Схиархимандрит Авраам
Благая часть

Том 3. Между Сциллой и Харибдой

Между Сциллой и Харибдой*

Для сегодняшней беседы я решил использовать образ из поэмы великого древнегреческого поэта Гомера «Одиссея», в которой рассказывается о приключениях одного из героев Троянской войны. Всю поэму я пересказывать не буду, а напомню только один момент. Когда Одиссей с товарищами после победоносной войны возвращался домой, на пути их подстерегали разные опасности. Однажды им нужно было проплыть через пролив, на обоих берегах которого находились чудовища — Сцилла и Харибда. Харибда со страшным шумом всасывала в себя воду, словно выпивала всю воду в проливе, и заглатывала корабли, которые там проплывали, а обломки выплевывала. Сцилла была менее опасной: у нее было шесть голов и каждая голова могла схватить только одного человека. Пока Сцилла нападала на корабль, можно было проскочить пролив, потеряв при этом несколько человек. Cуществует выражение «между Сциллой и Харибдой» — так говорят о положении, при котором опасность или неприятность угрожает с двух сторон. Одиссей, направляя корабль в пролив, сказал своим соратникам о Харибде, но умолчал о Сцилле. Напуганные Харибдой, моряки стали держаться противоположного берега. Когда они вошли в пролив, Сцилла успела схватить шестерых человек, и корабль проплыл между этими страшными берегами. Таким образом, понеся некоторый урон, Одиссей спас большую часть людей.

В духовном смысле мы находимся в такой же ситуации: нам нужно проплыть между Сциллой и Харибдой. Прямых аналогий проводить не стоит: не обязательно мы должны что-то потерять. Но проплыть между двумя чудовищами, чтобы спастись, нам неизбежно придется. Сциллой и Харибдой в духовной жизни являются нерадение и гордость.

Преподобный Иоанн Лествичник говорит, что брань, которая приносит или поражение, или венцы, бывает по трем причинам. Первая причина — нерадение, вторая — гордость, и третья — зависть бесовская. О последней мы говорить не будем: если человек терпит брань по зависти бесовской, это значит, что он, по крайней мере, подвизается. Такой брани всегда сопутствует помощь свыше, помощь Божия. Искушение может быть очень сильным, но человека укрепляет некая таинственная, неизъяснимая внутренняя сила, которая делает его способным разумно и безопасно перенести брань. А когда брань бывает от нерадения и гордости, тогда человек падает.

В особенности страшна брань, случающаяся от гордости. Человек прилагает чрезвычайные усилия, чтобы воспротивиться искушению, но искушение оказывается выше его сил. Почему? Потому что, когда он поддается гордости, он предоставлен сам себе: благодать Божия его оставляет, Господь не укрепляет. А своими собственными силами, весьма ограниченными и скромными, человек, даже если в сравнении с другими он очень ревностный и обладает сильной волей, не способен победить диавола. Как говорится, на всякого мудреца довольно простоты.

С другой стороны, нельзя недооценивать и нерадения. Кажется, что это пустяк: тут что-то не доделал, там что-то упустил. А потом удивляешься: почему такое невыносимое душевное состояние? Почему ничего не можешь с собой сделать?

Может быть, у меня несколько ограниченный, субъективный опыт, но иногда мне кажется, что нерадение все-таки страшнее, чем гордость. Гордость, по словам того же Лествичника, может даже стать причиной совершенствования человека. Каким образом? От гордости попускается сильнейшая брань. Ревностный человек начинает бороться с искушениями и, конечно, бывает вынужден смиряться. Таким образом, гордость приводит к преуспеянию. Конечно, не потому, что гордость — это хорошо, а так получается, можно сказать, нечаянно, если человек имеет ревность. А что такое ревность? Ревность — это, по сути, радение. А отсутствие ревности — нерадение. Вот и выходит, что самое главное — иметь радение. К сожалению, многие спустя некоторое время после прихода в монастырь забывают об этом. Ревность быстро иссякает.

