Схиархимандрит Авраам
Благая часть

Том 3. Где внимание — там и весь человек

Где внимание — там и весь человек[1]

Сегодня я хочу поговорить о внимании. Известно изречение пророка Моисея: Внемли себе, да не будет слово тайно в сердцы твоем беззакония (Втор. 15, 9). У Василия Великого есть беседа на это изречение, святые отцы тоже часто касались этой стороны духовной жизни, рассуждая о внутреннем внимании как об особом делании ума — умном делании. В Новом Завете Спаситель также говорит о внимании. Известны несколько Его изречений, в которых есть слова «внемлите себе» (по крайней мере, в славянском переводе Евангелия). Все они находятся в Евангелии от Луки. Мы видим, что учение о внимании — очень древнее. Пророк Моисей положил ему начало, а Господь Иисус Христос возродил и более точно изложил его, так же как и другие ветхозаветные заповеди. Таким образом, внимание имеет чрезвычайно важное, кардинальное значение в жизни человека. Мы сейчас говорим о духовной жизни, но вообще-то, в широком смысле, жизни не духовной быть не может. Человек — существо духовное. Даже если он не осознаёт или вовсе отрицает существование души, его дух живет, изменяется, воспринимает действительность, будь то внешняя реальность или так называемый внутренний мир. В связи с этим внимание приобретает решающее значение.

Куда человек направляет внимание, туда устремляется и весь его ум, вся душа. Как мы знаем, всякая деятельность человека начинается с мысли, даже если человек и не исполняет на деле того, к чему влечется его внимание. Простые примеры: если на занятии в школе или институте человек отвлекается, то он уже не воспринимает преподаваемый материал. Если шофер задумался, пусть даже об очень важном предмете, и не смотрит на дорогу, не следит за сигналами светофоров, не обращает внимания на пешеходов и другие автомобили, то может произойти (и часто в таких случаях происходит) автокатастрофа, иногда с человеческими жертвами. Внимание имеет огромное значение в любом деле. Любую деятельность человека внимание делает более плодотворной, отсутствие же внимания, наоборот, обессиливает ее и делает формальной, иногда и вовсе отвращает человека от этой деятельности. Неслучайно, когда Спаситель говорит о кончине мира, Он вновь уточняет: Внемлите же себе (Лк. 21, 34), то есть обращайте внимание не столько на внешнюю сторону событий, сколько на свое внутреннее состояние. Не так важно, чтобы вы увидели признаки кончины мира. Гораздо важнее, чтобы вы наблюдали за собой, потому что от этого зависит ваше правильное восприятие действительности и, что самое главное, ваша готовность к этому событию.

В «Добротолюбии» есть изречение преподобного Нила Синайского. Он говорит, что если во время молитвы тебя укусит насекомое, то не отвлекайся, потому что из-за этого ты можешь потерять молитву. К сожалению, мы на своем опыте знаем, что малейший пустяк может разрушить внутреннее внимание. Бывает, во время молитвы начнешь отгонять насекомых или просто руку почешешь — и уже не можешь вернуться к прежнему сосредоточенному состоянию. Ничтожная, обыденнейшая, несущественная будто бы вещь оказывается не такой уж и ничтожной, если подумать о том, чтó мы из-за нее теряем. Утрата внимания приводит к очень серьезным последствиям. Как выражается этот древний отец, из-за насекомого мы теряем Бога.

Внимание человека направляется к тому, что для этого человека приятно, интересно, нужно, значительно. Все остальное он перестает замечать. Например, когда наш собеседник говорит о чем-то неинтересном, наше внимание отвлекается на собственные мысли и мы можем задуматься так, что, даже глядя на этого человека, практически не видим его: наш мысленный взор устремлен к чему-то другому. Поэтому святые отцы учат нас управлять своим вниманием. Если бы мы были истинными христианами, если бы из нашего сердца исходила одна Божественная любовь, а не злые помыслы, оскверняющие человека, тогда нам не нужно было бы специально упражняться во внимании. Без принуждения, без нашего участия оно устремлялось бы к единственному, вожделенному предмету — к Господу Богу и образу Божию, то есть к человеку. Мы думали бы только об одном: как соблюсти главнейшие заповеди — о любви к Богу и о любви к ближнему. А на этих двух заповедях, как сказал Господь наш Иисус Христос, держатся все остальные. Таким образом, единственно Евангелие постоянно привлекало бы наше внимание и всегда содержалось бы в нашем уме.

