если говорить искренне, недостойны не только того, чтобы быть в монастыре, но и того, чтобы вообще жить. Поэтому мысли о том, что мы пока не заслужили благодати, — это скрытое проявление гордости.

Вопрос. Святитель Игнатий говорит, что если кто-то считает себя свободным от прелести, тот прельщен. Как это понимать?

Ответ. Мы все в какой-то степени подвержены духу прелести: в нас есть гордость, тщеславие. Кроме того, мы прельщены различными делами, вообще миром. Мы забываем о том, что есть вечность, — она как бы уходит от нас на второй план, и мы погружаемся в суету. Все это можно назвать состоянием прелести. Когда мы это осознаём, то, по крайней мере, смотрим на себя критически, а когда думаем, что у нас все нормально, тогда с нами могут быть всякие превратности.

Значит, прелесть — пусть не в прямом смысле, а некое прелестное состояние — может быть у любого человека. Поэтому мы должны внимательно следить за собой и постоянно освобождаться от этого «налета». Тот же святитель Игнатий сказал, что лучшее предостережение от прелести — это сознание того, что мы в ней находимся. Мы должны отдавать себе отчет в том, что прелесть в нас в какой-то степени действует, но в то же самое время стремиться к духовному росту, прежде всего через покаяние, в наибольшей степени предохраняющее нас от ложных состояний. И притом нужно помнить, что и в покаянии тоже возможно прельститься. Были даже секты, проповедавшие покаяние, например наша русская секта покаянников (может, смешная, но, тем не менее, имевшая своих последователей). У них был такой девиз: «Не согрешишь — так не покаешься». Они шли кого-нибудь грабили, потом сдавались в полицию, и их посылали на каторгу.

Вопрос. Может ли Господь скрывать от человека его духовное состояние, чтобы он не возгордился?

Ответ. Святые отцы говорят, что бывают очень простые люди, от которых утаивается их духовное состояние, и приводят этому примеры. Так, один старец имел послушника. Однажды он дал послушнику какое-то задание, а тот что-то напутал и рассердил старца. Старец, не подумав, сказал ему: «Умри» — и тот упал и умер. Старец ужаснулся: он даже не думал, что в его словах есть такая сила, и стал просить Бога, чтобы Он воскресил его послушника; обещал, что больше никогда не будет неосторожно произносить таких слов. По его молитвам послушник воскрес. Отсюда можно видеть, что этот простой человек имел такую благодать, которую сам в себе не видел и не осознавал. Но у нас, я думаю, наблюдается прямо противоположная картина: и простые и непростые думают, что они имеют благодать, а у них ее на самом деле нет. Это более опасная ситуация. Я боюсь, чтобы вы не стали думать, будто Господь и от вас утаивает ваше высокое духовное состояние по вашей простоте.

Вопрос. Может ли человеку попускаться какая-то брань, например лени или блуда, чтобы он не гордился?

Ответ. Конечно, может. Но если брань попускается, то это не значит, что ей надо поддаваться. Надо бороться. В этой борьбе как раз и приобретается смирение. Не нужно считать, что раз у меня лень, значит, это Господь попустил — буду сладко спать и смиряться. От этого не смиришься. Бывает, конечно, что человек поневоле смиряется, претыкаясь, но в таком смысле можно назвать смиренным и пьяницу, который лежит под забором. На него все плюют, а он не может встать и даже ответить не в силах. Понятно, что он в каком-то смысле смиренный, но я не думаю, что нужно стремиться к такому состоянию.

Вопрос. Вы сказали, что нельзя искать духовных дарований, но недавно в другой беседе вы говорили, что нам нужно помнить о духовной мзде и стремиться ее получить. Так ждать ли этой самой награды, о которой говорится в Евангелии, или не ждать, так как это прелесть?