Конечно, когда человек приходит в монастырь, он делает это до какой-то степени сознательно и понимает, что ему предстоит особенный, чрезвычайный образ жизни. Но проходит некоторое время: год, два, три, иногда даже десять, пятнадцать, двадцать лет, — и человек успокаивается. Это касается, конечно, молодых людей. Ты пришел в двадцать лет с пламенной ревностью, а в сорок лет тебя уже ничто не волнует: все обычно, привычно, безразлично. Начались, так сказать, будни монастырской жизни. А в буднях имеет большое значение, кого на какую должность поставили, кто начальник, кто подчиненный, кто как себя ведет, с кем хорошо работать, а с кем плохо. О духовном преуспеянии и даже о спасении в вечности человек практически перестает думать. По моему мнению, нерадение — это чрезвычайно опасная страсть, просто всеобщая пагуба. Проявляться она может в самых разных видах. Я буду говорить о том, как это бывает в обители, какими вещами мы часто пренебрегаем, считая их незначительными, но пренебрежение которыми ведет к оставлению духовной жизни.

Слово «нерадение» кажется мне очень точным — в отличие от слова «гордость», значение которого несколько туманно и не всем понятно, поэтому его хочется заменить словом «самонадеянность», а вот нерадение — понятное слово. Это отсутствие радения, то есть желания, стремления, старания что-то сделать. Для большей понятности вместо «нерадение» иногда можно говорить просто «лень», имея в виду лень не по отношению к какой-либо работе, а по отношению к духовной жизни, в которую телесный труд входит как некая составная часть. Таким образом, радение можно назвать духовным трудолюбием, а нерадение — духовной ленью.

В чем может проявиться нерадение? К каким последствиям оно может привести? Очень распространенное проявление нерадения — это ослабление воздержания в пище. Предлоги могут быть самые разные: немощь, болезнь, усталость и прочее. Когда человек проявляет подобное нерадение, это может привести к последствиям просто катастрофическим: к блудной брани, блуду, оставлению монашеских обетов, полному изменению внутреннего строя человека. Не так, что человек нечаянно согрешил, а потом опомнился, — нет, у него просто полностью меняется весь образ мыслей. Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорит, что наш образ мыслей зависит от питания. Почему? Очень просто: при чрезмерном питании в человеке начинают действовать страсти, которые затмевают разум. Одной страсти чревоугодия достаточно, чтобы потемнить наш рассудок. Кроме того, от чревоугодия, естественно, появляется блудная страсть. Появляется лень в самом грубом, примитивном смысле слова. Некоторые люди впадают в гнев, потому что им нужно куда-то деть избыток энергии: с кем-нибудь поругаться или подраться, как это бывает в миру. Хорошая трапеза в монастыре нужна для того, чтобы люди могли нормально питаться и не заботиться ни о чем, кроме своего душевного состояния. Из этого не нужно делать предлог для того, чтобы устраивать пир на весь мир. Все равно необходимо себя контролировать.

Невоздержание в пище особенно опасно для молодых. В пожилом возрасте оно, конечно, тоже имеет значение, но к таким страшным последствиям не приводит. Человек может просто поддаться лени. А в юности невоздержание обязательно приведет к сильнейшей блудной брани с самыми печальными результатами, какие только могут быть. Даже больной человек всегда должен помнить об ограничениях в пище, хотя и учитывая свои немощи. Более того, именно тогда, когда ты лежишь больным, следует быть особенно осторожным. Под предлогом болезни ты можешь предоставить себе свободу в отношении пищи, а потом в тебе разгорится такая блудная страсть, что останется только искать кандидатуру и бежать в загс подавать заявление. Иоанн Лествичник об этом говорит: «Я видел людей, которые в тяжкой болезни мучаются блудной страстью»[1]. Диавол не будет нас жалеть, и наша плоть очень неблагодарна.

Обязательно нужно помнить о том, что даже когда мы воздерживаемся в пище и просто много лежим из-за болезни, это также сказывается на нашем душевном состоянии. Совсем не нужно узнавать это на собственном опыте, лучше послушать тех, кто более опытен и рассудителен, и тем самым избежать печальных последствий своего неразумия и нерадения. Следует воздерживаться от излишнего покоя, сна, отдыха. Прежде всего это касается, конечно, людей молодых и среднего возраста, у которых еще есть какая-то телесная крепость. Но и в пожилом возрасте человек не имеет права совсем отказываться от воздержания в пище и ограничений в отдыхе. Нельзя давать себе в этом свободу, потому что такая свобода приведет к погибели.

