Сегодняшнюю беседу я хочу начать с напоминания евангельского повествования о том, как Господь наш Иисус Христос после Тайной вечери молился в Гефсиманском саду в последнюю ночь перед Своими страданиями. Сама эта молитва, можно сказать, была началом страданий Спасителя. Евангелист Лука говорит, что Господь Иисус Христос молился до кровавого пота, и другие евангелисты также свидетельствуют о том, какое борение Он переживал. В Богочеловеке Иисусе Христе действовали две воли: Божественная и человеческая (то есть колеблющаяся и боящаяся страданий). В конце концов Спаситель, хотя и не без помощи ангела, явившегося укрепить Его, победил Самого Себя, человеческая воля смирилась перед Божественной. Но Господь Иисус Христос в эту страшную ночь оставался настоящим, совершенным Человеком. В данном случае под совершенством мы подразумеваем не высшую ступень в развитии существа, а полноту человеческого естества Спасителя. Конечно, Он был совершенным и в смысле безгрешности, бесстрастия, святости, но для нас сейчас важнее, что в Нем в полной мере присутствовало все, что есть в человеке, кроме греха. Испытывая борение и страх во время молитвы в Гефсиманском саду, Господь просил человеческой поддержки у Своих ближайших учеников — Петра, Иакова, Иоанна, тех, кто был свидетелем Его преображения на Фаворе и кто, как мы знаем из Евангелия, проявлял наибольшую ревность, пусть иногда неразумную, но все же искреннюю.
И вот Спаситель, вернувшись к ученикам после Своей первой молитвы, увидел, как вы помните, что они спят. Что Он им сказал, в чем упрекнул апостола Петра? Симоне, спиши ли? не возмогл еси единаго часа побдети? Бдите и молитеся, да не внидете в напасть: дух убо бодр, плоть же немощна (Мк. 14, 37–38). Мы видим, что самые ревностные ученики Спасителя, потеряв эту бдительность или, как выразился Спаситель, духовную бодрость, поддавшись телесной немощи, не смогли достойно выдержать испытание, которое ждало их в ближайшем будущем. Апостол Петр, правда, показал некоторое мужество, выхватив нож и отсекши ухо рабу. Но когда нужно было проявить не воинственность, а истинно христианскую добродетель — мужество, соединенное со смирением, — он смалодушничал и трижды отрекся от Спасителя. Все прочие апостолы бежали. До конца при Спасителе остался один Иоанн Богослов. Сам он, всегда говорящий о себе очень искренне и скромно, рассказывает, что его впустили во двор первосвященника потому, что он был с ним знаком. По преданию, дом Иоанна Богослова находился рядом с домом первосвященника, то есть они были соседями. Как вы знаете, порой соседство, дружба решают многое в самых необыкновенных обстоятельствах. Даже враги порой находят общий язык благодаря личным контактам и связям. Здесь, видимо, произошло нечто подобное. Кто знает, как повел бы себя Иоанн Богослов, если бы не был знаком с архиереем. Во всяком случае, остальные близкие ученики Спасителя проявили малодушие: апостол Петр отрекся от Христа, Иаков, как и прочие апостолы, бежал.
Бдите и молитеся, да не внидете в напасть: дух убо бодр, плоть же немощна. Апостолы проявили то, что мы сейчас назвали бы нерадением. Возможно, у них были какие-то извинительные причины: скорбь, усталость, страх, непонимание того, что происходит. Евангелист Марк замечает: Бяху бо очеса им тяготна (Мк. 14, 40). Отчего были отягощены их глаза? Может быть, от плача? Как бы то ни было, в результате апостолы проявили нерадение, которое привело к страшному преткновению. Мы знаем, что апостол Петр особенно остро переживал это. Когда во дворе первосвященника Господь посмотрел на него с немым упреком, он горько заплакал. По преданию, в течение всей своей жизни апостол Петр, услышав пение петуха, начинал плакать, даже тогда, когда он был уже прощен и восстановлен в чине апостола, стал одним из первейших апостолов — столпом, как говорит о нем апостол Павел. На иконах апостола Петра изображают с бороздками на щеках, что в иконописной традиции является символом покаянного плача.
Вот к какой страшной беде может привести нерадение! Особенно об этом должны помнить те, кто уходит из мира. Возможно, им кажется, что, проявив некоторую ревность и изменив свой образ жизни, они оставили позади все соблазны и опасности, и для спасения им осталось сделать совсем немного. Но уверяю вас, перемена одежды и положения в пространстве не обеспечивает спасения. Внутренне мы можем остаться на том же месте или даже прийти в худшее состояние. Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит с горечью, что видел много монашествующих, уже в обители приобретших страсти, которых они не имели в миру. Он объясняет это тем, что эти люди не имели покаяния.
