Схиархимандрит Авраам
Благая часть

Том 3. О служении Марфы и Марии

О служении Марфы и Марии[*]

Сегодняшняя беседа будет посвящена не какому-либо отвлеченному духовному предмету, а конкретным людям. Мы прочтем несколько эпизодов из Евангелия, в которых описаны два человека, ставшие символами двух начал христианской жизни. Однако символы символами, но речь идет о реальных людях, которые жили два тысячелетия назад. Нужно отметить, что евангелисты Лука и Иоанн описывают их очень похоже. Казалось бы, разные эпизоды, разные, выражаясь светским языком, авторы (конечно, евангелистов нельзя назвать авторами в полном смысле слова), но характеры описаны одни и те же. Удивительное соответствие! Отсюда ясно, что те, о ком мы поведем речь, не были «вымышленными персонажами», как нагло заявляли некоторые атеистические критики Священного Писания.

Мы с вами будем говорить о Марфе и Марии. Сначала обратимся к тому эпизоду, который описывает евангелист Лука. Бысть же ходящим им, и Сам вниде в весь некую; жена же некая именем Марфа прият Его в дом свой; и сестра ей бе нарицаемая Мария, яже и седши при ногу Иисусову, слышаше слово Его. Марфа же молвяше о мнозе службе (Лк. 10, 38–40). Под многим служением здесь подразумевается забота о том, чтобы приготовить для возлюбленного Учителя достойное, как Марфе казалось, угощение и таким образом показать свое благоговейное уважение к Нему. Марфа же молвяше о мнозе службе, ставши же рече: Господи, не брежеши ли, яко сестра моя едину мя остави служити? рцы убо ей, да ми поможет. Отвещав же Иисус рече ей: Марфо, Марфо, печешися и молвиши о мнозе, едино же есть на потребу. Мария же благую часть избра, яже не отымется от нея (Лк. 10, 40–42). Приседение Марии у ног Иисуса — символ духовного служения. Считается, что Мария избрала благую часть, к которой должен стремиться всякий христианин. В особенности же служение Мариино наиболее последовательно и явно избирают монашествующие: они предпочитают внешним трудам, внешнему угождению Богу — через добрые дела, милостыни и тому подобное — внутреннее угождение, то есть приседение у ног Спасителя, которое, казалось бы, бездеятельно и бесполезно, но в действительности более угодно Господу.

Понятно, что здесь нужно сделать оговорку: речь идет не о том, что Мария в принципе была бездеятельной, а Марфа всегда трудилась. Конечно, Мария осознавала необходимость служить Спасителю и таким образом, как это делала ее сестра. Но любовь к Господу, желание не упустить ни одного слова, исходящего из Его уст, заставляли Марию без размышления, без колебания пренебрегать всем остальным. Влечение сердца было в ней сильнее, чем голос здравого смысла. Она не находила в себе сил отлучиться от Спасителя хотя бы на мгновение. Нужно еще оговорить следующее: Мария слушала Спасителя не потому только, что наслаждалась Его словами, а потому, что желала узнать, в чем состоит воля Божия, в чем заключается угождение Богу, как должен вести себя человек, любящий Бога. Иначе говоря, она желала получить руководство к действию. Поэтому нельзя сказать, что Мария была бездейственной. Она только хотела воспользоваться редким моментом беспрепятственного слышания слова Божия, чтобы впоследствии руководствоваться им в своей деятельности. В этом смысле она была более благоразумной и смиренномудрой, чем Марфа, так как осознавала свою несостоятельность и невозможность усилиями собственного разума постичь волю Божию. А Марфа в тот момент считала, будто ей известно, что она должна делать. И вот Спаситель, пренебрегая Своей человеческой потребностью в пище, похвалил Марию за ее богоугодную ревность.

