И приступль един от книжник, слышав их [Господа с саддукеями] стязающихся и видев, яко добре отвеща им, вопроси Его: кая есть первая всех заповедий? (Мк. 12, 28). В одной из своих бесед я говорил о том, что книжники иногда подходили к пониманию важнейших истин ветхозаветного закона сугубо теоретически. Книжник, о котором здесь говорится, имел правильный взгляд на догматические и нравственные положения Моисеева закона, при этом он, может быть, еще не прозревал скрывающихся за буквой закона истин Нового Завета. Услышав справедливые слова Спасителя о бессмертии души, о вечной жизни и воскресении мертвых, этот книжник решил задать Ему вопрос, желая выяснить, сможет ли Господь Иисус Христос, правильно ответивший на вопрос догматический, так же мудро ответить на вопрос нравственного характера, — и видев, яко добре отвеща им, вопроси Его: кая есть первая всех заповедий?
Заповеди, о которых далее говорит Спаситель, содержатся в разных частях пятикнижия Моисеева. Но сами исследователи закона проводили между ними связь и понимали, что эти заповеди следуют одна из другой. Мы знаем об этом из рассказа евангелиста Луки о законнике, искушавшем Господа. Кроме того, наш собственный опыт свидетельствует, что из исполнения одной заповеди проистекает исполнение другой.
Иисус же отвеща ему: яко первейши всех заповедий: слыши, Израилю, Господь Бог ваш Господь един есть (Мк. 12, 29). Это — первейшая заповедь среди прочих, в особенности формальных, внешних, на исполнение которых иудеи обращали особое внимание. Именно в противовес такому формальному пониманию закона — соблюдению внешних предписаний и ритуалов (принесению жертв, соблюдению постов и так далее) — Господь указывает на самую сущность закона. И в наше время люди, пришедшие в Церковь (в особенности новоначальные), основное внимание обращают именно на внешнюю сторону благочестия: на то, когда нужно креститься, когда кланяться, какие читать молитвы, даже на то, как одеваться. Женщины, например, придают особое значение тому, как надо одеваться в Великий пост. Существует обычай в Великий пост носить черные платки и одеваться более строго, и даже не просто строго, а так, как обычно одеваться не принято. Не знаю, откуда этот обычай происходит, Евангелие учит нас иному. И это совсем не пустяк. Мы слишком часто заботимся о внешнем и пренебрегаем внутренним, потому что нам кажется, будто исполнение внешних предписаний приносит пользу и спасительно само по себе. Об этом Господь сказал: Вы оцеживаете комара, а верблюда поглощаете (см. Мф. 23, 24). Это значит: «Вы обращаете внимание на ничтожные вещи, мелочи и бываете в отношении них щепетильны, а великими заповедями пренебрегаете». Поэтому вопрос книжника был не праздным, а чрезвычайно важным: сам исторический опыт привел иудеев к необходимости выяснить, какая заповедь является наиглавнейшей. И мы также не должны считать, будто нам давно все ясно. Если мы трезво посмотрим на самих себя, то увидим, что как раз главной заповедью мы часто и пренебрегаем, потому что все наше внимание и все силы уходят на соблюдение разнообразных внешних предписаний.
Слыши, Израилю, Господь Бог ваш Господь един есть — слова эти можно и нужно понимать буквально, но в них есть и таинственный смысл. Под Израилем понимается народ Божий. Во времена Спасителя это обращение относилось преимущественно к членам ветхозаветной Церкви, а в наше время — к новому Израилю, то есть к членам Святой Православной Церкви, какой бы национальности они ни были и в какой бы стране ни жили. Господь Бог ваш Господь един есть — это проповедь единобожия. Есть всесвятое, всесовершенное Существо, Которым сотворен мир и дарованы заповеди, и Его мы должны почитать единым. Все те предметы и явления, которые у других народов именуются богами или святынями, для истинно верующих не имеет никакого значения.
Эту же заповедь, точнее ее вводную часть: Слыши, Израилю, можно понимать и в глубоком духовно-нравственном смысле. Под Израилем мы можем и должны подразумевать не только народ Божий, не только Церковь, но и каждого конкретного человека, который желает видеть Бога, быть созерцателем славы Божией, потому что слово «Израиль» означает «зрящий Бога». Это имя было дано праведному Иакову после того, как он боролся с Богом, явившимся ему в человеческом образе. Называться Израилем имеет право каждый, кто силится достичь духовного общения с Богом, подобно нашему духовному предку Иакову-Израилю. Именно к такому человеку — к тому, кто в своей молитве стремится вступить в созерцание Божественной славы, — и относится обращение: Слыши, Израилю, Господь Бог ваш Господь един есть.
Слово «Господь» можно понимать не только как одно из Божиих имен. Господь Бог — Господин в буквальном смысле слова, поэтому мы должны служить Ему единому. Это не значит, что мы не должны добросовестно исполнять свои обязанности перед людьми, будь то в миру или в обители, или что мы можем ими пренебречь, — это было бы странное понимание заповеди, хотя на первый взгляд и кажется вытекающим из нее. Свои обязанности перед людьми мы должны исполнять так, как будто мы служим Богу. Насколько добросовестно мы к этим обязанностям относимся, настолько и исполняем заповедь: Господь Бог ваш Господь един есть. Такое духовно-нравственное понимание заповеди должно служить для всех руководством к действию, и в первую очередь для монашествующих, которые даже во внешней жизни стремятся к тому, чтобы никто и ничто ими не руководило, кроме единого Бога. Те, кто стремится к преуспеянию в молитве и для кого молитва — главнейшее и важнейшее занятие (чем бы они кроме нее по необходимости ни занимались), должны последовательно и неуклонно исполнять эту заповедь: всегда и во всем повиноваться единому Богу. И никакие посторонние воздействия, будь то мнение людей или общепринятые жизненные принципы, не должны на них влиять, уводя от этого служения.
Слыши, Израилю, Господь Бог ваш Господь един есть: и возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем умом твоим, и всею крепостию твоею: сия есть первая заповедь (Мк. 12, 29–30). Человек обязан стремиться именно к такому исполнению заповеди. Ни в коем случае мы не должны толковать ее только аллегорически и лишь поверхностно воспринимать слова о том, что Бог един, — потому что между догматическим и нравственным содержанием этих слов не может быть никакого противоречия. Тогда, исполняя эту заповедь, в особенности в молитве, мы сможем возлюбить Господа Бога всем сердцем, и всей душею, и всем умом и всей крепостью.
Возлюбиши Господа Бога всем сердцем, — думаю, вы и без меня хорошо знаете, что Священное Писание называет сердцем не телесный орган. В Священном Писании говорится: От сердца бо исходят помышления злая (Мф. 15, 19), от сердца как от органа, который приводит в действие кровообращение, конечно, никакие помышления не исходят. Более того, место, в котором находится сердце, являющееся центром духовной жизни человека, не совпадает с местом, в котором расположено анатомическое сердце. Медицинские данные, свидетельствующие о том, что сердце находится совсем в ином месте, нежели описывают святые отцы, неоспоримы. Но и святоотеческий опыт также совершенно неоспорим — мы знаем это по результатам: тем ощущениям, которые мы испытываем, когда следуем учению святых отцов о местонахождении сердца. Иначе говоря, одним и тем же словом мы называем два разных сердца: одно — анатомическое, а другое — духовное. Если мы их отождествим, у нас возникнет много вопросов. А человек, который хорошо знает анатомию, может начать неправильно молиться, и результаты будут весьма плачевные. Конечно же, мы любим Бога именно тем сердцем, которое является центром нашей духовной сущности.