Я часто вспоминаю известное выражение, принадлежащее Самому Господу Иисусу Христу: Царствие Небесное нудится. Но предыдущую часть фразы нередко забывают, а между тем, чтобы по-настоящему, глубоко понять это изречение, нужно вспомнить его целиком. От дний же Иоанна Крестителя доселе Царствие Небесное нудится, и нуждницы восхищают е (Мф. 11, 12). От дней Иоанна Крестителя, то есть от тех дней, когда Иоанн Предтеча возгласил: Покайтеся, приближибося Царствие Небесное (Мф. 3, 2). Проповедь Иоанна Крестителя передана евангелистами очень кратко, в основных, так сказать, узловых моментах (возможно, его немногие слова были исполнены такой силы духа, что действовали на слушателей и без риторических приемов и логических доказательств).
Сотворите убо плод достоин покаяния (Мф. 3, 8). Через покаяние человек обретает Царство Небесное, покаяние и есть то самое понуждение, о котором говорит Господь Иисус Христос. Не нужно думать, что человек может совершить христианский подвиг только тогда, когда у него «есть настроение» (в особенности это относится к молитве — наиболее простому и откровенному выражению покаяния). Необходимо понуждение. Оно может быть двух видов: исходящим от другого человека и самопонуждением. Соответственно мы можем либо подчиняться другим людям, заставляющим нас исполнять какой-то труд и вести себя определенным образом, либо самостоятельно принуждать себя.
От дний же Иоанна Крестителя доселе — конечно, не до того момента, когда Господь произнес эти слова. Доселе следует понимать в некоем таинственном смысле — до настоящего времени, непрестанно длящегося (собственно, только настоящее действительно существует: будущее еще не наступило, а прошлое уже исчезло). Доселе Царствие Небесное нудится, и нуждницы восхищают е. Это понуждение и есть основа христианской жизни, в том числе монашеской. Некоторые видят кардинальное различие между мирским и монашеским образом жизни: мол, монаху ничего нельзя, а мирянину все можно. Как иронично замечал святитель Игнатий (Брянчанинов), люди иногда оправдывают даже свои смертные грехи, говоря, что они, мол, не монахи. На самом деле, по словам аввы Дорофея, монаха от мирянина отличают только две вещи: безбрачие и нестяжание. Кстати, и в миру есть люди, живущие одиноко и целомудренно. Поэтому никто не имеет права искусственно занижать требования к себе. И в монастыре могут найтись уверяющие себя: «Мы же не святые, не избранники Божии, не преподобные. Мы не можем жить в дупле или в пещере. Не можем питаться одними сухарями и обходиться без пирожных. В наше время вообще без пирожных подвизаться невозможно!» Ну что ж, пусть будут пирожные и шоколадки, пусть будет рыба, соленая и жареная. Но при этом на первом месте должно стоять понуждение себя к внутренним подвигам, молитве, трезвению ума, смирению и послушанию. Послушание не должно быть формальным, когда человек слушается только потому, что находится в безвыходном положении. Истинное послушание соединено с внутренним согласием. Тогда действительно можно говорить о том, что имеет место самопонуждение.
Тут нужно устранить некоторую путаницу в понятиях. Одно дело, когда мы лицемерим, что-то из себя изображаем, пытаемся выглядеть подвижниками, и совсем другое — когда мы искренне понуждаем себя, то есть сознательно избираем определенный образ жизни. Хотя известны случаи, когда и лицемеры чудесным образом обращались к вере. Во времена гонений на христианство языческий актер Генесий изображал перед императором и придворными таинство крещения. Таинство совершалось по правильному чинопоследованию, так как актер имел родственников-христиан и хорошо подготовился к этому кощунственному спектаклю. Но в самый момент крещения произошло чудо: актеру было некое видение, и на него сошла благодать Божия. Он вдруг совершенно серьезно сказал, что он христианин. Зрители не ожидали этого и подумали, что представление продолжается. Но актер настаивал на своем. Император пришел в недоумение, потом разгневался, и этот человек был казнен как христианин. Перед казнью актер, объясняя причину своего обращения, рассказал о видении и благодати, которая преобразила его душу.
Известен еще один случай. Некий разбойник, переодевшись в монаха, пришел в женскую обитель, чтобы разведать, как ее ограбить. Его приняли за старца (видимо, он был преклонного возраста), встретили с почтением, омыли ему ноги и этой водой окропили сестер. Среди них была одна слепая, которая прозрела, когда вода попала ей на глаза. Это так подействовало на разбойника, что он покаялся и впоследствии действительно стал подвижником.