В Евангелии от Иоанна есть похожий эпизод: там Спаситель тоже пренебрег пищей ради слова Божия. Правильнее сказать, слово Божие — проповедь — насытило Его. Он сказал об этом ученикам после Своей беседы с самарянкой у колодца, когда они принесли ему пищу. Между же сим моляху Его ученицы Его, глаголюще: Равви, яждь. Он же рече им: Аз брашно имам ясти, егоже вы не весте. Глаголаху убо ученицы к себе: еда кто принесе Ему ясти? Глагола им Иисус: Мое брашно есть, да сотворю волю пославшаго Мя и совершу дело Его (Ин. 4, 31–34). Мы видим, что Спаситель получал не только духовное, но и телесное удовлетворение от того, что творил волю пославшего Его, то есть волю Божию. Поэтому Он именно в такие моменты не нуждался в телесной пище. Нечто подобное бывает и с людьми. Например, человек, услаждаемый действием непрестанной молитвы, вынужден сокращать свой сон: молитва не дает ему спать, однако молитва же приносит ему отдохновение и укрепление, и он не чувствует усталости от того, что провел бессонную ночь. Но если бы ночь без сна случилась по другой причине, например из-за нервного перевозбуждения или болезни, — то организм реагировал бы на это совсем иначе: человек чувствовал бы изнеможение и неспособность к обычным дневным трудам. Значит, в малой степени нам известно это явление, когда благодать Божия насыщает и укрепляет вместо телесной пищи и телесного отдыха. Благодаря эпизоду с самарянкой мы можем предположить, что Спаситель пренебрегал пищей, когда чувствовал особенное душевное утешение от того, что принес кому-то пользу.

Марфе Господь говорит нечто похожее на то, что сказал ученикам после беседы с самарянкой. Отвещав же Иисус рече ей: Марфо, Марфо, печешися и молвиши о мнозе, едино же есть на потребу. Но мы не должны осуждать Марфу, превращая живого человека в ограниченный символ: нельзя сказать, что Мария заботилась только о духовном, а Марфа — только о земном. Из Евангелия от Иоанна мы знаем, что Марфа, Мария и брат их Лазарь были любимыми учениками Спасителя. Спаситель не считал бы Марфу Своей любимой ученицей, если бы она была таким человеком, каким изобразило ее аллегорическое толкование, отбрасывающее неизъяснимую, не поддающуюся рациональному объяснению жизненную сторону повествования. Служение Марфы также прекрасно и возвышенно. Как рассуждают некоторые отцы, если бы Марфа не служила Господу, Мария не могла бы приседеть у Его ног. И Марфа услышала упрек не за то, что она служит иначе, нежели Мария, а за то, что посмела укорить сестру.

Мне очень нравятся эти два персонажа Евангелия. А как приятно читать это трогательное повествование о двух сестрах! Нужно думать, что вся их семья была прекрасна, если Господь любил и их самих, и их брата. Откроем Евангелие от Иоанна: Бе же некто боля Лазарь от Вифании, от веси Мариины и Марфы сестры ея. Бе же Мария помазавшая Господа миром и отершая нозе Его власы своими (Ин. 11, 1–2). Видимо, среди христиан первого поколения Мария была известна именно этим поступком, о котором мы подробно поговорим впоследствии. Бе же Мария помазавшая Господа миром и отершая нозе Его власы своими, еяже брат Лазарь боляше. Посласте убо сестре к Нему, глаголюще: Господи, се, егоже любиши, болит (Ин. 11, 2–3). Они просят об исцелении Лазаря несколько наивным, но вполне понятным образом: желая тронуть сердце Спасителя, сестры напоминают Ему о том, как Он любит Своего ученика. Вспомнив об этой любви, надеются они, Господь быстрее поспешит на помощь, быстрее проявит сострадание. Слышав же Иисус рече: сия болезнь несть к смерти, но о славе Божии, да прославится Сын Божий ея ради (Ин. 11, 4). И здесь евангелист делает примечание: Любляше же Иисус Марфу и сестру ея и Лазаря (Ин. 11, 5). Не только Лазаря и не только Марию, которая проявила такую необыкновенную приверженность к учению Спасителя, что даже не могла отойти от Него и сидела у Его ног, слушая Божественную речь. Иисус любил также и Марфу, которую мы несправедливо считаем олицетворением суеты.

Я думаю, Марфа просто была человеком практичным, может быть, оттого, что она была старшей в семье и чувствовала особую ответственность. Это ее свойство проявляется в разных евангельских эпизодах. В Евангелии от Луки она заботится об угощении Спасителя. В Евангелии от Иоанна высказывает практическое замечание Господу, когда Он просит, чтобы отвалили камень от гроба Лазаря: Уже смердит: четверодневен бо есть (Ин. 11, 39). Конечно, говорить так о недавно умершем родном брате неприятно. Но в этих словах Марфы проявилась ее житейская опытность. Надо заметить, Марфа имела здравый смысл не только в отношении быта, но и в отношении возвышенных богословских истин. Известно, что в то время женщины почти не получали религиозного образования. Считалось, что этого достойны только мужчины. Тем не менее Марфа выказывает знание учения о воскресении мертвых, говоря об этом правильно и, насколько мы можем судить, довольно подробно, хотя Евангелие очень кратко передает те или иные речи современников Спасителя. Мы продолжим чтение повествования о воскрешении Лазаря и скоро дойдем до этого момента.