Излишнее лежание, сон также приводят к тому, что у человека возгорается сильнейшая блудная страсть. Есть такое явление, которое, как ни удивительно, повторяется практически одинаково почти у всех: если утром проснулся на пять-десять или даже тридцать минут раньше и решил еще поспать до подъема, то обязательно приснится блудный сон. Редкий человек избегает этого, разве что он болен. О чем это говорит? Лень влечет за собой блудную страсть. Бывает, человек проснется и в нем разгорается такая страсть, что он мучается и думает: «Что же это такое, что со мной происходит, почему?» А все очень просто: много ешь и много спишь — вот такая «высшая математика». Казалось бы, глупость, но от таких ничтожных глупостей, как будто ничего не значащих, как будто не имеющих ничего общего с духовной жизнью, с тонкостями молитвы, — от этих простых вещей зависит наше душевное состояние.

Нерадение проявляется также в том, что мы избегаем работы, боимся делать поклоны, чересчур жалеем себя, когда приходится присутствовать на длительных богослужениях. Конечно, уставное монастырское богослужение утомляет человека. Но это утомление нам нужно — без него мы просто сойдем с ума. Понятно, что ни воздержание в пище, ни ограничение в отдыхе сами по себе, без молитвы, ничего нам не дадут. Если мы не будем при этом молиться, то страсти, в особенности блудная, а также гнев и гордость будут в нас действовать.

В этой беседе мы постепенно поднимаемся от тех вещей, которые кажутся нам незначительными, к вещам, которые представляются существенными. Мы кратко сказали о воздержании в пище и об ограничении в покое. Теперь нужно сказать о послушании, то есть об отсечении своей воли. Это вещь, конечно, гораздо более серьезная. Заметьте, что все эти добродетели кажутся простыми, даже примитивными, и о них как будто бы мало говорится в Священном Писании. Господь Иисус Христос говорил даже нечто противоположное тому, о чем мы сейчас рассуждаем: «Не то оскверняет человека, что входит в него, а то, что исходит» (см. Мф. 15, 11). Но если мы отказываемся от этих примитивных вещей, то никогда не исполним и возвышенных евангельских заповедей.

В Евангелии также не говорится прямо и о послушании. Но апостолы были послушны Господу Иисусу Христу. Я как-то проводил с вами беседу о том, что основой их общения со Спасителем было именно послушание. Поэтому апостолы являются для нас образцом и в отсечении своей воли, и в откровении помыслов. Только при поверхностном взгляде кажется, что об этом в Евангелии не говорится. Но там не говорится и о том, что Сын Божий единосущен Отцу, нет там и термина «ипостась», однако без этих святоотеческих формальных определений мы не поймем сути догматического учения. Так же и в аскетическом отношении. Если мы пренебрежем святоотеческими поучениями на этот счет только потому, что они не имеют прямого обоснования в Евангелии, то перечеркнем для себя возможность жизни по Евангелию.

Послушание — очень важная добродетель, состоящая главным образом из откровения помыслов и отсечения своей воли, в частности, в монастырских трудах. Повторю, последнее — только часть послушания. К ней можно относиться по-разному: можно старательно работать, служа братии, а можно все исполнять внешне правильно, но с внутренним пренебрежением и ропотом. Можно исполнять свое послушание с покаянием, как, например, Кирилл Белоезерский или другие подвижники, стяжавшие дар слезный на самом тяжелом и суетном послушании: на поварне, в трапезной. Все зависит от нашего расположения. Если мы будем правильно относиться к послушанию, то получим пользу. При неправильном же отношении нам все время будет казаться, что и это послушание мешает нам спасаться, и то не дает нам молиться, и третье препятствует нашему преуспеянию.

Еще более важно в послушании отсечение воли. Когда ты спрашиваешь, как поступить, а потом все равно делаешь по-своему, этим ты показываешь и нерадение и самонадеянность. Тут уж Сцилла и Харибда действуют заодно. И непонятно, что случится раньше: то ли первая пожрет шестерых человек, то ли вторая проглотит всех сразу. Когда дело касается послушания, нужно иметь ревность к тому, чтобы отказаться от самонадеянности, не надеяться на свой разум. Ты можешь иметь смиренный вид и убеждать самого себя, что ты слушаешься и уважаешь своего духовника. Но если ты выслушиваешь его и делаешь по-своему, то сами твои поступки доказывают, что ты ему не веришь и считаешь себя умнее его.