Если человек даже неосознанно понуждает себя к добру, это может привести его к внутреннему изменению. Тем паче оно произойдет, когда человек полностью осознаёт, к чему стремится. Поэтому не нужно оправдываться: «Я не могу делать вид, что я святая, что я молитвенница. Я не могу притворяться смиренной, потому что у меня нет смирения. Я вообще человек раздражительный и грубый». Таким людям я говорю: «А ты научись лебезить перед ближним». Если раздражительный человек начнет угождать ближним, пусть и неискренне, это принесет ему пользу. Иногда под предлогом искренности мы позволяем свободно действовать своим страстям. Простота хороша тогда, когда обнаруживает скрывающиеся за ней добродетели. Но если человек гневлив или сладострастен, кому нужна его простота? Лучше бы он немножко лицемерил и вел себя прилично. Конечно, лицемерие — страшный грех и никто не оправдывает фарисейство. Но я хочу подчеркнуть необходимость понуждения себя: Царство Небесное нудится.
Мы не должны надеяться только на вдохновение, на какие-то эмоциональные всплески или даже на действие благодати. Человек — существо переменчивое. Вообще, ничто на земле не пребывает неизменным. А люди, как существа разумные и духовные, особенно удобоподвижны. К сожалению, после грехопадения переменчивость человека приобрела дурной характер: вместо того чтобы восходить от силы в силу и становиться все лучше и лучше, он мечется между добром и злом. Сегодня мы искренне хотим каяться и молиться, а завтра на нас нашли совершенное безразличие, сластолюбие, суетность и прочее. Сегодня мы проявили кротость и смирение, а завтра, к собственному удивлению, сильнейшим образом разгневались. Эти перемены сопровождают нас на протяжении всей нашей жизни. Слова пророка Давида: Всяк человек ложь (Пс. 115, 2) — некоторые понимают именно в таком смысле: человек сам себе лжет, потому что постоянно меняется. Только что он искренне чего-то хотел, но прошло мгновение, и он так же искренне стремится к противоположному. И кто может сказать, в какой момент он был самим собой? Поэтому особую ценность имеет именно понуждение: оно придает нам постоянство, столь необходимое в нашей трудной жизни.
Особенно это касается монашествующих. С одной стороны, мы своим уходом из мира облегчили себе жизнь, но с другой — сделали ее более опасной. Мы не имеем отдохновения в суете, легком общении и постоянно находимся наедине с самими собой. Чем бы мы ни занимались, какие бы послушания ни выполняли — сидим ли за швейной машинкой, моем ли посуду или поем на клиросе, — мы всё равно принадлежим самим себе, потому что благодаря отречению от мира освободились от всех связей, которые мешали нам сосредоточиться на собственной душе. А темные силы с особенной яростью нападают на человека, освободившего свой дух для молитвы. Поэтому монашествующим понуждение необходимо гораздо больше, чем мирянам. Впрочем, повторю, кардинального отличия между мирянами и монахами нет. Все зависит от того, как мы живем. Можно и в монастыре жить как в миру, в суете и заботах, не имеющих ничего общего со спасением души. А можно и в миру (если человек имеет возможность уединиться, подобно монаху) подвизаться и достигнуть благодатного и богоносного состояния. За примером далеко ходить не надо: вспомним праведного Симеона Верхотурского.
Нам необходимо всячески бороться с ужасной, гибельной страстью нерадения. Иногда она действует откровенно, а иногда — под предлогом некоего смирения. «Мы не святые, — думает сестра или брат, — среди нас нет Исихия Иерусалимского, Григория Синаита или преподобной Феодоры. Мы обыкновенные мужчины и женщины, ничем не отличающиеся от всех прочих. Слава Богу, что мы хоть сколько-то молимся и прилично себя ведем. Чего еще от нас требовать? В наше время и это очень много. Проживем так лет шестьдесят — и все будет в порядке». И вот так люди живут, а изменений все нет. Изменений не происходит потому, что мы сами добровольно избрали ужасную страсть нерадения, которая одна уже может погубить человека. Если мы хотим спастись, в нас должна быть ревность, выражающаяся именно в понуждении, то есть в постоянном стремлении к покаянию и тому плодоношению, о котором говорит Иоанн Креститель: Сотворите плоды, достойные покаяния (см. Лк. 3, 8). Будет ревность — обязательно будут и плоды (хотя, конечно, не в тот же миг). Даже если человек подвержен сильнейшей блудной страсти, или гордости (самой опасной из страстей, потому что она ослепляет человека), или другим безобразным душевным и телесным страстям, но при этом у него есть ревность, то он все сможет победить. Ревность может изменить даже последнего негодяя. И наоборот, самый добродетельный человек, поддавшись нерадению или, проще говоря, лени, может совершенно опуститься. Нередко можно услышать: «У этого человека ограниченные способности, но он берет трудолюбием, а у того — блестящее дарование, но лень его сгубила». В духовной жизни бывает то же самое. Мы должны приобрести постоянство в виде понуждения и ни в коем случае не путать его с лицемерием. Недопустимо оправдывать свое нерадение, называя его смирением или искренностью.