Егда же услыша, яко болит, тогда пребысть на немже бе месте два дни. Потом же глагола учеником: идем во Иудею паки. Глаголаша Ему ученицы: Равви, ныне искаху Тебе камением побити Иудее, и паки ли идеши тамо? Отвеща Иисус: не два ли надесяте часа есте во дни? аще кто ходит во дни, не поткнется, яко свет мира сего видит: аще же кто ходит в нощи, поткнется, яко несть света в нем. Сия рече и посем глагола им: Лазарь друг наш успе: но иду, да возбужу его. Реша убо ученицы Его: Господи, аще успе, спасен будет. Рече же Иисус о смерти его: они же мнеша, яко о успении сна глаголет. Тогда рече им Иисус не обинуяся: Лазарь умре: и радуюся вас ради, да веруете, яко не бех тамо: но идем к нему. Рече же Фома, глаголемый Близнец, учеником: идем и мы, да умрем с Ним. Пришед же Иисус, обрете его четыри дни уже имуща во гробе. Бе же Вифания близ Иерусалима, яко стадий пятьнадесять, и мнози от Иудей бяху пришли к Марфе и Марии, да утешат их о брате ею. Марфа убо егда услыша, яко Иисус грядет, срете Его (Ин. 11, 6–20). Здесь вновь проявляется житейская опытность Марфы. Она раньше всех узнала о том, что идет Иисус, и умудрилась тайно выйти из дома, так что иудеи ничего не услышали. Как мы увидим далее, Мария была не столь практична и так же сделать не сумела.

Марфа убо егда услыша, яко Иисус грядет, срете Его: Мария же дома седяше. Рече же Марфа ко Иисусу: Господи, аще бы еси зде был, не бы брат мой умерл (Ин. 11, 20–21). Впоследствии эти слова повторила Мария, но в отличие от своей сестры она просто высказала свои сердечные чувства. А Марфа начинает рассуждать и проявляет некоторые познания в предметах веры: Но и ныне вем, яко елика аще просиши от Бога, даст Тебе Бог (Ин. 11, 22). Итак, несмотря на то, что Спаситель не исцелил ее брата, она не стала сомневаться в Нем и не потеряла веру в Него как в Божественного Учителя. Глагола ей Иисус: воскреснет брат твой (Ин. 11, 23). Марфа не понимает Его предсказания, которое должно исполниться в кратчайшее время, она воспринимает его слова как учение о воскресении из мертвых. Глагола Ему Марфа: вем, яко воскреснет в воскрешение, в последний день (Ин. 11, 24). Она исповедует веру в Спасителя, хотя, может быть, недостаточно полную и откровенную, а затем — веру в воскрешение из мертвых.

Рече же ей Иисус: Аз есмь воскрешение и живот: веруяй в Мя, аще и умрет, оживет: и всяк живый и веруяй в Мя не умрет во веки. Емлеши ли веру сему? (Ин. 11, 25–26). И Марфа вновь подтверждает свою веру, показывая уже бóльшую ее полноту: она называет Его Мессией, Христом, Сыном Божиим. Хотя, возможно, она не до конца понимает, о чем идет речь, и думает, что имеется в виду некое усыновление Божие. А может быть, в данный момент в ней действительно была вера в то, что Господь Иисус Христос — Сын Божий, воспринявший человеческое естество, Единородный и единосущный Богу Отцу. Глагола Ему: ей, Господи: аз веровах, яко Ты еси Христос Сын Божий, иже в мир грядый (Ин. 11, 27). Мы видим, что здравый смысл Марфы простирался и на предметы духовные.

И сия рекши, иде и пригласи Марию сестру свою тай, рекши: Учитель пришел есть и глашает тя. Она же яко услыша, воста скоро и иде к Нему. Не уже бо бе пришел Иисус в весь, но бе на месте, идеже срете Его Марфа (Ин. 11, 28–30). Марфа пригласила сестру свою тайно, а Мария не смогла проявить выдержку и рассудительность. Может быть, это вообще было не в ее характере — она более руководствовалась сердцем, особенно теперь, когда ей овладела скорбь о брате. Иудее же убо сущии с нею в дому и утешающе ю, видевше Марию, яко скоро воста и изыде, по ней идоша, глаголюще, яко идет на гроб, да плачет тамо (Ин. 11, 31). Мария желала поскорее увидеть Спасителя и не заботилась о том, как на это отреагируют окружающие. Хотя Марфе и Марии, как и прочим ученикам Спасителя, было известно, что иудеи стремятся убить Господа и что большинство из них настроены к Нему враждебно.