Допустим, спрашивает кто-то у своего духовника, как поступить в конкретной ситуации. Тот говорит: делай так-то. Потом эта ситуация наступает и человек думает: «А почему нужно поступить именно так? Может быть, сделать немножко иначе? Или вообще не так? А, подумаешь!» Этим он показывает, что якобы правильнее оценил ситуацию, сделал более разумный вывод, то есть что он «умнее» своего духовника. К чему это приведет? Вместо того чтобы исполнять заповеди Божии, бороться со страстями и приобретать добродетели, этот человек будет поступать нелепо и неправильно, спотыкаться, падать, оскверняться, лишаться благодати. Из-за непослушания он может впасть в крайнюю погибель. Повторю еще раз, здесь смыкаются две страшные страсти — самонадеянность и нерадение: самонадеянность, потому что человек лелеет свое мнение, а нерадение, потому что не хочет бороться. Кстати, этот пример — лишнее доказательство того, что нерадение опаснее, чем самонадеянность. При помощи ревности можно победить и самонадеянность. А если ты поддаешься лени, то тобой овладевает и гордость. В лучшем случае это может привести к потере благодати: постоянно пытаясь что-нибудь изобрести и сделать по-своему, человек в конце концов впадает в безнадежность и безразличие. В худшем случае, если к нерадению примешивается ложная ревность, это приводит к прелести и даже к сумасшествию. Я говорю об этом не в переносном, а в самом буквальном смысле. Речь идет именно о сумасшествии, потере рассудка. Поэтому нерадение в отношении послушания — это чрезвычайно опасная вещь.

Можно сказать, что если человек имеет ревность к одному только послушанию и больше ни о чем не заботится и если у него более или менее опытный духовник, имеющий правильные представления о духовной жизни, то этот человек приобретет все, что необходимо для спасения: Иисусову молитву, покаяние, воздержание в пище, отсечение воли и так далее. Все станет для него возможным и доступным, потому что он прислушивается к тому, кто более опытен.

Наконец, самым страшным, самым опасным проявлением нерадения является нерадение к Иисусовой молитве. Если человек не имеет ревности в этом отношении, то я даже не знаю, можно ли его назвать монахом. Преподобный Серафим Саровский говорил, что монахи, которые не молятся Иисусовой молитвой, — это не монахи, а черные головешки. Если мы пламенеем духом, то подобны горящим углям, а если мы остываем и не заботимся о молитве, то уподобляемся черным головешкам. В чем может состоять нерадение в отношении молитвы? В оставлении правила под разными предлогами, иногда благовидными и как будто уважительными. В небрежном исполнении правила, когда мы не стараемся преуспеть в Иисусовой молитве, не понуждаем себя к вниманию. В оставлении непрестанной молитвы в течение дня и опять же в небрежении о том, чтобы совершать ее по возможности внимательно. Можно сказать, что оставление четочного правила для монашествующего — просто духовная гибель. Пусть человек имеет какие-то страсти, но если он молится, кается, стремится к чему-то, то в нем возникает брань (гордости, блудной страсти и другие) и он вынужден вступать с ними в борьбу, вынужден искать для этого способы, среди которых главными являются покаяние и смирение. Таким образом, он мобилизует себя и в нем происходят изменения. Кроме того, он просто упрашивает Бога о помиловании. А если человек оставляет Иисусову молитву, то он отказывается от духовной жизни. Он превращается в самого настоящего фарисея, снаружи украшенного черной монашеской одеждой, а изнутри, как говорит Евангелие, исполненного всякой нечистоты.

Выходит, что наша монашеская жизнь состоит в исполнении нескольких обычных вещей, пренебрегая которыми мы делаем свое спасение труднодостижимым, если не сказать невозможным. Это режим, воздержание в пище, послушание и правило. Мы считаем, что это пустяки: если я один раз пренебрегу правилом, а в другой раз не послушаюсь, что страшного произойдет? Один раз, другой, третий, четвертый, — глядишь, и жизнь прошла. И мы, опустошенные, не приобретшие ни покаяния, ни благодати, должны будем перейти из временной жизни в вечную, напрасно проведя свои дни в стенах обители.