Но, к несчастью, в нас действуют многие страсти, иногда очень живо. Поэтому мы вынуждены насильно направлять свое внимание к тому, что нам необходимо, — к молитве и исполнению заповедей. Мы должны руководить своим вниманием. Часто бывает, что человек не ценит какой-то вещи только потому, что не желает ее рассмотреть. Как-то раз мы с другом гуляли в одной местности и видели интересное совпадение: в определенное время над памятником стояла луна. Я сказал: «Смотри!» — и, конечно, придал этому явлению таинственный смысл. А мой друг был человек здравомыслящий и не захотел этого принимать. «Нет, — говорит, — не буду смотреть». Так мы и прошли мимо, и он не посмотрел, хотя ему нужно было только голову поднять. Этот пример можно рассматривать применительно к разным ситуациям, оценивая поведение человека, о котором я рассказал, как в положительном, так и в отрицательном смысле. Все зависит от того, к чему мы проявляем интерес. Если нас уговаривают обратить внимание на хорошую вещь, то стоит посмотреть и убедиться, что она действительно хороша. Наоборот, если кто-то, соблазняя нас, указывает нам на что-то греховное, устремлять туда внимание не нужно. Иначе может показаться, что и в этом случае нам предлагают что-то хорошее. В действительности же мы увидим всего лишь приятное, но в человеческом сознании приятное и хорошее — синонимы. Если бы мы осознавали эту подмену понятий, то никогда не соблазнялись бы.

Мы понуждаем себя обратить внимание на предмет, когда знаем, что он того достоин. Мы прилагаем усилие, чтобы рассмотреть этот предмет, и видим, что он действительно хорош. Такая устремленность внимания к чему-то определенному формирует мировоззрение. Например, нередко исследователи, изучая какое-либо явление природы, опускают некоторые, как им кажется, второстепенные детали, чтобы иметь возможность объяснить это явление так, как им нравится. Но проходит какое-то время, и другой ученый замечает то, чем пренебрегал его предшественник, и заявляет, что «незначительные» детали, напротив, чрезвычайно значимы. Так происходят научные революции. В школе нам сначала преподают одну теорию, потом другую, и мы думаем, что люди постепенно узнают всё больше и больше. Но дело совсем не в этом, а в постоянной переоценке ценностей, в том, что внимание людей с течением времени устремляется на всё новые и новые предметы вещественного мира.

Разобраться в их многообразии своими силами человек не способен, как не способен самостоятельно совладать с многообразием всех чувств, мыслей и образов, возникающих в его собственном уме. Что достойно внимания? Чем нужно пренебречь? Какая сторона предмета важна, а на какую не стоит обращать взгляд? Если бы не было Божественного откровения, если бы Господь Иисус Христос не открыл нам полноту истины — сокровенное от создания мира (Мф. 13, 35), — то мы, конечно, запутались бы в этом бесконечном ряду предметов и никогда не выбрали бы из них достойные (конечно, я имею в виду предметы в философском смысле). Потому, руководствуясь откровением Евангелия, нужно придавать вниманию чрезвычайное значение.

Нам кажется, будто мыслительную, духовную жизнь, вообще движение духа нельзя назвать деятельностью. В действительности, это наиглавнейшая деятельность человека. Если мы считаем, что поступки важнее мыслей, то тем самым поддерживаем материалистов, которые не придают внутренней жизни никакого значения. Человек может внешне выглядеть высоконравственным (потому что у него в настоящий момент нет возможности согрешить), а внутренне, духовно, умственно быть совершенно другим. Допустим, находясь в монастыре, человек мечтает о мире и об удовлетворении различных страстей. Впрочем, бывает и наоборот. Некоторые пребывают среди суеты и соблазнов, но имеют ум устремленным не к миру, а к Богу и живут не по мирским законам, а по Евангелию.