В особенности пагубно нерадение в отношении молитвы, или, говоря более конкретно, в отношении молитвы Иисусовой. Для монашествующего пренебрежение умным деланием — просто душевная смерть. Нерадение может проявляться, во-первых, в полном оставлении четочного правила под разными предлогами (послушания, болезни и так далее), во-вторых — в формальном исполнении правила, без понуждения к вниманию, без стремления к преуспеянию. Конечно, такое стремление должно быть не ради самого преуспеяния, а ради того, чтобы по-настоящему, искренне умолить Бога о прощении своих грехов. Как я уже говорил, все добродетели есть плод покаяния, но наиболее откровенно, можно сказать в чистом виде, покаяние выражается в молитве Иисусовой. Каким иным образом, кроме молитвы, мы можем упросить Бога о помиловании? В чем, как не в молитве, проявляется ощущение нашей немощи — настоящее покаянное чувство? Если мы впали в нерадение по отношению к молитве, то едва ли нам помогут остальные добродетели. Если же мы нерадивы в чем-либо другом, но сохраняем ревность к молитве, то можно надеяться, что Господь найдет способ вразумить нас подобно тому, как Он вразумил грешника, который часто молился перед иконой Божией Матери, не собираясь, однако, ни каяться, ни исправляться. Однажды этот человек увидел кровь на руках Младенца и услышал голос Матери, говоривший, что своими грехами он вновь распинает Ее сына, и был так потрясен, что сразу переменил свою жизнь. Этот случай мы вспоминаем в день празднования иконы «Нечаянная радость». Как видите, молитва спасает даже того человека, который не осознаёт, что он погибает.
Говоря об Иисусовой молитве, можно повторить все, что уже сказано о самопонуждении. Оно необходимо и для того, чтобы совершать молитву вообще, и для того, чтобы совершать ее внимательно. Не нужно отсутствие понуждения выдавать за смирение: мол, я не заставляю себя молиться внимательно, потому что Бог не дает мне внимания. Буду молиться, как молюсь, а внимание Бог когда-нибудь даст. Но если ты не будешь понуждать себя что-либо делать, то ты никогда этого не сделаешь. Господь в Священном Писании, в псалмах, часто называется помощником. Я думаю, это нужно понимать так: Господь помогает нам, когда мы сами трудимся. Мы должны осознать, что наши собственные труды в деле нашего спасения необходимы. Святые отцы Православной Церкви, в отличие от западных христиан, учат, что спасение совершается единством двух действий: человеческой воли и Божественной. В богословии это называется синергизмом. Этот термин происходит от греческого слова «синергия», которое в буквальном переводе на русский язык означает содействие — союз двух действий. Отнимем одну составляющую — человеческую волю, и Бог ничего не сможет для нас сделать. Как сказал кто-то из подвижников, Бог сотворил нас без нас, но спасти нас без нас Он не может. Не нужно думать, будто достаточно один раз в жизни совершить значимый поступок, например уйти из мира, а уж вслед за этим сами собой последуют благотворные изменения. В каждое мгновение своей жизни мы должны иметь понуждение, в особенности в отношении молитвы. Как говорит преподобный Иоанн Лествичник, молитва — мать всех добродетелей. Понуждая себя к молитве, мы преуспеваем и в остальном.
Не нужно оправдываться тем, что мы якобы не понуждаем себя к особенно внимательной молитве из смирения, чтобы никто не видел, что мы молитвенники. Но часто бывает, что человек под предлогом смирения на самом деле перестает себя понуждать. Да, никто не видит, что он молитвенник, но и он сам перестает в себе это видеть. Между тем великий праведник нашего времени, святой Иоанн Кронштадтский говорит в одной из своих записей о том, что молиться перед людьми нужно громко, никого не стыдясь. Сам он всегда совершал свой молитвенный подвиг в присутствии людей, в ежедневном богослужении, и постепенно выработал навык молитвы правильной, внимательной, пламенной. Он действительно общался с Богом, не обращая внимания ни на кого и ни на что. Известно несколько характерных случаев (о них мало говорят, но мне они кажутся очень важными). Однажды в церкви во время литургии заплакал ребенок, и отец Иоанн коротко сказал: «Выведите его». Отец Иоанн Кронштадтский был преисполнен любви к ближнему, к детям, но считал, что ничто не должно мешать молитве. И служители вывели ребенка из церкви. Когда отец Иоанн шел служить литургию, то по пути ни с кем не разговаривал и даже старался никого не благословлять, так что казался людям угрюмым. И в алтаре он говорил коротко и жестко. Все это для того, чтобы не отвлекаться от молитвы.