Ответ. Я вас запутал. В одной беседе говорю, что нужно стремиться к награде, в другой — что это может быть признаком прелести. Но на самом деле надо иметь и ревность и осторожность. Все нужно делать правильно, а не безумно. Имея ревность, но не имея рассуждения, осторожности и трезвения, мы можем запутаться, можем споткнуться, упасть и разбиться насмерть. Представьте себе, что мы, например, спелеологи и нам нужно залезть в пещеру. Если мы с самого начала станем бояться, нас просто парализует от страха, и все. С другой стороны, когда мы лезем в пещеру, мы должны соблюдать какие-то правила. Если мы будем их нарушать, то застрянем, и тогда все кончится очень плохо.

Или, скажем, альпинист взбирается на гору. Я сейчас не говорю о том, нужная это деятельность или ненужная, разумная или нет, я просто привожу пример. Апостол Павел тоже приводит примеры из спорта. Он говорит: Бегущие на ристалище бегут все, но только первый получает венец (см. 1 Кор. 9, 24). Это не значит, что апостол одобряет спортивные состязания, — он просто говорит о том, что знакомо его читателям. Я также не одобряю спелеологию или альпинизм, я считаю это безумным времяпрепровождением — человек напрасно рискует своей жизнью, — но говорю об этом просто для примера. Итак, если альпинист ставит перед собой цель достигнуть вершины горы, он должен иметь смелость, ревность, можно даже сказать, дерзость, но в то же время он должен соблюдать правила, иначе он не только не взойдет на гору, но и сорвется в пропасть с первого же обрыва. Так и мы должны, с одной стороны, иметь дерзновение, а с другой — осторожность. Осторожность не такую, чтобы, образно говоря, только сидеть внизу горы, и дерзновение не такое, чтобы совсем не продумывать свои действия. Если альпинист не будет иметь осторожности, то он, повторю, никогда не достигнет вершины. И спелеолог, не имея осторожности, может застрять в пещере, куда-нибудь провалиться или даже утонуть. Таких трагических примеров очень много.

Вопрос. Как прелесть может проявляться на первых порах?

Ответ. Если иметь в виду проявления прелести в нравственности, то это гордость, тщеславие, презрение ближних, самоуверенность, или, как называют ее святые отцы, самость. Все это проявляется в поведении. Но иногда прелесть может скрываться под личиной смирения, и в глазах неопытных людей очень гордый человек может выглядеть смиренным. А признаки уже развившегося прелестного состояния — это неправильные ощущения в молитве, видения, может быть, какие-то сны. Что это за неправильные ощущения в молитве, объяснить не так просто. Прелесть потому и прелесть, что она обманывает человека. Ложные духовные состояния чем-то напоминают истинные, и как раз поэтому неопытный человек запутывается. А точно сказать, что то или иное состояние прелестное, а другое — истинное, трудно. Если вдруг новоначальная послушница придет в такое состояние, которое ей не должно быть свойственно, то это уже, по крайней мере, подозрительно (не говорю, что неправильно), и тут нужна тщательная проверка.

Вопрос. Батюшка, если нам известно, какие состояния при молитве правильны, допустим смирение, любовь к Богу, можно ли попытаться при помощи воображения и каких-то образов представлять их себе? Кажется, что таким образом мало-помалу начнешь чувствовать все это и на самом деле. Или это тоже прелесть?

Ответ. Не нужно образов и ничего другого. Надо молиться внимательно, и все. Должно быть внимание. Если оно будет, то от него произойдут и такие правильные духовные ощущения, как смирение, любовь к Богу и так далее, хотя, как правило, это бывает не сразу, а после долгих трудов. Впрочем, это может произойти и быстро, если человек к этому предрасположен, подготовлен своей прежней жизнью. Признаки правильной молитвы должны быть для нас не целью, а, скорее, ориентирами. По ним ты сравниваешь свои молитвенные переживания с тем, о чем пишут святые отцы: допустим, у меня в душе тишина, и святые отцы говорят о тишине, значит, все правильно; у меня в душе мир — да, правильно; я чувствую, что я хуже всех, — да, правильно, и святые отцы об этом говорят. А стремиться к таким состояниям не нужно, их появление от нас не зависит. От нас зависит только понуждение себя к молитве и к вниманию в ней. А будешь воображать, кто знает, что ты там навоображаешь?