Мария же яко прииде, идеже бе Иисус, видевши Его, паде Ему на ногу, глаголющи Ему: Господи, аще бы еси был зде, не бы умерл мой брат (Ин. 11, 32). Здесь вновь проявляется порывистость Марии. Раньше она не могла отойти от Спасителя, несмотря на то что сестра ее Марфа по-человечески справедливо упрекала ее. Теперь Мария не смогла удержаться и быстро вышла Ему навстречу, не заботясь ни о каких предосторожностях. Более того, увидев Спасителя, она упала к Его ногам в отличие от сестры своей Марфы, которая довольно-таки долго спокойно с Ним разговаривала. (Обратите внимание, что Мария и тогда сидела у ног своего возлюбленного Учителя, и теперь припадает к ногам Его: ее любовь к Нему была растворена глубочайшим смирением.) Мария произнесла всего лишь одну фразу, повторив то, что ранее сказала Марфа (слова человеческого горя вообще просты, в такой момент человек не заботится о красивых выражениях), но, видимо, произнесла это так, что тронула Спасителя. Он едва-едва мог сдержать рыдание. Иисус убо, яко виде ю плачущуся и пришедшия с нею иудеи плачуща, запрети духу и возмутися Сам (Ин. 11, 33). Дословно в переводе с греческого оригинала здесь говорится, что Иисус начал удерживать дыхание в груди. Вспомните: когда человек старается не заплакать, он подавляет рвущиеся наружу звуки, но они, хотя и не такие громкие, как при откровенном рыдании, всё же слышны.

И рече: где положисте его? Глаголаша Ему: Господи, прииди и виждь. Прослезися Иисус (Ин. 11, 34–35). Видя чувства Своей любимой ученицы и иудеев, Господь уже не удержал человеческой скорби и прослезился. Глаголаху убо жидове: виждь, како любляше его. Нецыи же от них реша: не можаше ли Сей, отверзый очи слепому, сотворити, да и сей не умрет? Иисус же паки претя в Себе, прииде ко гробу. Бе же пещера, и камень лежаше на ней. Глагола Иисус: возмите камень. Глагола ему сестра умершаго Марфа: Господи, уже смердит: четверодневен бо есть (Ин. 11, 36–39). Вот они, те неприятные слова, о которых я говорил прежде. Неприятные прежде всего, конечно, для самой Марфы. И все же, как человек здравомыслящий, она не могла удержаться от того, чтобы не предупредить Учителя. Может быть, она недоумевала: почему Он поступает так непрактично? Прощаться с любимым учеником уже поздно — тот умер уже четыре дня назад. Как в первом эпизоде она не удержалась и сказала Господу: Не брежеши ли, яко сестра моя едину мя остави служити? — так и теперь она не смогла смолчать. Хотя очевидно, что Спаситель понимал и то и другое: и что Мария оставила Марфу служить одну, и что тело Лазаря за четыре дня должно было подвергнуться тлению.

Глагола ей Иисус: не рех ли ти, яко аще веруеши, узриши славу Божию? Взяша убо камень, идеже бе умерый лежа (Ин. 11, 40–41). Здесь не говорится, исполнила ли Марфа просьбу Спасителя. В том эпизоде, где она готовила угощение для Господа, повествование тоже как бы обрывается, но поскольку после Его укора она смирилась и больше не упрекала Марию, значит, если можно так выразиться, вопрос был решен. Подразумевается, что в обоих случаях Марфа все же проявила послушание, несмотря на свои предыдущие упреки и возражения, которые были связаны с практическим складом ее характера. Евангелие часто оставляет недосказанным какое-либо повествование, подразумевая, что все было решено так, как требовал того Спаситель. Например, в повествовании о том, как Господь сказал апостолу Петру, чтобы он поймал рыбу и в устах ее нашел монету, не говорится, что Петр сделал это. Но, несомненно, он исполнил благословение Спасителя и совершил все по Его словам. Из повествования евангелиста Иоанна также очевидно, что Марфа послушалась Господа. Взяша убо камень, идеже бе умерый лежа. Конечно, отвалившие камень подчинились приказанию родственницы, родной сестры умершего, старшей в семье, а не Иисуса, постороннего по отношению к Лазарю человека. Значит, несмотря на практичность и некоторую склонность к навязыванию своего мнения, Марфа, тем не менее, умела отрекаться от него, когда этого требовал Господь. Это еще раз говорит о том, что не нужно делать из Марфы символ практичности, которая якобы противоречит духовности.