Любить Бога нужно не какой-то частью или половиной сердца, а всем сердцем. Исполнение этой заповеди возможно при усиленном духовном подвиге, в особенности молитвенном. Человек, преуспевший в этом отношении, уже не может любить никого — ни великого, ни малого, — кроме Бога. Ничто земное и временное, каким бы возвышенным и необыкновенным оно ни было для людей, уже не может вызвать в нем сердечную привязанность или хотя бы привлечь его внимание.
Часто нам кажется, будто мы любим Бога всем сердцем, — ведь мы понимаем, что это необходимо. Однако на деле оказывается, что иногда самые пустяковые вещи вызывают в нас такое пристрастие, что мы приходим в негодование, если они теряются или повреждаются. Получается, что эти вещи занимают часть нашего сердца и отнимают нашу любовь. Умом мы понимаем, что этого быть не должно, и оттого нам кажется, что этого нет. Но я приведу очень простой, всем известный и понятный пример. Часто бывает, что близкие люди, или домашние животные, или имущество, или какие-то занятия волнуют нас до такой степени, что ради них мы либо оставляем молитву, либо пытаемся молиться, но все равно испытываем сильнейшее беспокойство. Но если мы теряем внимание, устремляясь мыслями к тому или иному предмету, и оставляем молитву, то обнаруживается, как это ни ужасно звучит, что этот предмет мы любим больше, чем Бога. При трезвом и беспристрастном взгляде на себя мы увидим, что совсем не исполняем заповедь, которая, как сказал Спаситель, есть первая (в ином месте о ней говорится: первая и наибольшая). Самое страшное, что мы даже и не хотим ее исполнять и считаем такое состояние вполне нормальным. Мысль о том, что по сравнению с любовью к Богу все является ничтожным и что Бога ничто не достойно, мы отождествляем со своими сердечными ощущениями. Однако если ум лукавит и пытается сам себя в чем-то убедить, то сердце остается искренним: оно не скрывает, что в нем нет того, в чем мы убеждены умом. Сердце говорит страшные слова: «Я Бога не люблю, Он мне безразличен». Мы даже не можем сказать, что любим Бога какой-то частью сердца и что в нас происходит борьба между любовью к Нему и иными привязанностями, например: к родственникам, друзьям, занятиям, к каким-нибудь вещам. Скорее, в нашем сердце вообще нет никакой любви к Богу.
Не раздумывая, сердце полностью устремляется к тому, что для него дорого, во что оно верит. Поэтому то, в чем мы убеждены сердцем, и есть наше настоящее убеждение. Все остальное — это в лучшем случае понуждение себя к исполнению заповеди, а в худшем — лишь некое благочестивое, возвышенное размышление, так сказать, верхний слой нашей душевной жизни. Так на поверхности моря может быть легкая рябь или тишина, а в глубине в это время может происходить что-то непостижимое. Другой пример: бывает, что снаружи дом выглядит красиво, а внутри творятся непотребства или он разорен. Тайное мнение сердца, по словам Иоанна Лествичника, обнаруживается через искушения. Происходит какое-то событие — и вдруг оказывается, что мы только думали, что любим Бога. Внимательный человек замечает это в себе очень часто. Такое видение нужно нам не для того, чтобы грустить и печалиться, ибо это совершенно бесполезно. Необходимо осознать свое неправильное состояние и понудить себя к тому, чтобы внедрить любовь Божию внутрь себя, в свое существо, в свою сущность, каковой является сердце.
Вслед за сердцем говорится о душе: И всею душею твоею. Понятно, что если человек любит Бога важнейшим, центральным органом, который служит источником человеческого духа, то чувство любви распространится на всю его душу (а душа — синоним жизни). Все жизненные проявления в нем будут проникнуты любовью к Богу, все будет делаться ради Бога и для Бога, все станет служением Ему. Именно тогда человек исполнит заповедь, которая требует, чтобы мы во всем, в великом и ничтожном, повиновались Господу Богу, Который есть единый наш Господин. Некоторым представляется, что в важных вещах мы должны покоряться Богу, а в ничтожных можем делать исключения: удовлетворять свои пожелания, потворствовать своим слабостям, отступать от принципа любви, например, ради снисхождения к дорогим для нас людям или ради какого-то занятия или увлечения. Но, пренебрегая этой заповедью в мелочах (даже если нам кажется, что в главном мы ее исполняем), мы совершаем великое нравственное преступление. Мы должны любить Бога всем сердцем, а всего сердца у нас для Него нет: оно уже чем-то занято. Иногда оно занято множеством мелочей, которые мы считаем ничего не значащими, но которые отнимают всю нашу любовь и завладевают всей нашей душой.
Нам заповедуется любить Бога всем умом: ум предполагает наличие нескольких способностей, в том числе созерцания и рассуждения. Некоторые святые отцы слова возлюбиши Бога всем умом толкуют как необходимость внимания при молитве и таким образом относят их к созерцательной способности человеческого ума. Но есть еще одно справедливое толкование. Под всем умом можно понимать все способности ума, в том числе и рассуждение. Мы должны попытаться понять, как правильно любить Бога, как вести себя, чтобы не погрешить против главной заповеди. Некоторым представляется, что заповедь является неким однозначным принципом, поэтому можно слепо следовать ему и ни о чем не думать. Но Бог создал человека разумным, и это, по словам Иоанна Дамаскина, свидетельствует о том, что человек — свободное существо. Рассуждая о том, как мы должны поступать, мы следуем воле Божией и исполняем Его заповеди. Если бы все было раз и навсегда известно, то разум бы человеку был не нужен.
Мы, православные христиане, не придерживаемся мнения, будто человеком руководит рок или судьба. В каждой конкретной ситуации всякий из нас должен самостоятельно разобраться, как ему лучше поступить, чтобы исполнить волю Божию: главную и первейшую заповедь о любви к Богу, а также ее отражение — заповедь о любви к ближнему. Рассуждать человек должен всегда.
Послушание, откровение помыслов, отсечение своей воли есть то же рассуждение, но выраженное в особой форме. Старец, старица или духовник обладают бóльшим здравым смыслом и рассуждением, чем мы. Учитывая свою неопытность, мы должны отсечь свои стремления и повиноваться тому, кто больше нас, по выражению Иоанна Кассиана Римлянина, предуспел в монашеской жизни. Здесь нет ничего особенного, мы просто подчиняемся более опытному человеку. На этом держится настоящее монашество. В истории Церкви были периоды, когда послушание, если можно так выразиться, отступало на второй план, потому что не было опытных наставников. Но рано или поздно Господь воздвигал людей, которые возобновляли это делание, и монашество вновь входило в свое традиционное русло. Например, Паисий Величковский не имел постоянного старца, но благодаря собственному опыту достиг такого состояния, что сам стал старцем. А его учениками было насаждено старчество во многих обителях Российской империи.