Поэтому не нужно недооценивать такое страшное явление, как нерадение. Оно подкрадывается незаметно, под разными предлогами, под разными оправданиями и тихонько овладевает человеком. Человек погружается в него, перестает себя контролировать и не замечает, как он изменился. Иногда он спохватывается, вспоминает начало своего пути и думает: «Как же так? Когда я пришел в Церковь, я был совсем другим! Когда я пришел в обитель, у меня были такие мысли! Куда же все это делось? Почему все это пропало?» А оно пропало потому, что ты много спишь, много ешь, не слушаешься и не молишься. Все очень просто. Выходит, все эти вещи не такие уж примитивные. За простыми, обычными для монастырской жизни предписаниями и нормами стоит Евангелие, которое мы обязались исполнять. Преподобный авва Дорофей справедливо замечает, что святые отцы изобрели монашеский образ жизни, чтобы легче было жить по Евангелию. Святые отцы ввели догматические определения для того, чтобы никто не запутался и не переменил евангельскую веру на какую-нибудь вновь изобретенную, точно так же они установили и определенные нормы жизни, чтобы удобнее было соблюдать Евангелие. Никто не имеет права пренебрегать ими, потому что это очень страшно. Повторю, что иногда у меня возникает мысль, может быть даже противоречащая святоотеческому учению (я не настаиваю на ее правильности, а говорю только о своем ограниченном опыте), о том, что нерадение страшнее всех страстей, даже гордости.

Однако о гордости, конечно, тоже нужно сказать. Это еще одно страшное чудовище. Не знаю, какое из них назвать Сциллой, а какое Харибдой, какое более губительно, а какое менее, но мы должны проплыть между ними, чтобы спасти себя от вечной погибели. Гордость, или самонадеянность, проявляется прежде всего в непослушании. Совсем необязательно, что самонадеянный человек умен. Бывает, что самонадеянность проявляется у человека, который вообще ничего не читает, мало знает святых отцов и совершенно не способен разобраться в их творениях. Человек может приходить к духовнику за советом и внешне соглашаться с тем, что тот говорит, но на деле поступать не так, как советует духовник, а как сам считает нужным. «Конечно, — думает он, — ведь духовник не может все учесть, где уж ему разобраться! Жизнь диктует свои требования, и мы должны слушаться жизни». И так происходит постоянно: человек отчасти или полностью пренебрегает тем, что ему говорят. А затем у него возникает привычка всегда и во всем верить только себе.

Казалось бы, почему нельзя в каких-то вещах доверять своему мнению? Ведь речь идет не о том, чтобы исповедать Христа или отречься от Него. И не о том, признавать или не признавать, что под видом хлеба и вина мы причащаемся Тела и Крови Христовых. Речь идет о мелочах. Почему мы должны в мелочах так уж слушаться? Потому что это наша жизнь. Где мы можем проявить свои добродетели или пороки, как не в мелочах? Где проявляется наша гордость, наша гневливость, как не в отношении друг к другу или в отношении к самым обычным, ничтожным, предметам? В монастыре мы живем в замкнутом мире, и это облегчает нашу духовную жизнь. У нас ограниченный круг обязанностей, ограниченное передвижение в пространстве, ограниченное общение. Поэтому нам легче следить за каждым своим душевным движением. Но мы из этого делаем превратный вывод о том, будто мы ничем серьезным не занимаемся. Тогда непонятно, зачем мы вообще здесь находимся, если ничего серьезного не делаем, все у нас какие-то мелочи и пустяки. «Почему в этих пустяках нужно строго придерживаться Евангелия, — думаем мы, — какое отношение они имеют к учению святых отцов?» Однако за пустяками скрывается совсем не пустяковая, но могущественная, завладевшая всем нашим существом страсть самонадеянности. Как говорит авва Дорофей, нет другого падения монаху, как если он не понадеялся прежде на свой разум.