Я не могу объяснить, почему внимание имеет такое значение и что конкретно происходит с духом человека, когда он устремляет внимание в ту или иную сторону. Для нас важны практические следствия этого. При помощи молитвы мы удерживаем внимание при себе или даже устремляем его внутрь себя — и обнаруживаем огромный внутренний мир, не менее многообразный, чем мир наших внешних впечатлений и ощущений. Мы находим необыкновенно большое поприще для деятельности — изменения этого внутреннего мира. В современной цивилизации западного происхождения, к которой мы вынужденно принадлежим, вся человеческая деятельность обращена на преобразование мира внешнего. Мы, православные христиане, преобразовываем свой внутренний мир согласно, как говорят сегодня, нашей идеологии. Мы строим его подобно тому, как люди для достижения практических целей строят здания и изобретают различные механизмы. А идеология наша — это, конечно, Евангелие.

При этом мы пользуемся теми средствами, которые оно нам предоставляет. Речь идет не только о евангельском учении, но и о благодати, которая подается нам в таинствах Церкви, и о нравственном предании. Главнейшее для нас — учение о внутренней жизни, об Иисусовой молитве, о борьбе с теми или иными помыслами. Таким образом, перед нами огромная, трудная задача — построение своей внутренней жизни, устроение своего духа согласно Евангелию. Не так важно, проявится эта деятельность в каких-то поступках или останется скрытой от посторонних глаз. Совершенно незаметной она быть не сможет и для внимательных взоров обнаружится во вполне ясных вещах, хотя некоторые люди, например Христа ради юродивые, сознательно скрывали свою внутреннюю евангельскую жизнь. Но то, что о ней никто не знал, не значит, что ее не существовало или что она не имела никакого значения. Еще раз говорю: когда мы утверждаем, что поступок важнее внутреннего движения души, мы тем самым идем на поводу у людей, вообще отрицающих существование души, о внимании к которой обязан заботиться всякий христианин, тем паче монашествующий. От того, куда мы устремляем внимание, зависит вся наша жизнь. Мы можем устремить его в молитву или на ближних, которых должны любить как самих себя. Но к этим же ближним мы можем устремляться со страстью — гневной, блудной, тщеславной. На одну и ту же вещь можем смотреть по-разному, в зависимости от того, какая ее сторона в данный момент важна для нас. Самое же мощное, проверенное, эффективное средство для стяжания внимания, направленного туда, куда дóлжно, — Иисусова молитва.

Некоторые спрашивают: как нужно относиться к миру, чтобы не любить его? В действительности дело не в мире. Мы не можем выйти из него совершенно. Так или иначе, мы общаемся с мирскими людьми и вообще живем в том же самом мире, в котором живут и верующие, и маловерующие, и миряне, и монахи, и грешники, и подвижники. Один и тот же мир будет нашим вместилищем, пока мы не разрешимся от тела. И дело не в том, что мы живем за монастырской стеной, а в том, на что направлено наше внимание. Если оно устремлено к соблазнительным вещам, таким как блуд, тщеславие, значит, мы живем в миру. А если оно устремлено к Господу, значит, мы живем в монастыре. Есть такое изречение: где монах, там и монастырь. То есть монастырь там, где есть истинно монашеская жизнь. Возьмем, например, блудную страсть. У каждого из нас иногда возникают отвратительные мысли, и в этот момент разврат кажется нам вожделенным. Но представьте себе человека, всецело устремленного духом к Господу, желающего соединиться с Ним умом и приобщиться к сверхъестественной чистоте. Для него разврат не только не будет вожделенным, но и станет чем-то омерзительным. Так же можно сказать о любом другом пороке или страсти. Одна и та же вещь при различном нашем внутреннем состоянии оказывает на нас совершенно разное влияние. И если человек настраивает свой дух по Евангелию, то мирская жизнь для него не может быть приятна. Ведь она отвлекает его внимание от того, что для него вожделенно, важно и, если употребить разговорное выражение, приятно.