Вопрос. Можно ли понуждать себя иметь в молитве покаянное чувство? Так бывает легче удержать внимание.

Ответ. Конечно, это делать нужно, только умеренно: если благодати нет, то насильно покаянного чувства мы, естественно, не получим. Поэтому самый лучший подход — это искать внимания и по силе понуждать себя к покаянию и к памяти смертной. Но, подчеркну еще раз, понуждение должно быть разумное. Без благодати Божией эти добродетели всё равно не проявятся в нас по-настоящему.

Вопрос. Если во время каких-то критических ситуаций у новоначального в душе появляется мир, то это прелесть или все же благодать?

Ответ. Такое может быть. Если человек преодолел какое-то искушение, допустим не поддался гневу, то, естественно, у него после этого в душе мир. И так происходит после победы над любой страстью. Отверг помысел осуждения — в душе мир, вытерпел обиду — мир. Но я сейчас говорю в целом, а вообще о таких состояниях нужно рассказывать старице и советоваться с ней.

Вопрос. Если новоначальному не нужно стремиться к непрестанной молитве, то к чему же ему стремиться?

Ответ. Нужно стремиться к тому, чтобы ум всегда был занят или молитвой или чтением и при этом сохранял внимание. Остальное — дар Божий. Каким образом мы можем стремиться к непрестанной молитве? Напряжением воли? Но от этого ничего не зависит. Единственное, что мы можем делать, — это посвящать молитве все свое свободное время. Если наше тело может быть праздным, когда мы отдыхаем, то ум праздным не должен быть никогда. Мечтать о непрестанной молитве бессмысленно, это ничего не даст. Ее стяжание зависит от многих причин, связанных с нашим душевным состоянием, в особенности с наличием или отсутствием смирения.

Вопрос. Некоторые святые отцы советуют молиться о том, чтобы научиться молитве. Как к этому относиться? Преподобный Максим Кавсокаливит, как известно, молился о том, чтобы Господь сподобил его дара непрестанной молитвы.

Ответ. Есть такое изречение: Бог даяй молитву молящемуся (см. 1 Цар. 2, 9). Если мы молимся, говорим Богу: «Помилуй мя грешного», то в этой краткой просьбе заключено все, а Бог Сам знает, как нас помиловать. Если же мы будем просить непрестанной молитвы, то может выйти так, что мы ее получим, но это послужит поводом для гордости и принесет вред, а не пользу.

Вопрос. Если человек в ответ на замечание обижается и уходит, это признак прелести?

Ответ. Это признак гордости. Конечно, гордость является почвой для прелести, но нельзя эти состояния полностью отождествить.

Вопрос. Если человек отходит от православия, то можно ли сказать, что причина этого — прелесть? Например, Тертуллиан отпал от православия и перешел в секту. Значит, вначале он каким-то образом прельстился? Можно ли ересь назвать прелестью?

Ответ. Думаю, да. Любое отступление от православия, любое заблуждение — это прелесть, потому что основой заблуждения обязательно является неправильное духовное состояние души человека, ложная духовность. В канонах, в богослужебных текстах язычество часто называется прелестью. Что касается Тертуллиана, то он перешел в ересь монтанистов, а руководителями этой секты были откровенно прельщенные лжепророки Монтан, Прискилла и Максимилла. Тертуллиан, видя, как ему казалось, охлаждение христианской ревности в церковном обществе, движимый ложной ревностью, перешел в их секту. Правда, есть мнение, что под конец жизни он покаялся.

Вопрос. Действуют ли молитвы монахов на вражескую силу в целом? Умаляется ли эта сила? Если нет, то тогда в чем смысл монашества?

Ответ. Что значит «вражеская сила в целом»? Ты хочешь спросить, действуют ли молитвы монахов на мировое зло? А почему мы обязательно должны бороться с мировым злом? Я сам хочу спастись — и все. Или если мировое зло от моих молитв не умаляется, то мне тогда и молиться нечего? Вот смотри: люди погибают в неведении, в грехах, так? Сейчас осталось очень мало просто людей православного вероисповедания, а по-настоящему ревностных, наверное, даже и среди них не так много. И вот в каком-то монастыре, допустим в нашем, собрались грешницы, и каждая из этих грешниц спасается. Раньше они погибали, а сейчас спасаются. Пусть мировое зло при этом осталось на прежнем уровне или уменьшилось микроскопически, почти незаметно, но зато люди идут к спасению. Для чего уходят в монастырь? Чтобы самим спасаться, а не других спасать.