То же самое происходит и у нас: вещи, кажущиеся нам ничтожными, вызывают сильнейшее действие страсти. Мы называем эти вещи пустяками. Но тогда почему из-за них мы приходим в такое негодование, защищая свои пустяковые, ничтожные интересы? В то же самое время, когда дело касается послушания, мы пустяками пренебрегаем, хотя, казалось бы, слушаться в пустяках легко. Под предлогом того, что это ничего не значащие мелочи, мы проявляем отнюдь не мелочную, а глубоко укоренившуюся, вполне развившуюся, сильнейшую страсть самонадеянности. Сегодня у нас по милости Божией никаких особенных испытаний нет, но кто знает, что будет дальше? Что будет в жизни нашей страны, общества или каждого из нас? Кто знает, как повернется судьба и что тебе предстоит? А ты совершенно не готов ни к какому испытанию, потому что, как сказал Господь Иисус Христос, неверный в малом неверен и во многом (Лк. 16, 10). Если ты не проявляешь послушания в мелочах, то когда дело коснется серьезных вещей, ты и тут не сможешь проявить преданности Евангелию (многие из нас, к сожалению, испытали это на своем горьком опыте). И тут ты споткнешься, а то и упадешь. Поэтому нужно понимать, что послушание должно быть во всем до мелочей. Лучше сделай что-то неправильно, но только не по-своему. В житейском отношении ты поступишь неразумно, а в отношении своей души — мудро. Конечно, не нужно доходить в этом до крайности. Есть люди, от которых в какой-то степени зависит судьба монастыря, например настоятель или эконом. Если они будут отвергать здравый смысл, то могут принести вред не только себе, но и многим другим. Но для большинства из нас этот момент не принципиален. Так сделаешь или иначе, это не будет иметь никакого значения, кроме одного — ты послушаешься или проявишь упрямство.

Итак, самонадеянность проявляется в том, что человек надеется на свой разум. Есть другой вид самонадеянности: когда человек надеется на свои силы. Не знаю, что страшнее. В первом случае человек может запутаться, впасть в прелесть и даже дойти до сумасшествия, но и во втором опасность не меньше. Когда человек думает, что он справится с теми или иными пороками или приобретет те или иные добродетели своими силами, тогда он, во-первых, отказывается от совета, во-вторых, начинает проявлять самостоятельность: усиленно молиться, совершать какие-то подвиги. От гордости, самонадеянности, которая под видом ревности незаметно к нему прокрадывается, человек падает. Поэтому я и назвал этих двух чудовищ — нерадение и гордость — Сциллой и Харибдой. Нам нельзя уклоняться ни в ту, ни в другую сторону.

Часто самонадеянность прикрывается видом ревности, а нерадение — видом смирения. Человек, увлекшийся ложной ревностью, может принять ангелов тьмы за ангелов света, тем паче что они подыгрывают ему, представляя перед ним некий спектакль. Кроме того, от неразумной ревности часто бывает следующее явление. Человек прочел у святого отца некое наставление, или благодаря собственному опыту пришел к какому-то выводу, или духовник навел его на мысль, — и думает: «С завтрашнего дня начинаю новую жизнь. Теперь буду делать так-то и так-то». И как раз тогда, когда человек проявляет такую будто бы решительность, он падает еще сильнее, чем раньше. По какой причине? Не заметив, не разобравшись, вместе с истинной ревностью он принял самонадеянность, потому что счел, что может сделать все, что захочет. В действительности наши возможности чрезвычайно скромны. Конечно, от нас должно исходить некое усилие, желание, но в то же самое время нам необходимо, во-первых, все делать по совету, во-вторых, искать помощи Божией. Недаром молитва считается матерью всех добродетелей: в ней мы как раз понуждаем себя просить помощи у Бога. Но бывает так, что человек каким-то странным, лукавым образом начинает проявлять самонадеянность и в отношении молитвы. Он забывает, что ему помогает не молитва как его собственная добродетель, а Тот Самый Господь Иисус Христос, Которого он призывает в молитве. Человек отрывает эту добродетель от той подлинной реальности, благодаря которой она становится действенной.

Самонадеянность может проявиться в отношении поста и других телесных подвигов. В противоположность нерадению, она проявляется в том, что человек начинает строго поститься и подвизаться. Впрочем, иногда, по странному свойству человека понимать все превратно, самонадеянность, наоборот, является мотивом для оставления поста. Человек может в этом случае рассуждать так: «Дело не в посте, а в умном делании». Или так: «Дело не в том, много или мало я сплю, а в том, чтобы я смирялся и каялся». Трудно сказать, чего тут больше: самонадеянности, которая хочет себя оправдать, или нерадения, лукаво прикрывшегося мнимой духовной мудростью. Смиренный человек понимает, что он должен делать все, что положено.