Конечно, не все могут подражать отцу Иоанну Кронштадтскому буквально. Но каждый из нас должен видеть в его действиях пример того, что нужно думать только об угождении Богу, невзирая на мнение других людей. Отца Иоанна не заботило, что его сочтут жестоким или лицемером, молящимся напоказ. Он не думал об этом, иначе это было бы такое же человекоугодие, какое имели фарисеи, молившиеся на перекрестках. Один из современных писателей, архиепископ Иоанн (Шаховской), рассказывает, что многие пытались подражать отцу Иоанну Кронштадтскому. Пытались перенять его манеру чтения канонов, несколько разговорную интонацию во время богослужения, подражали его громкому голосу и даже приверженности к облачению красного цвета — цвета крови Спасителя. Но подражатели забывали одну простую вещь: отец Иоанн Кронштадтский занимался непрестанной молитвой Иисусовой. А вот в этом-то ему как раз никто особенно и не подражал. Никто не понимал сути, которая состояла в умении молиться, а подражали только тому, в чем она выражалась.
Итак, мы должны, невзирая ни на что, понуждать себя к молитве. Конечно, это не значит, что нам нужно выйти на улицу и молиться вслух. Мне не хотелось бы, чтобы меня поняли так примитивно. Существует целая наука о молитве. Как говорит схимонах Василий Поляномерульский, об одной Иисусовой молитве написано множество книг, а о чтении, скажем, канонов и тропарей ничего нет. Иисусова молитва заслуживает серьезного изучения и следования тому, что до нас уже пройдено. В этом отношении мы должны быть верными, в первую очередь, преданию святых отцов. В Русской Церкви есть великий учитель и молитвенник — святитель Игнатий (Брянчанинов), мы можем руководствоваться также трудами Паисия (Величковского), схимонаха Василия Поляномерульского, Нила Сорского. Некоторые другие подвижники, например оптинские старцы, делали об Иисусовой молитве отдельные замечания, выраженные, может быть, всего в нескольких фразах. Однако эти высказывания настолько ценны, что становятся для нас важнейшими вехами при нашем духовном развитии. А человека, проявляющего нерадение по отношению к Иисусовой молитве, можно назвать самоубийцей. Он лишает себя всякой духовной жизни, и никто ему не поможет, если только он сам не возьмется за ум.
Хочу сказать и о самооправдании. Я уже упоминал о том, как мы оправдываем свое нерадение, нелепым образом выдавая его то за смирение, то за искренность. Это далеко не все причины, которые мы придумываем в свое оправдание. Кто-то говорит: «В келии так много людей — как тут помолишься!» Или: «На четочном правиле невозможно сосредоточиться: один дышит, другой кашляет». Оправдываются тяжелым послушанием, слабым здоровьем, неудачными обстоятельствами, — в общем, не видят никакой возможности заняться молитвой по-настоящему (и не только заняться молитвой, но и вообще жить добродетельно). На самом деле подобное самооправдание безосновательно. Каждый может придумать бесчисленное множество причин, извиняющих нарушение заповедей. Между тем Евангелие не требует от нас того, чего требовал от иудеев Моисеев закон, — строго придерживаться установленного образа жизни, строить дома определенной архитектуры и так далее. Евангелие универсально, оно опускает все это, оно касается только внутренней жизни человека, к которой, однако, предъявляются требования гораздо более строгие, чем требования Ветхого Завета. При этом во второстепенных житейских вопросах человек остается совершенно свободен и ни к чему не принуждаем. Ничто не может помешать нам жить по заповедям, в особенности преуспевать в молитве Иисусовой.
Большинство наших оправданий, убедительных для других и для нас самих, в действительности ничего не значат. Господь Иисус Христос обличал фарисеев: Вы есте оправдающе себе пред человеки, Бог же весть сердца ваша: яко, еже есть в человецех высоко, мерзость есть пред Богом (Лк. 16, 15). Оправдывая себя перед людьми, иногда и перед старицей, настоятельницей или духовником, убеждая их в том, что у нас были извинительные обстоятельства для того, чтобы грешить, мы оскверняем себя перед Богом. И разве мы от этого что-то приобретаем? Наоборот, мы теряем благодать и всякое преуспеяние, лишаемся возможности духовного продвижения. Успокаивая себя, мы себя обессиливаем. Будут проходить дни, месяцы, годы, а мы так и не дождемся благоприятных условий для духовной жизни. Их никогда не будет, если мы сами их не создадим, если наш собственный внутренний мир не образует вокруг нас благоприятную для духовной жизни атмосферу. Иначе мы будем откладывать молитву до тех пор, пока не удастся уединиться в лесу, или пока у нас не появится богоносная старица, или пока не придет какой-нибудь необыкновенный пророк... Без конца будем оправдывать себя теснотой в келии, занятостью, собственными немощами, отсутствием подлинного духовного руководства, неблагоприятным временем, в которое мы живем. Бесконечно будем считать, что сегодня к человеку нужно предъявлять пониженные требования: «Достаточно того, что мы не совершаем тяжких грехов. Куда уж тут Евангелие исполнять! Кто его нынче исполняет? Пусть скажут спасибо, что мы его вообще читаем». В итоге мы к своему нерадению прибавляем самооправдание. А как говорит Пимен Великий, кто имеет своеволие и самооправдание, тот воздвиг медную стену между собой и Богом.