От монахов всегда чего-то хотят. Монахи должны спасать людей, должны бороться с мировым злом, должны, должны, всё должны. Но монах должен спасаться сам, и все. Он монах, он один[3]. Он больше ни о ком и ни о чем не думает, живет только для спасения, для вечности. Он, как говорится, выбыл из игры.

Вопрос. Но ведь может быть такое, что какой-нибудь высокопреуспевший монах своей молитвой разгоняет бесов?

Ответ. Никого он не разгоняет. Он их из себя изгоняет, и больше его ничего не волнует. Это все не так просто. Получается, если человек в монастыре, то он уже спасен и теперь должен разгонять мировое зло, как будто какие-то клубы дыма! Каждый должен думать о своем собственном спасении. Конечно, матушка, как настоятельница, волей-неволей вынуждена заботиться о спасении тех, кто вверен ей Промыслом Божиим; также и я, как духовник, также и старица, которой при постриге вручается инокиня или монахиня. Но если мы волей судьбы вынуждены отвечать за вас, своих духовных чад, то вы ни за кого не отвечаете — дай Бог, чтобы вы за себя ответили. А думать о борьбе с мировым злом — это слишком большие претензии. Конечно, есть подвижники, которые достигают высоких духовных состояний и молятся за весь мир, но это удел немногих. Если в одном поколении найдется несколько таких человек, то это уже нужно считать за милость Божию.

Вопрос. Батюшка, но почему мы тогда называемся воинством Христовым? Воинство ведь должно одерживать победу над врагом.

Ответ. Это просто мечта. «Должно одерживать победу над врагом»… Мы одержим победу, когда какая-нибудь сестра, имеющая страсть гордости, гнева или любую другую, победит ее. Вот она и будет воин Христов.

Как мы боремся с мировым злом? Допустим, кто-то уходит из мира в монастырь. Здесь он получает большую надежду на спасение, большие возможности для того, чтобы готовиться к переходу в вечность. Если этот человек совершенствуется, становится истинным христианином и с покаянием, с извещением о том, что он будет помилован Богом в будущей жизни, переходит в вечность — это значит, что мы в лице одного данного человека победили мировое зло. И не нужно думать, что это какой-то пустяк, если один человек спасся, — это не так легко. У нас такое представление: раз мы пришли в Церковь, перекрестились, поклонились, икону поцеловали, то уже спаслись. А вы почитайте, как святые отцы устрашают монахов и говорят, что тот, кто не достиг бесстрастия, не может надеяться на вечную жизнь. Почитаешь, как они мыслили о том, кто спасается, — уныние нападает.

Если, допустим, какая-то девушка ушла из мира в монастырь, то зло немножко умалилось в том смысле, что она перешла из одного лагеря в другой. Стала она бороться со своими страстями, совершенствоваться — зло еще уменьшилось, в ней самой, потому что она является носительницей зла, как всякий грешный человек. Вот здесь сидят сто человек, и если все эти сто человек спасутся, то это очень много. Как сказал Сам Господь Иисус Христос, на небесах даже об одном кающемся грешнике радуются несказанной радостью. Как вы не понимаете, что речь идет о вечности и что если погибающий человек вдруг спасся, то на небесах бывает великое торжество? Спастись очень трудно, на это нужно всю жизнь положить, пролить пот, кровь и слезы. А мы тут своей молитвой якобы умаляем мировое зло. Если это мировое зло уменьшится на одного человека, на десять человек, на сто человек, так это уже много. А зачем мы будем миллиарды считать? Это не наше дело.

Вопрос. Батюшка, но ведь вы говорили, что ваш духовник, отец Андрей, молился за весь мир. Значит, кто-то может это делать?