Можно сказать, что иногда нерадение бывает от плотолюбия, а иногда — от самонадеянности. Еще раз повторю: нерадение часто прикрывается видом смирения, а самонадеянность — видом ревности. Можно сказать и так, что к ревности часто примешивается самонадеянность, и таким образом мы с водой зачерпываем лягушку. Вот так проявляются в монашеской жизни действия этих двух чудовищ. Это действительно Сцилла и Харибда, и мы должны проплыть между ними. Если мы уклонимся в одну сторону — погибнем в нерадении, а если в другую — нас ждет гибель от самонадеянности.

***

Вопрос. Иногда человек так увлекается послушанием, что его невозможно заставить пойти помолиться. Можно ли назвать это нерадением в духовной жизни?

Ответ. Духовная жизнь всегда требует понуждения. Часто люди, которые не имеют ревности к духовной жизни, вместо того чтобы понудить себя к ней, начинают от нее под разными предлогами уклоняться. Один готов день и ночь читать книги, но только не молиться. Другой готов день и ночь работать, но только не молиться. Третий готов с утра до вечера чинить водопровод или, скажем, устанавливать телефон, но опять же — не молиться. Таким образом, человек может уклоняться от молитвы, занимаясь различными делами, но суть одна: он делает то, что у него получается и что ему нравится, и не делает того, что бывает для него трудно. Причем совершенно неважно, каким именно занятием он увлекается: будь то телесный труд или умственная деятельность, например работа за компьютером. Сейчас стало модным называть это умственной деятельностью: человек погружается умом в Интернет и находится некоторое время в виртуальном пространстве, — и это тоже нерадение. Я уже говорил, что усердие в работе — это только часть послушания. Через него проявляется расположение человека, становится ясно, к чему человек больше наклонен: к духовной жизни или к увлечению суетой.

Понятно, что есть люди от природы трудолюбивые, которым приятно работать. Конечно, пренебрегать работой нельзя, однако нельзя и увлекаться ею в ущерб молитве. Не надо оправдывать себя необходимостью что-то сделать. Иначе когда мы будем молиться и каяться?

Вопрос. А что делать тем, кто по послушанию вынужден сам решать, когда исполнять ту или иную работу?

Ответ. Люди, которые вынуждены сами собой распоряжаться, должны помнить, что в своей основе распорядок дня в монастыре должен соблюдаться: подъем, своевременное исполнение утреннего, вечернего и, как жизненно важного, четочного правила. Оставление четочного правила — это духовная смерть, не меньше. Ничто не может оправдать изменение нашего душевного состояния. Пусть ты трижды не виноват, но, оставив правило, ты потерпел серьезный ущерб в духовной жизни. Если же ты постоянно находишь какие-то предлоги для оставления четочного правила, а они всегда найдутся у людей, проходящих ответственное послушание, то ты потерял духовную жизнь, стал просто рабочим.

Вопрос. Бывают такие ситуации, что если ты не оставишь своего молитвенного правила и не сделаешь чего-то по послушанию, то подведешь людей. В душе от этого смятение, и молиться все равно не можешь, постоянно нервничаешь.

Ответ. Если есть какая-то кардинальная проблема, значит, нужно решать ее с настоятелем: объяснить, что твое послушание мешает тебе регулярно исполнять четочное правило, и попросить пересмотреть распорядок дня. Если сложится совсем безвыходное положение, то нужно помнить: раз ты не можешь исполнить правило в положенное время, значит, ты должен найти для него другое время. Оставление четочного правила означает, что ты не ведешь никакой монашеской жизни. Это все равно что оставить крепость или дом без охраны. Вслед за этим придут все пороки и, удостоверившись, что «дом» не охраняется, сделают всё, что захотят: разграбят, растащат, разнесут — и ничего не останется. Поэтому нужно найти какую-то другую возможность: не можешь помолиться в девять часов — помолись в восемь, не можешь в восемь — помолись в одиннадцать, но оставлять правило никогда нельзя. Желательно устраивать все дела так, чтобы иметь возможность исполнять его регулярно. Хотя, конечно, бывают исключительные случаи, допустим прорвало радиатор. Ты же не будешь ждать, пока все затопит водой!

Вопрос. Есть дни, когда молишься более внимательно, например когда присутствуешь на службе. И есть дни, заполненные работой, когда чувствуется охлаждение в духовной жизни. Значит ли это, что я что-то делаю неправильно?