Нерадение, в особенности в Иисусовой молитве, соединенное с самооправданием, делает человека совершенно безуспешным. Мы должны опомниться, истрезвиться, подобно тому как пьяный обливается холодной водой, чтобы прийти в себя, понять, где он находится, припомнить, что он вчера натворил. Если мы сами с собой так не поступим, то можем погибнуть еще более нелепо и унизительно, чем пьяница, который замерзает насмерть в сугробе. Недаром святые отцы употребляют термин «трезвение». У противоположного трезвению состояния нет названия, но мы можем предположить, что это духовное опьянение. Пьяный не понимает, что делает, и неправильно оценивает действительность. Так и не трезвящийся человек думает, что живет нормально, а на самом деле он близок к погибели, и если бы не Промысл Божий, то неизвестно, что с ним стало бы. Склонный к самооправданию человек постоянно находит извинения своим оплошностям и полагает, что виновато все вокруг, только не он сам. Человек, укоряющий себя, поступает наоборот. Самоукорение, как я не раз вам говорил, состоит не в том, что мы мысленно ругаем себя (такое возможно, например, и просто от досады), а в том, что мы видим причину нашей греховности в нас и только в нас самих. Нам нужно избавиться от привычки приписывать свои страсти, в особенности нерадение, каким-то не зависящим от нас вещам.
К сожалению, я сталкивался с тем, что нерадение очень быстро может полностью переменить человека. Даже произволение его становится другим. Человек как будто теряет корень, суть своей жизни, забывает свои первоначальные искренние, пламенные, ревностные стремления. Он может превратиться в свою противоположность: из ревностного монаха — в пьяницу и блудника, из искренне верующего юноши — в циника. Это происходит незаметно. Человеку кажется, что он такой же, каким был всегда, но по сути он уже стал другой личностью. Бывает даже, что он начинает враждебно относиться к людям, которые напоминают ему того, кем он был раньше. Он посмеивается над ними, а иногда из зависти делает им неприятности. Мы не должны забывать об опасности впасть в такое состояние. Наш монастырь еще молодой, и хотя здесь есть люди разного возраста, в том числе и пожилые, но все они вступили в этот подвиг недавно. В этом смысле здесь все юные и потому должны понимать, что им известно только начало. Не нужно думать, что духовная жизнь пойдет как по накатанной колее: удобно сядем, быстро поедем и хорошо прокатимся. Необходимы ежедневный труд, понуждение себя, постоянная борьба с собой. Необходимо всегда помнить, что каждый из нас способен к самым неожиданным и ужасным переменам. Если мы об этом забываем, значит, мы перестали трезвиться, то есть в каком-то смысле уже впали в нерадение. А нерадение есть единственный непобедимый враг. У того, кто поддался ему, не остается, пожалуй, никакой надежды на исправление. И наоборот: понуждение может сделать истинным христианином самого запутавшегося, немощного, грешного, страстного человека. Поэтому монашество — это и есть истинное, так сказать, бескомпромиссное христианство. Как сказал Иоанн Лествичник, монах — это тот, кто на всякое время и на всяком месте думает только об исполнении евангельских заповедей. Вот наш идеал. Мы должны, ничем себя не извиняя, стремиться к нему и очень бояться спокойного существования. Конечно, мы стараемся, чтобы в обители внешне все было спокойно, но это делается для того, чтобы у вас была возможность для постоянной напряженной внутренней борьбы.
Суть нашей сегодняшней беседы проста. Ее можно было бы выразить в нескольких образных выражениях. Так делал Иоанн Лествичник, в книге которого названия глав включают перифразы. Например: «Об искоренителе страстей, высочайшем смиренномудрии» или «О матери добродетелей, священной и блаженной молитве». Мы могли бы сказать так: нерадение страшнее и опаснее всего. Оставление четочного правила — духовная смерть. Не нужно для молитвы ждать особого вдохновения, пламенной ревности. Истинная ревность состоит в постоянстве, а постоянство приобретается понуждением. От дний же Иоанна Крестителя доселе Царствие Небесное нудится, и нуждницы восхищают е.