Ответ. Да, отец Андрей молился за весь мир. Я, впрочем, не буду сейчас говорить об отце Андрее: он не рассказывал о своих духовных состояниях, поэтому мне трудно судить об этом. Но конечно, есть монахи, достигшие высокого духовного преуспеяния, которые молятся за весь мир, и молитва их чрезвычайно действенна. Допустим, старец Силуан Афонский, архимандрит Софроний (Сахаров), другие подвижники молились за весь мир, но это люди особенные, и их опыт выше нашего понимания. Нельзя те мерки, которые прилагаются к людям орлиного полета, прилагать к обыкновенным монахам и монахиням, думающим только о своем спасении и не имеющим права дерзать ни на что большее.

Вопрос. Батюшка, некоторые люди говорят, что мы должны служить миру, например помогать больным. Часто приводят в пример католических монахинь, говорят об апостольском служении, призывают возрождать Россию. Что вы об этом думаете?

Ответ. Это как в анекдоте: один человек посадил утром картошку, а вечером уже выкапывает ее. Ему говорят: «Что ты ее выкапываешь, у тебя земля так быстро родит?» А он отвечает: «Да нет, просто кушать очень хочется». Так и с монахами получается: не успел человек отречься от мира, как от него уже требуют духовных дарований, молитвы за весь мир, помощи страждущим. Он еще не успел отвыкнуть от мира, а его уже опять посылают в мир. И все вокруг недоумевают, почему монахи ничего не делают. Они должны идти проповедовать в школы, в больницы, должны возрождать Россию и при этом еще молиться за весь мир. Когда же все это делать?

Вопрос. Вы сказали, что мы должны спасать только самих себя и не проповедовать другим. Как же тогда быть с людьми, которые приходят к нам в храм и ищут какого-то совета или ответа на свой вопрос? Разве мы не должны делиться с ними теми знаниями, которые получаем в монастыре?

Ответ. Я не говорил, что не нужно делиться. Ты просто сделала далеко идущие выводы. Если люди обращаются к нам за советом, то мы в меру сил должны им помогать, хотя давать советы может не всякий. Кому-то мы это благословляем, а кому-то нет, — мы сами рассуждаем, кто и до какой степени на это способен. Но одно дело, когда мы даем совет человеку, который сам к нам обратился, и совсем другое — когда нас посылают навязываться людям, которые часто не желают нас слушать. У Эзопа есть одна хорошая басня. Некий пастух имел небольшое стадо коз. Как-то раз он нашел в пещере на зимовке диких коз и решил за время зимы приручить их, чтобы увеличить свое стадо и разбогатеть. Он начал подкармливать этих коз и ухаживать за ними, но так получилось, что у него не хватало времени и корма и на своих коз и на диких. Он начал пренебрегать своими козами, пинать их, если они чего-то просили, а диких коз подкармливал. Когда же наступила весна, дикие козы ускакали в горы, а его стадо подохло. Вот так и у нас может быть. Людьми, которые к нам приходят, мы будем пренебрегать, а пойдем к тем, которые нас и слушать не хотят, — и останемся без тех и без других.

Поэтому заботиться нужно прежде всего о тех, кто к нам приходит. Вообще, когда человек берет на себя миссию, намного превосходящую его силы, — идти кого-то спасать, то это тоже своего рода прелесть. Об этом ясно говорит Иоанн Лествичник: диавол внушает монахам, чтобы они шли проповедовать в мир. Но если к нам в храм приходят люди и мы даем им, что можем, то это разумно и здраво. Я и не имел в виду, что мы сейчас все должны уйти в пустыню, я говорил о монашестве вообще, о том, как должно быть в идеале.