Мирская жизнь тягостна для человека, который стремится к Богу, собственному спасению, правильно, по-евангельски любит себя, свою душу. Спаситель не запрещает нам любить самих себя, Он только запрещает любовь к своей плоти. Господь Иисус Христос заповедовал Своим ученикам и всем нам любить друг друга такой же беззаветной, жертвенной любовью, какой Он возлюбил нас, — любить ближних больше, чем самих себя. Имеется в виду: больше, чем свою земную, телесную жизнь, но отнюдь не больше, чем свою душу. И когда Спаситель обещает: Кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее (Мф. 16, 25), Он вновь говорит о том, что ради Бога человек должен погубить свою плотскую, страстную жизнь, чтобы обрести свою душу для вечности. Одновременно человек «приобретает» собственную душу еще в этой жизни: отрекаясь от страстей, он овладевает собой, правильнее сказать, им овладевает Господь, и тогда человек чувствует себя хозяином над самим собой, а не рабом страстей.

Итак, больше всего усилий мы должны направлять на приобретение добродетели внимания. Почему мы мало преуспеваем в молитве? Потому что не заботимся о внимании. Почему не преуспеваем в исполнении заповедей? Потому что у нас нет внимания. Почему мы поддаемся действию страстей? По той же причине. На мой взгляд, хотя, может быть, это звучит дерзновенно, даже покаяние — одна из всеобъемлющих, наиважнейших добродетелей, с которой начинается и, как выразился святитель Игнатий (Брянчанинов), нескончаемо оканчивается духовная жизнь, — приобретается вниманием. Как может человек увидеть, что он грешник, если он не внимает себе? Как может опытно убедиться в своей греховности и приобрести сокрушение сердечное, если не следит за своим сердцем, не видит многообразных влечений своего ума, своей души к тому, что запрещено?

Средства для того, чтобы мы осуществили на практике все эти рассуждения, предоставили нам святые отцы. Пусть в наше время нет таких великих учителей, какими были в глубокой древности Антоний Великий, преподобный Макарий, Исихий Иерусалимский, Григорий Синаит, но у нас есть громадный, глубочайший опыт Церкви в виде учения о внутреннем внимании. Будем следовать ему. Кратко суть этого учения можно выразить так. Прежде всего должно быть усиленное понуждение себя к внимательной Иисусовой молитве. Затем — внимание к помыслам. Наконец, предметом постоянного внимания и заботы должно быть Евангелие. Мы должны понимать, что это единственное дело, которое мы должны выполнять независимо от своих способностей и склонностей. Все остальное может у нас получаться или нет, но в отношении молитвы, борьбы с помыслами, понуждения себя к исполнению заповедей никакого послабления нам быть не может. В этом смысле каждый из нас обязан постоянно заботиться о себе. Тогда у нас не возникнет вопрос: что нужно делать, чтобы не любить мир? Мы будем думать только о том, что нам делать, чтобы убежать от этого мира — страшного, опасного, губительного. Тогда нас не станет занимать вопрос, как нам избавиться от стремления к той или иной вредной для христианина деятельности (под деятельностью я подразумеваю удовлетворение разнообразных страстей — тщеславия, сладострастия и так далее). Мы будем думать только о том, как оградиться от этого — нет, не соблазна, — от этого отвратительного и вредного общения с миром.

Если относиться к исполнению заповедей сугубо практически, то следует признать, что самым могущественным, а иногда единственно возможным для нас средством победить себя остается Иисусова молитва. Это относится ко всем заповедям. Некоторым людям, проявляющим непонимание и нерадение, не желающим воспринимать замечания и наставления, я советую только одно — молиться. Если человек будет молиться, благодать Божия все равно коснется его. Но он должен возносить молитву с усилием, осознавая, что ее ценность, как выразился святитель Игнатий, во внимании. Все остальное будет плодом внимательной молитвы, причем не только любовь и смирение, эти высочайшие добродетели, но и покаяние — добродетель начальная, ибо с нее человек начинает свое спасение.