Некоторые из присутствующих, наверное, думают: «Как долго и нудно он говорит!» Но посмотрите, какое емкое слово «нудно», оно одного корня со словами «понуждать», «понуждение». Царство Небесное нудится. В русском переводе сказано: Силою берется, — это более благозвучное, современное выражение. Но мне кажется, славянский текст точнее и слово «нудится» лучше передает характер действия. Чтобы обрести Царство Небесное, нам приходится понуждать себя, то есть делать что-то нудное — то, чего нам совершенно не хочется, что противоположно нашим чувствам и устремлениям. Мы должны понудить себя, хотя бы в нас не было и тени желания. Спаситель дважды говорит об этом: Царство Небесное нудится, и нуждницы восхищают е. Надо приобрести этот навык самопонуждения, иначе будет очень трудно. В иные моменты нам будет казаться, что все пропало, и тогда нам поможет только умение преодолевать эту, так сказать, нудность. Иногда нам представляется невозможным сделать какой-то нравственный шаг, исполнить ту или иную заповедь, победить греховный помысел. Но если мы постоянно будем помнить слова: Царство Небесное нудится, то сможем перешагнуть через себя.
В противном случае может получиться так: хочется нам что-то делать — мы делаем, не хочется — не делаем. Подобным образом часто поступали, например, люди искусства. Многие поэты писали то религиозные стихи, то любовную лирику. Точно так же один и тот же художник или скульптор создавал произведения искусства абсолютно разного содержания. Те и другие могли считать себя религиозными людьми — и одновременно быть дуэлянтами, интриганами, славиться своими любовными похождениями и даже заниматься магией и чародейством. Да и мы сами зачастую сегодня глубоко религиозны, а завтра с той же искренностью устремляемся душой к какому-либо недостойному внимания, отвратительному предмету. И даже не понимаем, какие к нам могут быть претензии, — ведь мы всегда искренни, а значит, как мы думаем, всегда правы. Но нужно понуждать себя к добродетелям не только тогда, когда мы имеем желание и ревность, но и тогда, когда они в нас остывают, а то и вовсе пропадают. Мы должны проявить твердость и не уступить, когда страсти восстают в нас с такой силой, что мы забываем о своем предназначении, о цели своего пребывания в обители, и нас как бы насильно влечет к злу, греху. Аще дух владеющаго взыдет на тя, места твоего не остави (Еккл. 10, 4). Святые отцы так толкуют это изречение из Екклесиаста: если на тебя восстал дух злобы, не оставляй своего места, имей постоянство. Это очень важный момент. Повторяю снова и снова: страшнее нерадения ничего быть не может. Оно может святого превратить в развратника, а ревностного христианина — в христопродавца. Поэтому будем бояться его как душевной смерти.
* * *
Вопрос. На молитвенном правиле из-за отвлекающих мыслей тяжело сосредоточиться, а в келии, в особенности перед сном, молюсь внимательнее. С чем это связано?
Вопрос. Я думаю, это связано с тем, что на правиле бывает брань, которая часто возбуждается посредством нашей памяти. Вспоминаются события, произошедшие в течение дня, и поэтому тяжело сосредоточиться. Кроме того, когда человек засыпает, он перестает обо всем заботиться — это психологическая особенность. Допустим, перед сном ты внимательно молишься. Но сколько минут ты засыпаешь? Неужели пять-десять минут стоят двухчасового правила? Бывает, что благодать Божия действительно посещает человека в этом пограничном состоянии. Возможно, это связано с тем, что человек в момент засыпания естественно, без усилия освобождается от нагрузки дня. О молитвенных состояниях во время засыпания можно прочитать у блаженного Диодоха в третьем томе «Добротолюбия».
Вопрос. Батюшка, как познать себя? Мне кажется, что я себя совсем не знаю и не понимаю. Очень трудно объяснить старице свои внутренние переживания. Боюсь, что расскажу не то, что происходит со мной в действительности, и потому не получу нужного врачевания.
Вопрос. Человек должен иметь рассуждение. Нужно учиться вглядываться в себя, понимать себя для того, чтобы правильно, беспристрастно о себе рассказывать, а не оправдываться или вводить в заблуждение старицу: допустим, от ложной ревности преувеличивать свое нерадение и выпрашивать благословение на подвиги, либо требовать себе снисхождения тогда, когда нужна строгость. Познание себя приход постепенно, от молитвы, от постоянного исследования себя, а не в один момент, как какое-то озарение.