Итак, возлюбить Бога всем умом — значит внимательно молиться и иметь духовное рассуждение. Под рассуждением же нужно понимать не обычный здравый смысл (хотя его иметь тоже неплохо), а именно следование воле Божией. Иной человек обладает многими навыками, умеет общаться с людьми и действовать дипломатично, может добиваться своих практических целей, но все это проявление того разума, о котором в Евангелии сказано: Сыны века сего догадливее сынов света в своем роде (Лк. 16, 8). Действительно, предприниматели или политические деятели в своем роде — в практическом отношении — умнее нас, мы по сравнению с ними простаки.
Под рассуждением подразумевается не просто теоретическое знание православного вероучения, а именно деятельный опыт исполнения воли Божией — заповедей. Он настолько ценен, что мудрые люди предпочитали опытных в этом отношении подвижников тем, кто имел лишь теоретические познания. В конце XIX – начале XX века в знаменитую Оптину пустынь приезжало множество паломников самого разного звания, чтобы получить совет опытных наставников. В то же самое время в Санкт-Петербургскую духовную академию, дававшую блестящее образование, никакие паломники не приходили. Это и неудивительно: в повседневной внутренней жизни, в деле спасения нам важны не столько книжные истины, сколько умение следовать воле Божией, научить которому нас может только тот, кто сам имеет хоть некоторый опыт в этом отношении.
Возлюбить Богавсем умом — значит познавать волю Божию и, в частности, иметь послушание более опытному в этом отношении человеку. Если мы испытываем отвращение к тому, чтобы отсекать свою волю и разум, если для нас это трудно и мучительно, то этим мы обнаруживаем, что не любим Бога всем умом. Вспомним святителя Игнатия (Брянчанинова): часто бывало так, что он повиновался даже не наставникам, а старшим по послушанию, которые были гораздо менее опытны, чем он. Однажды из послушания он поздней осенью во время рыбной ловли бросился в холодную воду, чтобы распутать невод. Это подорвало его здоровье на всю жизнь, но такое безоговорочное послушание принесло плод в духовном отношении даже не сторичный, а, наверное, тысячекратный — святитель Игнатий приобрел необыкновенную, великую мудрость, по сей день питающую и наставляющую монахов. Как сказал преподобный Варсонофий Оптинский (в те времена, когда еще существовало старчество и духовное руководство), без творений святителя Игнатия (Брянчанинова) мы сейчас не могли бы даже понять, что такое монашество. Вот что значит любить Бога всем умом! Мы должны думать не о своей пользе, не об удовлетворении своих желаний (может быть, и невинных, но не соответствующих главной заповеди), а только о том, как любовь к Богу сделать руководящим принципом своей внутренней жизни.
Далее говорится: И всею крепостию твоею. Слово «крепость» также можно понимать двояко. Во-первых, под этим словом подразумевается телесная крепость, и это уже немало: человек — существо двусоставное, поэтому мы обязаны служить Богу не только душой, но и телом. Под телесным служением Богу подразумеваются пост, коленопреклонения и другие ограничения и стеснения плоти. Они в сильнейшей степени способствуют тому, чтобы мы возлюбили Бога духовно, поэтому пренебрегать ими нельзя. К телесным подвигам относится и ограничение себя в общении, уединение: ведь уходя из мира, мы как бы обособляемся от него телом, изменяя, кроме всего прочего, и внешнюю сторону нашей жизни. Но этим не исчерпывается содержание заповеди. Возлюбить Бога всею крепостию — значит возлюбить Его, напрягая все наши силы. В противном случае мы эту заповедь не исполним. Любить Бога мы должны не частью наших сил, не настолько, насколько получается, а всей нашей крепостью, телесной и, самое главное, душевной. Когда мы достигнем крайнего, последнего напряжения и когда нам покажется, что это уже выше наших сил, — тогда мы сможем победить грех. Но если такого напряжения не будет, то мы обязательно преткнемся. Если мы не выработаем в себе привычку понуждать себя ради Бога, то останемся безуспешными, или, как еще говорят, будем топтаться на месте. Многие люди даже не осознают, что необходимо любить Бога именно всей крепостью, и удивляются, почему у них не получается исполнить заповеди, почему они продолжают грешить; они чуть ли не обвиняют Бога в том, что Он их несправедливо оставил. Но Бог никогда не оставляет человека. Мы сами не напрягаем всех своих сил, как должно, и потому не имеем успеха, не имеем результата.
Обратите внимание на повторение слова «всем»: Всем сердцем, и всею душею, и всем умом, и всею крепостию. Нужно напрячься не просто сильно, а изо всех сил. Когда же мы понудим себя на крайнее усилие: такое, которое превосходит наше обычное напряжение и потому кажется нам превышающим наши возможности, тогда придет и помощь Божия. Как говорит Пимен Великий, если мы боремся, то и Господь поборает за нас, а если не понуждаем себя, то и Господь нам не помогает. Конечно, бывают ситуации, когда соблазн не так уж силен и страсть действует не столь откровенно и могущественно, как какая-нибудь из наших главных страстей. Тогда нам хватает малого напряжения, чтобы преодолеть соблазн и побороть искушение. Но если в нас действует господствующая страсть, которая уже стала нашим естественным состоянием и повеления которой мы привыкли выполнять, то победить ее мы можем только тогда, когда в точности, буквально исполним заповедь Спасителя: Возлюбиши Господа Бога твоего всею крепостию твоею. В этой заповеди есть и некоторое утешение: каждый любит Бога настолько, насколько у него хватает сил. Даже немощнейшему из всех людей Господь поможет победить грех, если этот человек приведет в движение все свои силы. И наоборот, человеку с огромной силой воли, если у него не будет этого крайнего внутреннего напряжения, не поможет ничто. Диавол окажется сильнее его, грех и соблазн победят, и человек, хотя и могучий душевно, преткнется и упадет. Как говорит пословица, может быть, не совсем точно подходящая к данной ситуации, на всякого мудреца довольно простоты.
Сия есть первая заповедь — она действительно первая во всех отношениях, потому что имеет наибольшее значение и потому что из нее проистекают все прочие заповеди, в том числе и вторая, подобная ей: Возлюбиши ближняго своего яко сам себе (Мк. 12, 31). Если в нас не будет любви к Богу, действующей так, как преподано в первой заповеди (а не так, как нам хочется), то мы никогда не сможем возлюбить ближнего, потому что истинная любовь к ближнему естественно проистекает из любви к Богу. И, как сказал один подвижник, такую любовь водворяет в сердце молитва Иисусова. Это, безусловно, правильное суждение, исходящее исключительно из опыта, а не из отвлеченных размышлений. Действительно, когда мы внимательно, покаянно молимся, думая будто бы только о борьбе с собственными грехами и о прощении своих прегрешений, в нас неожиданно возникают чувства сострадания, жалости, любви к ближнему. Причем они не рождаются произвольно, от ума, а приходят как некое естественное состояние нашей души, нашего сердца. Может быть, это бывает лишь на минуту, на мгновение из-за нашей неопытности и несовершенства, но все же бывает.