Взяша убо камень, идеже бе умерый лежа. Иисус же возведе очи горе и рече: Отче, хвалу Тебе воздаю, яко услышал еси Мя: Аз же ведех, яко всегда Мя послушаеши: но народа ради стоящаго окрест рех, да веру имут, яко Ты Мя послал еси. И сия рек, гласом великим воззва: Лазаре, гряди вон. И изыде умерый, обязан рукама и ногама укроем, и лице его убрусом обязано. Глагола им Иисус: разрешите его и оставите ити. Мнози убо от Иудей пришедшии к Марии и видевше, яже сотвори Иисус, вероваша в Него (Ин. 11, 41–45). Видимо, Мария все-таки была более известна, чем Марфа, потому что сказано: Пришедшии к Марии. Может быть, благодаря своему благочестию или другим, неизвестным нам качествам, она была, если можно так выразиться, человеком более популярным и имела больше друзей.

Мнози убо от Иудей пришедшии к Марии и видевше, яже сотвори Иисус, вероваша в Него: нецыи же от них идоша к фарисеом и рекоша им, яже сотвори Иисус (Ин. 11, 45–46). Здесь мы уже затрагиваем тему, не касающуюся Марфы и Марии, и видим, насколько по-разному отреагировали люди на великое чудо воскрешения Лазаря. Некоторые уверовали в Господа Иисуса Христа, а некоторые пошли к фарисеям и сообщили им о том, что совершил Иисус. Надо полагать, они сделали это со злым или, по крайней мере, с нечистым умыслом. Но если даже эти люди пришли к фарисеям, думая, что и те теперь уверуют в Спасителя, сами фарисеи и архиереи отреагировали совершенно неадекватным образом. Вместо того чтобы испытать благоговейный ужас и веру, они воспылали ко Христу враждой и, окончательно решившись Его убить, составили против Него заговор. Собраша убо архиерее и фарисее сонм и глаголаху: что сотворим? яко Человек Сей многа знамения творит; аще оставим Его тако, вси уверуют в Него, и приидут римляне и возмут место и язык наш. Един же некто от них Каиафа, архиерей сый лету тому, рече им: вы не весте ничесоже, ни помышляете, яко уне есть нам, да един человек умрет за люди, а не весь язык погибнет. Сего же о себе не рече, но архиерей сый лету тому, прорече, яко хотяше Иисус умрети за люди, и не токмо за люди, но да и чада Божия расточеная соберет во едино. От того убо дне совещаша, да убиют Его (Ин. 11, 47–53). Надо заметить, опасения иудеев по поводу того, что римляне захватят их народ, если они поверят в Иисуса, оказались прямо противоположными тому, что произошло в действительности. Именно потому, что они не приняли Иисуса и постоянно возмущались против римской власти, Иерусалим в конце концов был разгромлен, а иудеи, уцелевшие после расправы римских воинов с населением, были рассеяны по всему миру. О том же, как отреагировала на великое чудо Мария, повествует далее апостол Иоанн Богослов.

Иисус же прежде шести дний Пасхи прииде в Вифанию, идеже бе Лазарь умерый, егоже воскреси от мертвых. Сотвориша же Ему вечерю ту, и Марфа служаше: Лазарь же един бе от возлежащих с Ним (Ин. 12, 1–2). Какое великое чудо! Представьте себе трапезу, за которой сидит человек, несколько дней назад лежавший в гробу и уже почти полностью из-за жаркого южного климата подвергнувшийся разложению. Обратите внимание, происходит нечто подобное тому, что описывает евангелист Лука. Вновь Марфа проявляет свою практичность и желает угодить Господу Иисусу Христу, заботясь об угощении. Но теперь она понимает, что перед ней Мессия, Христос. Может быть, после чуда воскрешения Лазаря, она осознает, что Христос называется Сыном Божиим не по образному выражению — как великий человек, усыновленный Богом, — но что Он есть истинный Единородный Сын Божий. В этот раз Марфа вновь служит Господу так, как это ей свойственно, но уже, заметьте, отнюдь не упрекая Марию. А Мария делает нечто подобное тому, что она совершала раньше, но теперь ее служение выразилось в необыкновенном поступке.