Если человек познал себя, то он, можно сказать, приобрел духовное рассуждение. У монашествующих есть пословица: кто познал себя, тот познал Бога, — то есть насколько человек смирился, настолько он приблизился к Богу, настолько просветилось его духовное зрение. Чтобы подлинно познать себя, человек должен не только умом понять, что он грешен, но действительно увидеть в себе бесчисленное количество страстей, удобопреклонность ко греху, свои немощи, лукавство. От этого человек и приходит к смирению (как бы мы это ни называли — ненадеяние на себя, познание своей немощи, греховности и прочее). Смирение — это результат самопознания.
Вопрос. Мне кажется, что я имею ревность и к послушанию, и к молитве. Но в духовном развитии давно остановилась, совсем нет движения вперед. Нахожусь словно в душевной дебелости. Стараюсь себя понуждать, но результата нет. Старица говорит, что причиной этому может быть телесная немощь. Что мне делать? Я скорблю от сознания своей духовной мертвенности.
Ответ. Необходимо самопонуждение. Пусть кажется, что нет продвижения вперед, но на самом деле изменения есть. Бывает медленное и почти незаметное продвижение, но потом вдруг происходит качественный перелом и человек внезапно меняется. Все зависит не только от нас, но и от действия Божественной благодати. Когда Господь пожелает, тогда и подаст ее, только нужно проявлять терпение и трудиться, а не ждать, что каждый день будут приобретения. Когда еще может обнаружиться произволение человека, как не в то время, когда он ничего не испытывает? Легко проявлять ревность и молиться, если у тебя душевный подъем. А когда все обыденно, дебело, как ты говоришь, тогда и обнаруживается произволение человека, то есть видно его самопонуждение как таковое. Время идет, и как будто ничего не происходит, а потом человек вдруг меняется, может быть, его посещает благодать. Внутри человека что-то происходит, и он внезапно, как ему кажется, понимает какую-то важную вещь (на самом деле это подготовлено многими трудами). Не столько умом понимает, сколько познаёт на собственном опыте. Может быть, это что-то элементарное, но познать это на опыте бывает чрезвычайно трудно, иногда даже кажется, что невозможно. Если человек многими трудами приходит к этому, то перед ним открываются новые горизонты.
Вопрос. Если долгое время поддаюсь нерадению, то начинаю ждать какого-то внешнего толчка, чуда. Схожу на откровение помыслов, потом на исповедь, тогда и начну понуждать себя, исправляться. Часто впадаю в серьезные прегрешения. Они меня тяготят, и кажется, что невозможно понуждать себя, пока не исповедаешься, а сделать это сразу не всегда возможно. Так все и тянется.
Ответ. Потому я и говорю вам о том, что необходимо изо всех сил понуждать себя к молитве. Действительно, у нас не всегда есть возможность открывать помыслы. Конечно, хорошо было бы, как говорит Симеон Новый Богослов, открывать помыслы старцу утром и вечером: утром рассказать о том, что происходило ночью, вечером — о том, что днем. А еще лучше — исповедовать помыслы каждый час. У нас такой возможности нет.
Прибегайте к средству, которое всегда с вами, — к Иисусовой молитве. Пусть нет ревности или впала в нерадение, но ты ведь понимаешь, чтό нужно делать, заставляй себя. Апостол Павел говорит: В членах моих вижу иной закон, противящийся закону ума моего (см. Рим. 7, 23). Закон, который в наших членах, — закон греха — противится закону ума. Мы очень многое не хотим делать, многое нам бывает неприятно, но мы осознаём, что это необходимо делать, и делаем. Это касается как житейских вопросов, так и духовных.
Вопрос. Как приобрести настоящее покаяние? Старица говорит, что покаяние — это радостное чувство, а я подобного никогда не испытывала, наоборот, чувствую внутреннее мучение, так как постоянно согрешаю. Мне кажется, что я не могу применить советы старицы, иду не тем путем.
Ответ. Покаяние действительно приносит человеку радость. У Иоанна Лествичника есть выражение «радостотворный плач», то есть плач, который творит радость. Никто и не каялся бы, если бы не чувствовал духовного утешения. Имеется в виду радость не от шуток и смеха, а радость от общения с Богом. Человек чувствует и страх, и душевное мучение оттого, что он несовершенен, но все это растворяется радостью и утешением. Я употребил бы именно слово «утешение», а не «радость», чтобы не было путаницы. Покаяние сопровождается благодатным, духовным утешением. Почему у тебя сейчас этого нет? Придет когда-нибудь. Лишь бы вместо покаяния мы не предавались унынию, здесь уж точно никакой радости не бывает.
[*] Беседа в Свято-Игнатьевском скиту Ново-Тихвинского женского монастыря, 23 декабря 2002 года.