Ответ. Такое бывает у всех. Нужно понимать, что мы не можем всегда быть в одинаковом состоянии духа. Конечно, было бы хорошо только молиться и больше ничем не заниматься, но мы не можем позволить себе так жить. Где мы будем брать средства для пропитания? Если бы мы могли питаться одними гнилыми сухарями — другое дело. Я читал об одном афонском подвижнике, который каждый день служил всенощное бдение, а в полночь — литургию (причем служил очень долго, с плачем). Как-то ему из монастыря для пропитания прислали на месяц мешок бобов. Эта пища для желудка не очень-то приятна, но подвижник говорил: «Будем есть, что нам Бог послал», только чтобы не иметь никакой заботы. Другие два подвижника — отец Иосиф Исихаст и его друг, отец Арсений Пещерник, — этими бобами питаться не смогли. Они отказались от монастырского благодеяния и сами стали добывать себе пищу — не потому, что она им не нравилась, но потому, что от нее были нежелательные для подвижника последствия. Поэтому если мы хотим жить, не имея забот о своих телесных нуждах, то должны быть готовыми терпеть скорби и лишения. У Исаака Сирина есть изречение о том, что насколько ты преуспел в нищете, настолько ты преуспел в безмолвии. Иначе говоря, если человек готов претерпеть нищету: лишения в пище, одежде и прочем, — значит, он выдержит все. Исаак Сирин говорит даже такие необыкновенные слова: если ты имеешь веру, то выдержишь голод, а если не имеешь — можешь умереть. Вот какие лишения терпели подвижники, к которым он обращался в своем назидании! Для того чтобы жить беспечально, то есть быть свободными от забот, нужно быть такими, как эти подвижники. Мы, к сожалению, на такое не способны и должны заботиться о себе. Это отвлекает нас от духовной жизни, но вместе с тем и смиряет, если мы осознаём свои недостоинство и немощь. Поэтому ничто не помешает человеку стяжать внутреннее безмолвие, если он будет вести себя правильно. Хотя, конечно, все должно быть в разумных пределах: не увлекаться работой в ущерб молитве и не увлекаться молитвой до такой степени, чтобы всем пренебрегать.

Вопрос. Если духовник сказал, как поступить, то надо ли еще о чем-то рассуждать или следует просто исполнять сказанное?

Ответ. Конечно, надо старательно исполнять то, что сказал духовник. Однако могут возникнуть дополнительные обстоятельства или ты заметишь то, что раньше не замечал, — в результате этого будет корректироваться твое отношение к тому или иному явлению, допустим к молитве. Понятно, что ты не должен делать самостоятельных выводов, а должен прийти к духовнику и все ему рассказать: «Вы сказали мне делать так, а я, когда молился, заметил еще кое-что». Такое поведение вполне естественно. Если же ты будешь исполнять сказанное бездумно, невзирая на дополнительные обстоятельства, то, конечно, можешь ошибиться и такое поведение будет уже слепым послушанием в плохом смысле.

Вопрос. Получается, мне не нужно думать самому, а только спрашивать?

Ответ. Почему не нужно думать? Ты же должен заметить, что в твоей молитве появилось нечто новое, должен осознать, чтó это такое, — по крайней мере для того, чтобы правильно описать духовнику. Он же не знает, что происходит внутри тебя, когда дает тебе совет, и может сказать немного неправильно. И если ты заметил, что он понял тебя неверно, и уточняешь, чтó ты имел в виду, то это ведь тоже означает, что ты думаешь.

Если же под словом «думать» понимать то, что ты додумываешь что-либо самостоятельно, — иначе говоря, пренебрегаешь словами духовника, то совершенно очевидно, что это неправильный подход. Надо уметь ориентироваться в том, что с тобой происходит, и изменять или исправлять свое состояние с помощью духовника. Однако бывают ситуации, в которых нужно быстро принять решение. Конечно, желательно было бы находиться возле старца все время, исповедовать ему помыслы даже не два раза в день, а, можно сказать, непрестанно — каждый час, как это было в древних монастырях. Тогда было бы проще. Однако у нас нет опытных духовников в таком количестве. Поэтому в какие-то моменты надо уметь принять самостоятельное решение.



* Беседа в мужском монастыре Всемилостивого Спаса, 25 марта 2003 года.

[1] См.: Лествица. Слово 15, п. 54.