Я думаю, все вы также испытывали то состояние, которое бывает после благодатной службы, например, в Великий пост или в большой праздник. Постояв на богослужении, исповедавшись и причастившись, мы испытываем доброе расположение ко всем людям, с кем бы ни столкнулись: например, если к какому-то несправедливому замечанию мы в другое время отнеслись бы с раздражением, то тут бываем снисходительны, благородны и добры. Вот еще одно свидетельство того, что вторая заповедь (о любви к ближнему) подобна первой, наибольшей. Как Бог есть Первообраз, а человек — образ Божий, так и заповедь о любви к Богу — первообраз, а заповедь о любви к человеку — образ первой заповеди. То, как человек любит Бога, нельзя ни увидеть, ни почувствовать, ни изобразить: это его внутреннее достояние, его тайна. Но это непроизвольно обнаруживается во время общения с другими людьми. Конечно, бывают люди добрые от природы, и они часто проявляют снисходительность и участие. Но когда бывает затронута какая-то страсть этого человека (а страсти, конечно, есть у всех), то у него всякая снисходительность сразу же пропадает и появляется жестокость и грубость. Обнаруживается естественное состояние человека. В то же время сверхъестественное, благодатное состояние любви незаметно приводит человека к тому, что он с любовью, состраданием, участием относится ко всем людям, независимо от того, досаждают они ему или нет.
Заповедь о любви к ближнему можно сравнить с телом, а заповедь о любви к Богу — с душой. И как в поступках и даже в мимике, то есть в телесных движениях, человека проявляется свойственное ему душевное расположение, так и в поведении его по отношению к ближнему обнаруживается внутреннее состояние этого человека и то, в какой мере он исполняет заповедь о любви к Богу. Вспомним повествование евангелиста Матфея, в котором приведены слова Господа нашего Иисуса Христа о том, что, служа ближним, мы служим Ему Самому: Речет Царь сущим одесную Его: приидите, благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие от сложения мира: взалкахся бо, и дасте Ми ясти; возжадахся, и напоисте Мя; странен бех, и введосте Мене; наг, и одеясте Мя; болен, и посетисте Мене; в темнице бех, и приидосте ко Мне. Тогда отвещают Ему праведницы, глаголюще: Господи, когда Тя видехом алчуща, и напитахом? или жаждуща, и напоихом? когда же Тя видехом странна, и введохом? или нага, и одеяхом? когда же Тя видехом боляща, или в темнице, и приидохом к Тебе? И отвещав Царь речет им: аминь глаголю вам, понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе (Мф. 25, 34–40). Спаситель указывает, как нужно относиться к ближним: мы должны видеть в них меньших братьев Господа Иисуса Христа, более того — видеть Самого Христа. Творя добро людям, мы творим его Самому Христу.
Если о Боге мы не обладаем ясным представлением, поскольку еще не имели опыта богообщения, и Бог кажется нам непонятным, недоступным, непостижимым Существом, то Христос, Сын Божий, воплотившийся и живший в человеческом облике, представляется нам более конкретным. Поэтому нам проще видеть в каждом человеке не просто образ Божий, но Самого Христа. Икона, изображающая Господа Иисуса Христа, сделана руками человеческими, а человек, образ Божий, — это икона, сделанная руками Божиими, поэтому она неизмеримо более ценна и ей нужно оказывать гораздо большее поклонение. И поклоняясь человеку, мы не совершаем ничего унизительного для себя, если поклоняемся ему не как чему-то чуждому Христа, а как образу Христову, брату Христову или даже Самому Христу, присутствующему в этом человеке.
Конечно, при помощи одного рассуждения достигнуть такого состояния вряд ли можно. Мы должны долго, упорно трудиться (может быть, в течение многих лет), в особенности в молитве Иисусовой, чтобы действительно возлюбить Бога всем сердцем, всей душой, всем умом, всей крепостью. Исполнив первую, наибольшую заповедь, мы сможем исполнить и вторую, подобную ей. Конечно, не следует делать примитивный вывод, будто нужно понуждать себя только к первой заповеди, а ко второй до времени можно проявлять полное безразличие. По мере приобретения любви к Богу появляется и любовь к ближнему. Для того, кто испытал любовь к Богу, непонятно, как можно не любить человека. Апостол Иоанн говорит: Не любящий брата своего (изображение Божества, образ Божий, образ Христов! — Схиигум. А.), которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? (1 Ин. 4, 20). Это не просто нравоучение, а изложение апостолом Иоанном собственного опыта. Он с изумлением спрашивает человека, как тот может совершать такую абсурдную вещь: выказывать безразличие к ближнему и при этом нелепейшим образом утверждать, что любит Бога.
Возлюбиши ближняго своего яко сам себе. Каждый человек любит себя. Иные считают это чувство неправильным, другие — естественным, но так или иначе оно в нас присутствует. Поскольку люди давно утратили мерило того, как нужно относиться к ближним, то этот критерий, заключенный в каждом из нас и преподанный еще в Моисеевом законе, Господь Иисус Христос нам называет вновь. Конечно, понятие «ближний» имеет уже более широкий смысл: под ближним подразумевается всякий человек, с которым мы вступаем в общение и который в нас нуждается. Он такой же, как и мы, наши различия непринципиальны. Нельзя сказать, что один человек по какой-то причине более подобен Богу и является более точным Его образом, чем другой. Это не зависит ни от пола, ни от образования, ни от национальности, ни от положения в обществе, ни даже от способностей человека, — и поэтому никакой человек не может иметь преимущества перед другим. Но мы, к сожалению, судим обо всем превратно. Мы часто думаем: почему этот человек имеет преимущество предо мной, почему он выше меня? А должны бы думать: почему я отдаю предпочтение себе, любя больше себя, чем его? Мы действительно любим себя больше, нежели ближнего, хотя Спаситель впоследствии заповедал нам любить ближнего даже больше, чем себя. Господь сказал: Да любите друг друга, как Я возлюбил вас (Ин. 15, 12), а Он отдал за нас Свою жизнь. Но для нас, немощных, будет чрезвычайно много и того, если мы будем любить ближнего столько же, сколько любим себя, — то есть исполним заповедь хотя бы отчасти.
Если мы посмотрим на себя внимательно, то увидим, что и этой меры любви в нас нет. Если в какой-то степени мы любим и ближнего, то отнюдь не больше, чем себя. Это проявляется часто в самых пустяковых бытовых мелочах, особенно когда люди живут вместе, например в общежитии. Примеры этого ничтожны и смешны, но зато всем знакомы: мне холодно, значит, я комнату проветривать не буду и пусть другим будет душно. В нашей жизни тьма мелких случаев, которые показывают наше внутреннее состояние. Когда нужно выбрать между собой и ближним, мы почти всегда предпочитаем себя, причем без всякого стыда. Мы не только не хотим исполнять заповедь о любви к ближнему, не только нарушаем ее ежеминутно, но и нисколько не стыдимся этого, хотя нам следовало бы желать сквозь землю провалиться, потому что так нагло попирать заповедь — это позор!
На самом деле можно сказать, что мой ближний есть то же, что и я. Конечно, каждый из нас обладает индивидуальностью и неповторимостью, но это не делает нас лучше другого, — ведь и другой имеет свою неповторимость. Во всем же остальном у нас одна и та же человеческая природа.