Вопрос. Я слышала такое высказывание, что христианин должен себя истощать или расточать, то есть отдавать себя людям до конца. Относится ли это к монахам? Ведь, например, апостолы жили именно так…

Ответ. Тот, кто это говорит, не понимает, что он говорит. Что значит отдавать? Если у человека ничего нет, кроме, может быть, каких-то знаний, то ему что дать, что не дать — все одно, он не почувствует никакого ущерба. А если у человека есть благодать в душе и он начнет себя истощать, то ему потом будет плохо, он побежит от этого «истощания». Нам надо каяться. Мы никому ничего не можем дать — мы сперва должны сами получить. И дай Бог, чтобы к концу жизни мы что-то получили, чтобы могли с надеждой перейти в вечность. Мы не понимаем, что нам нечего расточать. Обыкновенный христианин, даже очень верующий, ведущий праведную и безупречную жизнь, — это одно, а апостолы или подобные им люди, имевшие такую же благодать, — это совсем другое. Им действительно было что давать.

У Спасителя есть такое изречение: Горе вам, книжницы и фарисее, лицемери, яко преходите море и сушу, сотворити единаго пришельца, и егда будет, творите его сына геенны сугубейша вас (Мф. 23, 15). Даже проповедь и обращение других людей к истинной вере не всегда являются добрым делом, потому что потом можно и развратить человека. Или человек молится, молится за всех, а потом сходит с ума. И такие случаи мне известны. Поэтому нельзя слишком много на себя брать. Нужно быть трезвыми и действительно смиренными. Надо понимать, что спасение нашей собственной души — это тяжкий труд, подвиг, и неизвестно еще, чем он окончится. Нужно, как говорится, мобилизовать все свои силы и даже сделать то, что сверх наших сил, чтобы едва-едва спастись, как бы из огня, как говорит апостол Павел (1 Кор. 3, 15). А мы рассуждаем так, будто у нас уже все в порядке, как баптисты, которые думают, что они уже спасены и теперь им осталось только других спасать.

Вопрос. Батюшка, но ведь мы должны исполнять заповеди, должны любить людей. Как же совместить это с вашими словами?

Ответ. Вот они, люди, — сидят здесь. Их и люби. Это правильно. И больше тебе не о чем думать. Ты полюби эти сто человек, а про весь мир мы потом будем говорить. Ты любишь их всех?

— Нет.

— Нет? Ну и всё. Ты обижаешься, унываешь, так?

— Но я же должна стремиться к евангельской любви?

— Ты должна стремиться исполнять заповеди на деле, а не сидеть мечтать о победе добра во всем мире: пить чай и воображать, как мировое зло побеждается. Ты победи мировое зло в себе. Тебе скажут грубость, а ты говори: «Простите». Тебя обличат, а ты не унывай, — наоборот, радуйся, что тебе подсказали.

Вопрос. Преподобный Симеон Новый Богослов говорит, что если человек не чувствует в себе залога, извещения о своем спасении еще при жизни, то пусть он себя не обольщает: он не войдет в жизнь вечную. Этот же отец говорит, что если человек избавился от всех страстей, а одна в нем осталась, то он не войдет в Царство Небесное. Как нужно относиться к таким высказываниям?

Ответ. Вот что говорят святые отцы! Вот как мы должны подвизаться! Если мы не чувствуем в себе залога спасения, то должны пребывать в страхе. Люди, которые достигли состояния, описанного Симеоном Новым Богословом, действительно достойны войти в Царствие Небесное, а остальные войдут в него (может быть!) через многое покаяние, надеясь на милость Божию. И поэтому монахам рассуждать о социальном служении совсем не подходит. Мы потому и монахи, что ищем уединения. А что касается помощи ближним, то это больше служение мирян. Конечно, и мы посильно его несем, но так, чтобы не выхолостить собственного подвига, чтобы не перестать быть монахами.

На съезде монашествующих в 1909 году настоятели лучших монастырей и духовные старцы пришли к выводу о том, что богатые монастыри могут содержать благотворительные учреждения, но монахи и монахини не должны в них работать, потому что они таким образом отвлекаются от своего служения. Жизнь современных монахов и так далеко отстоит от монашеского идеала: обстоятельства мешают этой жизни принять правильную внешнюю форму, при которой монашество расцветает внутренне. А при социальном служении монахи устремляются в еще большую суету. Если говорить о добрых делах, то наше доброе дело — это покаяние.