Понуждая себя к вниманию в Иисусовой молитве, мы приобретаем правильный взгляд на все, и прежде всего на самих себя. Мы видим свое действительное состояние, не только теоретически понимая, что мы грешники, но и на опыте убеждаясь, какая страсть и в какой степени действует в нас относительно некоего предмета. (Ведь человека ни в чем нельзя уверить, пока он не испытает сам, так сказать, не ощутит неким внутренним духовным осязанием, что происходит в его душе.) Потом мы приобретаем правильный взгляд на вещи (в данном случае я говорю о так называемых материальных вещах) и ясно видим, какие из них соблазнительны и чем они опасны. Такое знание гораздо более ценно, чем знание какого-либо философа или ученого относительно предмета его исследований. Пусть даже его знание подлинное, но он не понимает, как нужно с ним обращаться. Наше познание мира — сугубо нравственное, приходит оно после того, как человек познает, прежде всего, самого себя. Тогда он, как выражается Петр Дамаскин, сначала видит тленность всех вещей этого мира, а потом начинает понимать, как употреблять эти вещи для того, чтобы они были спасительны, и, наоборот, как избегать контакта с ними, если они губительны. Такой человек, где бы он ни был, не может соблазниться ничем. Будучи в мире, он живет вне мира, потому что именно туда устремлено его внимание.

Если мы посмотрим вокруг себя, то увидим множество вещей, которые для нас не существуют, потому что находятся за пределами нашего внимания. То же произойдет с человеком, который устремится к одному Богу. Для него исчезнут соблазны, они просто перестанут существовать. Не будет уже вопроса, как не любить мир, а появится, может быть, противоположный вопрос: как любить мир по-христиански? Как любить мир, чтобы помочь ближнему? Как любить мир, чтобы сделать доброе дело? Конечно, это очень высокая степень преуспеяния, и, может быть, не многие ее достигают. Но само стремление к этому уже заставляет человека внутренне собраться и принудить себя идти по избранному пути (в нашем случае это монашеский образ жизни), не обращая внимания на мелкие препятствия и искушения.

Подвести итог нашей беседе можно с помощью одного афоризма: где внимание — там и весь человек. Мы сами виноваты, когда устремляем внимание к недолжному, а потом подвергаемся различным внутренним мучениям. Человек как бы раздваивается: его влечет то к действительно достойному, к миру горнему, то к чему-то низменному, противоестественному. Не заботясь о внимании, мы сами себе доставляем страдания, привносим борьбу в свою душу и потом не знаем, кого и в чем винить и где искать помощи. Употребив же усилия на стяжание этой добродетели, конечно, при помощи Иисусовой молитвы, мы найдем покой.

***

Вопрос. Вы сказали, что покаяние не имеет конца. Что это значит? Не имеет вообще или в этой жизни?

Ответ. Наверное, в этой жизни. Если понимать покаяние как стремление к спасению, то оно, конечно же, будет иметь конец, — когда мы будем спасены. Если же понимать покаяние как стремление к совершенству, как изменение, то, по мнению некоторых отцов, оно будет продолжаться и в будущей жизни. Покаянием можно назвать одну из составляющих духовного состояния человека в земной жизни, хотя, к сожалению, в этом случае борьба за совершенство — это борьба с грехом. Но стремление к совершенству может быть связано и с тем, что человек постепенно превосходит свою ограниченность: тогда он борется уже не с грехом, а с самим собой, чтобы все более и более уподобляться Богу. Если покаяние рассматривать в таком смысле, то оно действительно является деятельностью безграничной. Справедливости ради нужно сказать, что среди отцов существовало и такое мнение: прощенные, помилованные Богом люди в вечной жизни будут обладать благами Божиими в одинаковой степени. Отцы ссылались при этом на притчу Спасителя о том, что все получат один динарий, хотя бы пришли и в одиннадцатом часу. Но я считаю, что мы не должны думать о том, получим ли мы награду такую же, как, допустим, Антоний Великий, или меньшую. Мы должны стремиться к своему спасению.