Но это несколько отвлеченное рассуждение, а на самом деле любовь к ближнему приходит оттого, что в нас благодатно действует любовь к Богу. В какой степени она действует, в той мы и видим в ближнем образ Божий или Самого Бога, Которому мы должны служить. Это не значит, что мы, как пантеисты, думаем, что Бог — это все окружающее. Мы считаем, что каждый человек не часть Бога, а Его изображение. Если же мы не любим это изображение, то тем самым показываем, что не любим и Первообраз, с Которого это изображение «скопировано».
Возлюбиши ближняго своего яко сам себе — очень простая и короткая формула, но в ней заключена бездна мудрости и содержится руководство к бесконечному действию. Всю жизнь можно потратить на то, чтобы исполнить эти несколько слов. Преподобный Максим Исповедник в «Слове о подвижнической жизни» говорит, что тем, кому по немощи не удается удерживать в памяти все Евангелие (хотя следовало бы это делать), достаточно помнить о двух главных заповедях: о любви к Богу и о любви к ближнему. Следовать им и трезвиться ради того, чтобы не отступить от них, — это внутренний маяк, помогающий правильно проводить духовную жизнь. Большая сею ина заповедь несть (Мк. 12, 31). Больших заповедей, чем сии две, нет, — в них все заключено. Как говорит апостол Павел, любовь есть совокупность всех совершенств (см. Кол. 3, 14).
И рече Ему книжник: добре, Учителю, воистинну рекл еси, яко един есть Бог, и несть ин разве Его; и еже любити Его всем сердцем, и всем разумом, и всею душею, и всею крепостию, и еже любити ближняго яко себе, боле есть всех всесожжений и жертв (Мк. 12, 32–33). Больше всех всесожжений и жертв — это очень важные слова. Конечно, нам не нужно пренебрегать ни богослужением — а именно его можно подразумевать под словами «всесожжения и жертвы», — ни благочестием. Но мы должны понимать, что исполнение первых заповедей гораздо важнее всего остального. Аккуратное выполнение своего долга, допустим вычитывание правила, посещение богослужений, соблюдение постов и прочее, даже подвиги, даже внешнее отречение от чего-либо ради Бога (что тоже можно считать жертвой), — значит несравнимо меньше, чем любовь к Богу и ближнему. Целью служит не сам подвиг, каким бы он ни был, пусть даже это будет умное делание, а любовь к Богу и Его образу.
Краткой беседой Господа Иисуса Христа с книжником мы можем руководствоваться в течение всей жизни. Здесь заключена бездна мудрости и содержатся все требования, предъявляемые к человеку. Можно сказать, что это Евангелие в Евангелии. О двух главнейших заповедях можно бесконечно размышлять, постоянно стремиться к их исполнению и укорять себя за нерадение. В них открыто все, что необходимо нам не только для спасения, но и для совершенства.
Иисус же видев, яко смысленно отвеща, рече ему: не далече еси от Царствия Божия (Мк. 12, 34). Человек, понимающий, подобно этому книжнику, что любовь выше всех всесожжений и жертв, не далек от Царствия Божия. Это не значит, что нам не нужны никакие обряды, не нужны богослужения и правила благочестия, как считают сектанты. Но все внешние стороны веры — это лишь многообразные средства к достижению цели, а цель — это любовь. И если мы не имеем любви, которая нам необходима и которая является нашим христианским, и в особенности монашеским долгом, то будем укорять себя и смиряться, и стремиться к ней, а не оправдываться нелепейшим образом, рассуждая, например, так: я не люблю ближнего своего, как самого себя, потому что он хлопает дверью.
В евангельском тексте: Иисус же видев, яко смысленно отвеща, — слово «смысленно» означает «разумно», «правильно». Но мы видим, что книжник отвечал не только разумно, но и с восторгом, с радостью, из глубины души: Добре, Учителю, воистинну рекл еси. Эта искренность очень важна (Спаситель не похвалил бы его, если бы он говорил лицемерно). Если мы вновь посмотрим на себя трезво, то с горечью заметим, что мы не можем утверждать, будто искренне в сердце своем принимаем эту заповедь как принцип, который ни при каких обстоятельствах нельзя отвергнуть или умалить и которому должно следовать без всякого оправдания, без всякого отступления и извинения. В своей душе мы не убеждены в его правильности, и потому, к сожалению, о нас нельзя сказать то, что сказал Господь об этом книжнике: Не далече еси от Царствия Божия. Человек, который всем сердцем принимает две главнейшие заповеди, очень близок к Царствию Божию: и к спасению в вечности, и к обретению Царствия внутри себя. И никтоже смеяше ктому его вопросити (Мк. 12, 34). Действительно, о чем еще нужно спрашивать? Ничто больше не должно интересовать человека, получившего глубочайшее, всеобъемлющее откровение о принципах жизни.
И отвещав Иисус глаголаше, уча в церкви: како глаголют книжницы, яко Христос Сын есть Давидов? Той бо Давид рече Духом Святым: глагола Господь Господеви моему: седи одесную Мене, дондеже положу враги Твоя подножие ногама Твоима. Сам убо Давид глаголет Его Господа: и откуду Сын ему есть? И мног народ послушаше Его в сладость (Мк. 12, 35–37). Ранее Господь приводил заповеди из Ветхого Завета, а теперь придает им новозаветный смысл. Мы не знаем в точности, сколько длился этот разговор, не опущены ли какие-то второстепенные подробности. Вероятно, прошло всего несколько минут с тех пор, как Спаситель сказал: Господь Бог ваш Господь един есть. И вдруг Он говорит: Глагола Господь Господеви моему. Значит, есть два Господа? Казалось бы, здесь явное противоречие с только что приведенным изречением из Священного Писания. Но это противоречие существует только для иудеев или магометан, понимающих единобожие примитивно, верующих, как выражаются некоторые современные богословы, в одинокого Бога. А для нас, православных, никакого противоречия в этом нет, ибо здесь открывается тайна единосущия Божия. Глагола Господь Господеви моему означает: «Бог Отец говорит Богу Сыну». Сопоставив это с первейшей из всех заповедей: Слыши, Израилю, Господь Бог ваш Господь един есть, мы обнаружим, что Господа два, но Господь един. Спаситель преподал здесь учение о единосущии Лиц Пресвятой Троицы, правда, пока еще в прикровенной форме, не так ясно, как впоследствии ученикам на Тайной вечери. Уча в церкви, Он упоминает и о Духе Святом, но лишь намеком, для желающих познать учение о Пресвятой Троице: Той бо Давид рече Духом Святым.
Помимо догмата о Пресвятой Троице здесь содержится наставление и о том, как мы должны на деле осуществить любовь к Богу: о молитве Иисусовой. Глагола Господь Господеви моему: седи одесную Мене, дондеже положу враги Твоя подножие ногама Твоима — Иисус Христос есть Сын Божий, такой же Господь, как Бог Отец и как Дух Святой. Любовь к Богу легче всего проявляется, когда мы призываем Сына Божия. Всех врагов Его Бог Отец положит к ногам Его, как делали это цари с покоренными и побежденными противниками. Отсюда следует, что если мы хотим победить всех врагов Божиих, — которые являются и нашими врагами, поскольку мы стремимся любить Бога, — то нам удобнее и легче всего призывать в молитве именно Господа Иисуса Христа. Тогда действительно все враги Божии, мешающие нам исполнить заповедь о любви к ближнему (в первую очередь, наши страсти и грехи), будут положены к ногам Его и ногам нашим.