Мария же приемши литру мира нарда пистика многоценна, помаза нозе Иисусове и отре власы своими нозе Его (Ин. 12, 3). Далее евангелист Иоанн сообщает живую подробность: Храмина же исполнися от вони масти благовонныя (Ин. 12, 3). То есть помещение наполнилось благоуханием от благовония, которым были помазаны ноги Спасителя. Вновь мы видим смиренную любовь Марии. Сначала она сидела у ног Спасителя и слушала Его возвышенную речь, не отрываясь, стремясь не пропустить ни единого слова. Потом, когда Он пришел воскрешать ее умершего брата, она припала с плачем к Его ногам. И ныне она опять, на сей раз уже необычным образом, припадает к ногам Господа, совершенно не заботясь о том, что подумают об этом окружающие. В первом случае она не беспокоилась о том, что Марфа осудит ее, но делала то, что велело ей любящее сердце. Во втором — не боялась того, что скажут иудеи, и даже, вопреки здравому смыслу, не думала, что они могут подвергнуть опасности ее Учителя: не потому, что была легкомысленной, а потому, что такое здравомыслие не было свойством ее характера. Наконец, сейчас она совершает вовсе немыслимый, необыкновенный поступок: помазывает ноги Спасителя драгоценным благовонием и, более того, отирает их своими волосами. Раньше ее упрекала Марфа — вполне искренне и доброжелательно (между такими праведными людьми, как Лазарь, Марфа и Мария, не могло не быть любви). Но теперь ее упрекает, уже лукаво и совсем не доброжелательно, един от ученик Его.

Глагола же един от ученик Его, Иуда Симонов Искариотский, иже хотяше Его предати: чесо ради миро сие не продано бысть на триех стех пенязь и дано нищым? Сие же рече, не яко о нищих печашеся, но яко тать бе, и ковчежец имеяше, и вметаемая ношаше (Ин. 12, 4–6). Марфа действительно заботилась о практических вопросах: как лучше угодить Спасителю, как хорошо накрыть на стол, — потому что в тот момент ей представлялось это самым главным. Но Иуда только прикрывался здравыми рассуждениями: мол, надо бы позаботиться о нищих. Однако заметьте: оба они желают отвлечь Марию от служения Господу, руководствуясь некими практическими соображениями. В обоих случаях Спаситель защищает ее: в первый раз — от любимой сестры, а теперь — от ученика-предателя. Рече же Иисус: не дейте ея, да в день погребения Моего соблюдет е: нищия бо всегда имате с собою, Мене же не всегда имате (Ин. 12, 7–8). Этими словами Господь не вразумил Иуду, но других учеников удержал от сочувствия предателю, чтобы они не согрешили, осуждая человека, стремящегося к духовному служению Богу. Марфа, наученная упреком Спасителя и, в особенности, чудом воскрешения из мертвых, молчала и в данном случае поступок сестры никакому осуждению не подвергала.

Каждый совершал свое служение Господу Иисусу Христу. Марфа заботилась о пище, а Мария пеклась о славе Спасителя, помазав Его ноги миром, отерев своими волосами и воздав Ему таким образом Божескую почесть. Поэтому противопоставлять Марфу и Марию можно только так: люди, занимающиеся внешними добрыми делами (раздачей милостыни или чем-либо подобным), не должны осуждать тех, кто занят сугубо духовным служением, к которому привел их Сам Господь, — прежде всего, не должны осуждать монашествующих и саму идею монашества. В то же время нельзя порочить Марфу и из одного эпизода, в котором Спаситель упрекнул ее, делать вывод, будто она заботилась только о земном. Каждый пусть занимается тем служением, к которому имеет наклонность, не упрекая тех, кто служит Богу иначе.

Обычно мы рассматриваем поступок Марии во время трапезы в Вифании как символ духовного служения, так же как и ее приседение возле ног Господа. Но в данном случае духовен только мотив этого поступка — вера. Само же по себе помазание ног — это служение телесное. Возьмем обыденную ситуацию: человек умащает себя благовониями и тем самым заботится о своем теле, о том, чтобы от него исходил хороший запах, — что в этом духовного? Мария помазала ноги Господа миром, исполняя некий обычай, хотя, может быть, в несколько измененном виде: обычно миром мазали голову, как это сделала над Господом другая женщина, о которой говорят евангелисты Матфей и Марк. Таким образом, в двух рассматриваемых нами случаях Мария поступила противоположным образом. Сначала она внимала слову Божию — потом послужила Спасителю телесно. Притом телесное служение в данном случае было не обязательно. Если в пище нуждается всякий человек, то умащение тела благовониями — это скорее излишество.

Марфа, желавшая угодить Господу угощением, упрекала Марию в бездействии. Иуда, осуждая ее, заботился (по видимости) о духовном — о нравственности, о соблюдении заповеди милосердия. Спаситель и в том и в другом случае защитил Марию. Значит, нельзя упрекать друг друга ни тогда, когда мы служим Господу телесно, через внешние добродетели, допустим через милосердие, ни тогда, когда мы служим Ему духовно, то есть внимаем слову Божию или вступаем в общение с Господом. Приседение у ног Спасителя — это не только слышание слов Божиих, но в некотором смысле и молитва. Сейчас мы обращаемся к Господу Иисусу Христу духовно, а ученики Его одновременно с этим общались с Ним телесно, то есть беседовали с Ним и внимали Его словам. Возможно, и Мария не только слушала, что говорит Спаситель, но и задавала Ему вопросы. Марфа укорила Марию за то, что духовное предпочитается телесному, Иуда Искариотский — за то, что телесное предпочитается духовному. Спаситель запрещает и те и другие упреки. Пусть каждый служит Господу так, как укажет ему воля Божия. Ни то, ни другое нельзя назвать предпочтительным. А на примере Марии мы видим, что один и тот же человек в разное время может послужить Богу и духовно, внимая словам Божиим, пребывая в общении с Господом, и телесно, но так, чтобы его поступок имел духовный смысл.

Итак, мы с вами уже сделали определенный вывод из повествования. Но я хочу еще раз обратить ваше внимание на характеры этих двух сестер, любимых учениц Спасителя, — практичной Марфы и порывистой, сердечной Марии. Обе они угождали Богу, обе любили Господа Иисуса Христа и были любимы Им. Только любовь их проявлялась по-разному. Мы должны принимать и то и другое служение. Да, в какой-то момент Марфа поступила неправильно, но мы не должны делать из нее некий символ, а тем более символ отрицательный. Не считаем же мы, например, что апостол Петр, который трижды отрекся от Христа, — это символ предательства. Впоследствии он покаялся и потому стал для нас образцом покаяния и смирения. Всякий человек, даже так тяжко согрешивший, как трижды отрекшийся Петр, может быть восстановлен в своем прежнем служении, и ему может быть возвращена благодать. Апостол Петр, смевший из-за своей порывистости и непосредственности возражать Спасителю, часто подвергался укорам от Господа, однако же исправлялся и проявлял послушание. Так же мы должны думать о Марфе: она ошиблась, высказав необдуманный упрек, но была вразумлена Спасителем и, как мы видим, в дальнейшем, хотя и сохранила прежние черты своего характера, приобрела смиренную покорность своему Учителю — Господу Иисусу Христу. Вот такими мыслями я хотел поделиться с вами о своих любимых евангельских персонажах — Марфе и Марии. Не об одной Марии, а о Марфе и Марии. Без Марфы Марии было бы тяжело: кто о хлебе-то насущном заботиться будет?

 

* * *

Вопрос. Почему в Богородичные праздники читают Евангелие о Марфе и Марии и в конце присоединяют повествование о женщине, воздавшей хвалу Божией Матери?

Ответ. Я думаю, потому, что в служении Марии видят некое подобие служения Божией Матери. Пресвятая Дева Мария также служила Господу незаметно, тайно, внешне как будто бы ничего не делая. Как Мария, сестра Лазаря, сидела у ног Спасителя, так и Божия Матерь внимала слову Божию и прилежала молитве. Поэтому Церковь прославляет образ жизни Пресвятой Богородицы.

Далее читают отрывок, в котором восхваляются Господь и Божия Матерь: Бысть же егда глаголаше сия, воздвигши некая жена глас от народа, рече Ему: блажено чрево носившее Тя, и сосца, яже еси ссал. Он же рече: темже убо блажени слышащии слово Божие и хранящии е (Лк. 11, 27–28).