Даже люди, понимавшие все это очень смутно, но принимавшие слова Господа к сердцу, испытывали наслаждение, слушая Его: И мног народ послушаше Его в сладость. Действительно, как было не услаждаться таким возвышенным учением всем, кто имел хоть какое-то нравственное чувство и хоть некоторые возвышенные стремления, а тем более тем, кто понимал всю глубину или хотя бы основной смысл этого учения? Мы должны радоваться, что нам это открыто, и стремиться всё исполнить, а не выдумывать нелепые оправдания, обнаруживая пренебрежение к двум наибольшим заповедям Священного Писания, — к тем заповедям, которые святые отцы призывали всегда содержать в памяти как главнейшее руководство в жизни, и особенно в монашеской. Если мы будем понуждать себя к тому, чтобы любить Бога через непрестанное делание Иисусовой молитвы, отсечение помыслов, уводящих нас от нее (будь они явно греховными или по видимости нейтральными, но отвлекающими наше внимание и потому такими же вредными), то постепенно в нашей душе проявится действие этой любви: мы привьем ее к своему сердцу, подобно тому как ветку с культурного дерева прививают к дереву дикому, чтобы оно плодоносило.
В следующей беседе мы продолжим эту тему, однако поговорим о ней в другом ключе: сегодня мы говорили о том, как обрести любовь к Богу, а в следующий раз, если будет Божие благословение, поговорим о том, что этой любви мешает.
* * *
Вопрос. Трудно разобрать, подмечаю ли я мелочи, которые действительно мешают мне любить Бога всем сердцем, или впадаю в мелочность фарисейскую. Мне кажется, что на исповеди помыслов я каюсь в сущих пустяках, которые явно не заслуживают внимания.
Ответ. Каяться нужно и в пустяках и в серьезном, а различать, что серьезное и что несерьезное, должна старица. Иной человек обращает внимание на мелочи, а серьезных вещей не замечает. Другой, наоборот, размышляет о возвышенных предметах и думает, что ему нужно сделать что-нибудь особенное, например строго поститься, а от него требуют не раздражаться на соседей по келии. На все нужно смотреть глазами старицы, для того мы и открываем ей свои помыслы.
Вопрос. Батюшка, отчего появляется мнительность и как с ней бороться?
Ответ. Мнительность — это свойство, которое выражается в том, что человек обращает особое внимание на второстепенные или ничего не значащие вещи. А это иногда вредит трезвению больше, чем полная невнимательность, так как мнительность есть перенос внимания с важного на неважное. Человеку кажется, что он видит существенные вещи, а в действительности это пустяки. Человек предается фантазиям, требуя от себя чего-то особенного, но повседневной борьбой с грехом совершенно пренебрегает. Бывает, люди подмечают какие-то мелочи, а заповеди Божии оставляют без внимания. Это своего рода фарисейство. Как с этим бороться? С помощью старицы необходимо расставить должные акценты.
Вопрос. Вы сказали, что после богослужения усиливается любовь к ближнему, а у меня — правда, не после богослужения, а после правила — все бывает иначе: я начинаю на все раздражаться. Может быть, я неправильно молюсь?
Ответ. Нужно заботиться о своем внимании, о том, чтобы сосредоточиться, собраться внутрь себя. Если ты молишься формально, то, конечно, тебе все надоедает. В этом отношении очень полезен совет Иоанна Лествичника вмещать ум в слова молитвы. Этот совет универсален и всем полезен. Если следовать этому принципу, то есть вновь и вновь возвращать ум к словам молитвы, то к концу правила должна быть бόльшая сосредоточенность, чем в начале, хотя она может сопровождаться и некоторым утомлением. В результате после службы или правила у тебя не появится раздражительности, а, напротив, будет доброе расположение духа. Кроме того, причиной раздражительности может быть брань. Иоанн Лествичник говорит, что после того как человек хорошо помолится, диавол прежде всего старается ввести его в гнев, чтобы быстро расхитить то, что он уже накопил. Это мы должны учитывать и трезвиться.
Вопрос. Святой Аммон учит, что каждый наш вздох, каждое движение мысли должны быть совершаемы как бы в присутствии Божием. Он говорит, что нам надо быть всегда зрящими Бога. Когда я нахожусь на богослужении или правиле, то есть возможность понуждать себя держать себя словно в присутствии Божием, как советует авва Амон. Однако в течение дня ум постоянно занят работой по послушанию. Как на деле можно, по словам святого Аммона, быть присно зрящим Бога?
Ответ. Потребуется много времени и усилий для того, чтобы привести себя в такое состояние. Как уже было сказано, послушание мы должны исполнять добросовестно. Если нет возможности молиться, значит, будем стараться все делать как бы в присутствии Божием и помнить о том, что Господь всегда нас видит. Кроме того, понуждая себя к внимательной Иисусовой молитве, в особенности на правиле, мы можем стяжать и дар благодатной непрестанной молитвы, о которой святые отцы говорят как о высшей степени молитвы. Тогда, чем бы мы ни занимались, она всегда будет с нами. Это возможно, и надо себя к этому понуждать. Однако не нужно думать, что если нет быстрого результата, то ничего и не получится. На приобретение благодатной молитвы могут уйти многие годы.
Вопрос. Как утвердиться в мысли, что, оказывая послушание сестре, я оказываю послушание Богу? Вспоминаю прочтенный вами отрывок из Евангелия от Матфея, но как-то не верит сердце, что, повинуясь сестре, я исполняю волю Божию.
Ответ. Напоминание, конечно, поможет, но такую любовь и живое ощущение того, что все именно так, мы приобретаем лишь тогда, когда в нас действует Божия благодать. Если же благодати Божией нет, то какие бы изречения мы ни вспоминали, подбадривая себя, они не дойдут до сердца и будут холодно пребывать в нашем уме, как некие сведения ни к чему нас не обязывающие.
Вопрос. Можно ли давать себе бόльший отдых в том случае, если, выполняя трудное послушание, сильно устаешь и начинаешь болеть? Старица разрешает мне выспаться, но возникает смущение, что я поступаю неправильно, поддаюсь саможалению.
Ответ. Если старица благословляет, значит, есть для этого причина. Я считаю, что выспаться можно, но лучше постараться сделать это за счет вечернего времени, а не утреннего. Допустим, ты переутомилась и тебе хочется выспаться — ложись спать раньше, а утром встань в обычное время. Конечно, бывают исключительные случаи. Если была очень тяжелая работа, можно полежать, отдохнуть, но не в праздности лежать, не спать, а читать или молиться.
Дело в том, что у молодых людей, несмотря на болезнь или усталость, блудная страсть все же продолжает действовать. Об этом нужно помнить и не давать себе полной свободы ни в пище, ни в отдыхе. Наша плоть, если мы ее пожалеем, отплатит нам черной неблагодарностью. Даже во время болезни необходимо трезвиться, то есть не слишком много спать, не слишком много есть под предлогом того, что нужно подкрепить свои силы, и, конечно же, не оставлять молитву, не терять бодрость ума. Бывает такое тяжелое состояние, например высокая температура, при котором человек себя почти не контролирует, но когда ты приходишь в себя и начинаешь владеть своим умом, сразу начинай бояться. Вообще, плоти своей верить нельзя. Как говорит Лествичник, не верь своему телу, пока не предстанешь Христу.
Вопрос. Часто, что-нибудь сделав или сказав, через некоторое время понимаю, что поступила по страсти. Это от нерадения или от новоначалия? И надо ли все внимательно исследовать, так как иногда приближаюсь к отчаянию: кажется, что все, что ни предпринимаю, делаю по страсти.
Ответ. Нужно следить за собой. Сначала по неопытности мы не замечаем своих страстей и бесконечно претыкаемся. Потом человек осознаёт свою греховность: его преуспеяние на первых порах состоит только в том, что он начинает видеть свое грехолюбие, множество своих страстей и немощей. Необходимо противиться страстям, а не оправдывать себя тем, что ты недавно поступила в монастырь. Иначе останешься на всю жизнь новоначальной. Нужно стремиться видеть помыслы и сопротивляться им прежде, чем они овладеют тобой и приведут к греховным поступкам, а если все-таки согрешишь, нужно каяться. Понуждай себя к этому, и постепенно, при помощи советов старицы, при помощи молитвы будет продвижение, Господь поможет. Невозможно сразу почувствовать благотворное изменение. Для этого, как правило, необходимо долгое время.
Вопрос. Вы говорили, что уныние и лень — это одно и то же. Всегда ли это так? Если человек ленится, значит ли это, что он унывает?
Ответ. Лень и уныние одно и то же в духовном смысле. Если же человек ленив в работе, то унынием это не назовешь. Люди, подверженные унынию, могут быть веселыми, много говорить, смеяться. Часто внешняя веселость человека служит признаком того, что он старается погасить уныние. А тот, кто пребывает в благодати, напротив, совсем не нуждается в обычных человеческих радостях. Более того, они ему мешают. Уныние равнозначно лени, когда речь идет о духовных добродетелях, но если говорится об отношении к работе, о трудолюбии, то уныние здесь ни при чем, лень в таком случае является исключительно телесной страстью. Это, конечно, не значит, что ленивый человек может быть ревностным в молитве. Эта леность, как правило, переносится и в духовную жизнь.
Вопрос. Как понимать слова Иоанна Лествичника: «Конец же нечистых страстей — тщеславие и гордость всякому не внимающему себе. Истребитель же их — мысленный сей олень, то есть смиренномудрие, хранит сожителя своего невредимым от всякого смертоносного яда»[1].
Ответ. Знания древних о фауне были весьма скромными. Считалось, что олень находит нору со змеями, поедает их, затем его начинает палить жар, и он стремится быстрее напиться воды. Так пытались истолковать слова из псалма: Имже образом желает елень на источники водныя, сице желает душа моя к Тебе, Боже (Пс. 41, 2). В действительности, как вы понимаете, с оленями ничего подобного не происходит, тем не менее смысл этого образа навсегда останется справедливым. Если человек имеет смиренномудрие, то он, подобно оленю, истребляет в себе все греховные помыслы, в особенности тщеславие и гордость. Поэтому святые отцы советуют в первую очередь приобретать именно смиренномудрие, то есть смиренное о себе мудрование, смиренный на себя взгляд.
Вопрос. Объясните изречение из «Отечника» о том, что находящийся в искушении греховными помыслами подобен «человеку, имеющему огонь по левую сторону себя и сосуд с водой по правую: когда он возгорится огнем, то берет воды из сосуда и погашает огонь. Огонь — семя врага, а вода — повергает себя пред Богом»[2]. Почему святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет, что подобный способ борьбы можно употребить тогда, когда находишься один в келии?
Ответ. Это изречение нужно понимать так: в случае искушения необходимо предаться плачу и погасить им огонь страстей. Не следует делать это в присутствии людей, для того чтобы не поддаться тщеславию. Человек склонен тщеславиться даже такими добродетелями, как смирение и покаяние. Сначала ты будешь плакать, чтобы погасить свои страсти, а потом — чтобы тебя хвалили. Поэтому по возможности нужно уединяться.
Вопрос. Мне непонятно еще одно наставление из «Отечника»: «Когда братия выходили на жатву, авва Исаак говорил им: „Уже не даю вам никакой заповеди, потому что вы не сохраняете заповеданного“»[3]. Значит ли это, что они не должны были выходить на жатву? Может быть, они излишне заботились о пище?
Ответ. У египетских монахов был обычай, сохранявшийся на протяжении многих десятков лет, может быть даже столетий. Известно, что Египет был очень хлебной страной; когда наступало время жатвы, рабочих рук не хватало, поэтому для уборки урожая нанимались, как мы сказали бы сейчас, поденные рабочие. Монахи, используя такую возможность, выходили на жатву, поскольку большинство из них происходило из крестьян, и за свою работу получали запас зерна, которого при их скромных потребностях хватало им на целый год. Другого способа найти себе пропитание, пожалуй, у них и не было. Им давались заповеди о том, как себя вести: не общаться с женщинами, не вступать в споры, не предаваться многословию и так далее. Но поскольку их ревность охладела, авва Исаак говорил: «Уже не даю вам никакой заповеди». Это изречение приведено святителем Игнатием не для того, чтобы дать нам повод осудить египетских монахов, а для того, чтобы мы понимали, что если мы не сохраняем уже заповеданного, то обращаться к нам с новой заповедью нет никакого смысла.
Вопрос. Что такое духовное рассуждение? Я была уверена, что оно заключается в том, что человек видит свои грехи и грехи ближнего. Так ли это?
Ответ. Прежде всего это понимание того, что происходит с тобой. Имея духовное рассуждение, человек знает, как поступать в той или иной ситуации, чтό во внутренней жизни достойно внимания, а чем можно пренебречь, чтό есть проявление прелести, а чтό действие благодати и так далее. Такое духовное рассуждение приобретается вместе с опытом, в борьбе с грехом, и оно дает возможность помогать ближнему. Невозможно понимать других, не разбираясь в себе. Хотя бывает и так, что человек в себе разбирается, а другим помочь не может, не умеет свой духовный опыт применить к другим. Некоторые приобретают благодать особым образом, например благодаря своему смирению, незыблемой чистоте или необыкновенно пламенной ревности. Однако такой человек не в силах помочь другим, поскольку меряет других по себе. Случается, что высокодуховные люди, не имея рассуждения, дают неуместные советы. В «Отечнике» святителя Игнатия (Брянчанинова) есть повествование о том, как авва Пимен отменил совет одного, также знаменитого подвижника, сказав ему: «Ты на небе, а я на земле», поскольку тот судил других по себе и дал неподходящий совет иноку.
Иоанн Лествичник говорит, что страстные люди впоследствии могут стать для всех духовными врачами. Испытав на себе все многообразие душевной брани, они приобретают опыт, которым можно поделиться. В отличие от обыкновенного врача, который может хорошо лечить людей, но себя исцелить не может, духовный врач прежде всего должен помочь себе. Рассуждение состоит не в том, что мы видим свои грехи или грехи ближнего, а в том, что мы понимаем, кáк помочь человеку измениться к лучшему, усовершенствоваться.