Блаженно чрево, носившее Тебя, то есть блаженна Та Женщина, Которая родила Того, Кто учит, что духовное выше телесного.

Вопрос. Насколько уместно монашествующим работать в благотворительных учреждениях?

Ответ. Лично я считаю, что те, кто отрекся от мира, не должны заниматься социальным служением — это развлекает. На съезде монашествующих в 1909 году эта проблема обсуждалась лучшими представителями монашества того времени. Был сделан вывод, что монастыри, если им позволяют средства, могут иметь при себе благотворительные учреждения, но работать в них должны не монахи. Хотя, конечно, это решение не было обязательным для исполнения.

Не знаю, как в наше время, но до революции некоторые обители могли позволить себе содержать какие-либо благотворительные учреждения: школы, приюты и так далее. Правда, дореволюционное правительство такими вещами злоупотребляло и, можно сказать, заставляло монастыри иметь подобные учреждения даже тогда, когда это было неуместно. В любом случае, благотворительное учреждение, если оно у монастыря есть, не должно отвлекать монашествующих от их собственной духовной жизни. Как вы сами видите, даже когда мы трудимся только для того, чтобы прокормить самих себя, то для молитвы остается не так уж много времени: буквально несколько часов в день. А что будет в приюте, где нужно еще и ухаживать за девочками?

Даже в общежительном монастыре, в котором нужно работать, на первое место все равно нужно ставить умное делание. А при нем необходимо если не полное отсутствие забот и различных попечений, то, по крайней мере, неимение пристрастий и приверженности к кому-либо. В благотворительных же учреждениях, соприкасаясь с миром, постоянно общаясь с людьми, сохранить такое устроение очень трудно. В общем, конечно, работать в таких заведениях монашествующим неуместно, но, тем не менее, какая-то благотворительность со стороны монастыря тоже должна быть.

Вопрос. Можно ли сказать, что идущие монашеским путем должны ориентироваться только на образ Марии, а служение Марфы исполнять по необходимости?

Ответ. Почему только на образ Марии? Смотря в чем и до какой степени. Допустим, кто-то несет послушание церковницы. В каком-то смысле эта сестра служит людям, хотя и в храме: следит за чистотой и порядком, помогает во время службы и так далее. Сестры, несущие послушание в трапезной, также служат людям, и это совершенно естественно. Своими способностями мы служим друг другу. Неважно, у кого какие способности: в монастыре все равны и каждый делает то, что он может. Не то, что хочет, а то, что может. Один своим трудом, может быть, много зарабатывает для монастыря, другой — какие-то копейки. Однако если кто-то не будет готовить для тебя обед, накрывать на стол, мыть за тобой посуду, значит, ты должна будешь все это делать сама и у тебя не будет времени спокойно заниматься своим послушанием. Надо помнить, что наша основная цель заключается не в том, чтобы написать икону, красиво спеть или сделать перевод какой-нибудь душеполезной книги, а в том, чтобы созидать собственную душу для вечной жизни. И в этом смысле совершенно безразлично, чем занимается та или иная сестра: моет пол, пишет иконы, читает на клиросе или выполняет обязанности уставщицы. Один человек, может быть, прекрасно пишет иконы, но в духовной жизни оказывается нерадивым, а другой день и ночь моет посуду, однако стяжал непрестанную молитву.

По-настоящему духовный человек никогда не упрекнет того, кто несет более скромное послушание. Нельзя, подобно Иуде Искариотскому, упрекать другого в том, что его служение — напрасная трата времени, тогда как он мог бы сделать доброе дело; или, подобно Марфе, говорить, что нужно больше заботиться о практических вопросах, а духовное можно делать как бы между прочим. Спаситель порицает в этом случае позицию и Иуды, и Марфы, защищая тех, кто совершает правильное служение, безразлично: телесное или духовное — лишь бы оно было уместным и своевременным.

Поэтому не нужно говорить, что монашество — это исключительно Мариино служение в том смысле, как оно описано в эпизоде, в котором Спаситель упрекнул Марфу. Монашество заключает в себе и телесное и духовное служение, в зависимости от необходимости. Можно вспомнить два евангельских эпизода: Марию, которая слушала Спасителя, сидя у Его ног, совершая тем самым духовное служение, и Марию, помазавшую ноги Господа миром, что в некотором смысле можно назвать телесным служением.



[*] Беседа в Свято-Игнатьевском скиту Ново-Тихвинского женского монастыря, 10 июля 2002 года.