Я, например, не вижу грехов человека, пока он мне сам о них не расскажет. Можно, конечно, замечать поступки, в которых проявляется раздражительность и вообще страстность. А иногда человек ведет себя прилично, но внутри у него гади, ихже несть числа, животная малая с великими (Пс. 103, 25). Нельзя утверждать, что тот, кто видит чужие грехи, имеет рассуждение, скорее он имеет осуждение. А рассуждение — это желание помочь ближнему, соединенное если не с любовью, то хотя бы с сочувствием к нему. Испытав на себе тяжесть брани, человек сочувствует другому страдающему от нее и помогает ему каким-либо советом. Чаще всего совет дается в том случае, если тот, кто пребывает в брани, сам этого хочет. Однако иногда духовные люди делают попытку помочь человеку, даже если он и не обращается к ним за помощью. Здесь нужно быть очень осторожным.
Вопрос. Если любишь своего наставника как посредника между Богом и человеком, то не значит ли это, что Бога любишь не так, как Он заповедал любить Его?
Ответ. Напротив, когда начинаешь испытывать недоверие, неприязнь к духовнику, настоятельнице, старице, то благодать Божия оставляет. Такое отношение к наставнику очень мешает в духовной жизни, бывают до того сильные переживания, что человек едва не теряет рассудок. Промыслом Божиим наши наставники являются — не скажу посредниками между Богом и людьми — орудиями в деле нашего спасения. Без исключительно важных, чрезвычайно серьезных причин — таких, которые являлись бы препятствием к нашему спасению, — нельзя оставлять своих наставников. Удаляясь от них, формально мы уходим от человека, а в действительности — от Промысла Божия, устраивающего наше спасение.
Вопрос. Несколько раз я читала жизнеописание схиигумении Марии (Дохторовой), которая пешком обошла пол-Европы, и пыталась определить причину ее самоотвержения, источник ее пламенной любви к Богу. Создается впечатление, что ей все было просто: и одежду только одну иметь, и спать под открытым небом, и ночи простаивать на молитве. Непонятно, откуда у нее такое горение духа?
Ответ. Есть люди, в которых Господь вложил ревность с детских лет. Другие, подобно Марии Египетской, совсем не имеют ревности к благочестию, напротив, проводят бурную, исполненную греховных наслаждений жизнь. Допустим, человек осознаёт, что монашеский образ жизни лучше мирского, но в сердце у него нет той ревности, которая, как он сам понимает, должна быть. Что делать этому человеку? Паисий Величковский говорит, что при помощи умного делания человек может разжечься пламенной, серафимской любовью к Богу и совершенно изменить свою жизнь.
Что такое ревность? Это благодать Божия. Если даже нерадивый и ленивый человек будет все правильно и аккуратно делать в отношении молитвы Иисусовой, борьбы со страстями, иначе говоря умного делания, то со временем благодать начнет действовать в нем сильнее и человек почувствует, что больше не может вести обычный образ жизни и пожелает как-то особенно угодить Богу. Схимонахиня Мария носила подрясник по нагому телу и летом и зимой, всегда ходила босиком, ночи проводила в молитве и так далее. Она говорила, что хотела чем-то угодить Богу. Значит, это было в ее силах.
Мы должны молиться, а когда Божия благодать начнет действовать в нашем сердце, появится и ревность. Однако проявляться она должна прежде всего в исполнении заповедей, а не в стремлении к подвигам, хотя и последнее может появиться. Если бы мы с особенной ревностью стремились приобрести кротость, послушание, смирение, любовь к ближнему, то это было бы прекрасно. Некоторые готовы, например, строго поститься, но в то же время не могут справиться со своим безудержным раздражением.
Вопрос. Не могли бы вы сказать несколько слов о том, как справиться с суетностью, которая отвлекает от любви к Богу? После богослужения чувствуешь просветление, помнишь о смерти. Но в дневной суете постепенно отягощаешься и в конце концов ощущаешь подавленность, на правиле суетные помыслы часто не дают покоя.
Ответ. Необходимо как можно больше трезвиться, то есть при помощи Иисусовой молитвы отсекать все ненужные помыслы. Кроме того, во время правила молиться нужно чрезвычайно усердно. Некоторые считают, что смирение заключается в том, чтобы молиться, как получится, а если Бог пожелает, то подаст нам благодать. Но Господь даяй молитву молящемуся (1 Цар. 2, 9). Я сегодня уже приводил слова Пимена Великого о том, что если мы будем молиться, то и Господь будет поборать за нас, если же мы не понуждаем себя, то и Он не помогает нам. Конечно, каждому необходимо знать меру своих сил и ту степень преуспеяния, которой он достиг, и переходить, не перескакивая через ступеньки, а восходя к следующей степени. Однако такое восхождение не будет безболезненным и легким.
Если человек, достигший преуспеяния в молитве, перестанет с чрезвычайным усилием себя понуждать, то начнет терять то, что уже приобрел и что казалось ему усвоившимся, постоянным и незыблемым. Суета преодолевается прежде всего усиленной Иисусовой молитвой в течение дня, и в особенности на правиле. Днем мы читаем Иисусову молитву для того, чтобы трезвиться и охранять свой ум от ненужных помыслов, чтобы стараться пребывать в общении с Богом.
Надо сказать, что человек не может совсем не иметь помыслов (даже отшельники заботились о своих нуждах, а в общежительном монастыре это просто неизбежно). Есть помыслы необходимые, связанные с работой, с послушанием, но есть и суетные, праздные и, конечно же, греховные. Суетные и греховные мы должны отвергать, необходимые для дела допустимы в определенное время. Вообще, суетные помыслы — это, как правило, мелкие грехи, которых мы не замечаем, а нам кажется, что эти помыслы невинны. Однако выглядят они невинными только потому, что не имеют явной греховной окраски. Если мне любопытно то, что меня не касается, — это грех. Если я испытываю хотя бы и мелкое тщеславие — это тоже грех. А нам кажется, что все это суетно и ничего особенного здесь нет. Кто трезвится, тот и суете не поддается. Но если в течение дня мы рассеивались, чем-то бывали развлечены, то на правиле у нас есть возможность сжечь все это в огне молитвы. Для этого необходимо чрезвычайное понуждение себя к вниманию, а не просто формальное присутствие на правиле.
Вопрос. У меня нет влечения к дружбе, мне кажется, она только обременяет душу. Правильно ли это?
Ответ. Это хорошо. Однако если кто-либо ведет себя замкнуто, но не потому, что он молится, а потому, что он человек своевольный, скрытный, не испытывающий ни к кому доверия, а в результате всегда раздражительный и мрачный, то лучше бы ему с кем-нибудь дружить. А если иной имеет такую пламенную ревность, что ни в ком не нуждается: получил от наставника необходимый духовный совет — и его больше ничто не интересует, кроме молитвы, чтения, борьбы со страстями и угождения Богу, то это прекрасно, можно его поведение только одобрить.
* Беседа в Свято-Игнатьевском скиту Ново-Тихвинского женского монастыря, 25 февраля 2002 года.