Вопрос. Как сохранить внимание, устремление к Богу в течение дня, когда увлекаешься любым послушанием так, что оставляешь его для молитвы с некоторой неохотой, понуждением себя? При этом понимаешь, что это плохо, что надо искать прежде Царствия Божия, а не прилепляться к земным занятиям.

Ответ. Смотря что понимать под земным занятием. Если мы не будем иметь внимания к послушанию, то не сможем его выполнить добросовестно и хорошо, — а это наш долг. Молиться непрестанно в буквальном смысле этого слова способны редкие люди. Даже в те несколько часов, которые отведены нам для молитвы, мы всё же отвлекаемся на посторонние размышления. Опыт показывает, что большинство людей должны быть в течение дня чем-то заняты. Эта занятость способствует духовной жизни: она заменяет то рукоделие, каким занимались древние подвижники, заставляет человека проводить время с пользой для других и самого себя. Иначе мы занялись бы различными мечтаниями, а отнюдь не непрестанной молитвой.

Это мнимое или даже действительное отвлечение от молитвы при правильном отношении к послушанию подготавливает душу к молитве. Наше послушание — это, так сказать, регламентированная добродетель. Если бы мы находились в миру, то сами должны были бы думать, какие добрые дела нам совершать, чтобы угодить Богу. В монастыре наша христианская, евангельская жизнь облегчается: нам уже не нужно рассуждать и выбирать. Нам помогают, подбирая такую деятельность, которая для нас полезна: допустим, послушание в швейной или иконописной мастерской или мытье посуды. Таким образом мы служим ближнему, исполняя заповедь: Возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мф. 22, 39). Если мы это понимаем, если стараемся соблюдать заповедь при выполнении послушания, то мы ничего не теряем, а только приобретаем. А если мы забываем о заповеди и начинаем раздражаться ради того, чтобы успешно выполнить какое-то поручение, или увлекаемся тщеславием оттого, что сделали что-то хорошо, то мы уклоняемся от первоначального предназначения послушания.

Помнить о заповеди надо при выполнении любого послушания: переводческого, швейного — какого бы то ни было. Не нужно обращать внимание на то, возвышенное это послушание или унизительное. Возвышенное послушание должно возвышать душу человека, а унизительное послушание должно его смирять. Польза может быть и в том и в другом случае. Кто-то имеет, скажем, способности к переводам, а у кого-то таких способностей нет, но есть, может быть, такие свойства характера, что для него полезнее мыть посуду. Пусть они друг друга не осуждают и друг другу не завидуют, потому что это не имеет вообще никакого принципиального значения. Принципиальное значение имеет преуспеяние в Иисусовой молитве, в борьбе со страстями.

Внимание при послушании мы, конечно, в каком-то смысле теряем, потому что в нас еще нет такой благодати, чтобы мы могли одновременно содержать в уме молитву, совершенно от нее не отвлекаясь, и заниматься каким-нибудь делом. В то же самое время это отвлечение является своего рода удобрением сердечной почвы для того, чтобы на ней произросла внимательная, истовая молитва.

Вопрос. Как быть, когда, слушая наставление старицы, настоятельницы, духовника, понимаешь, что они говорят правильно, соглашаешься, а как только уходишь, прежние греховные помыслы тут же представляются более убедительными? Кажется, что все тебе советуют какие-то глупости, или попросту не понимаешь, что с тобой происходит. Такое ощущение, что никакие назидания на меня уже не действуют. Может, просто ни о чем не думать, и самой не разбираться, что происходит в душе, и старицу не спрашивать, а молиться — и все потихоньку наладится?

Ответ. Потихоньку, как правило, не налаживается. Если что-то даже и получится без помощи духовных руководителей, то не потихоньку, а с большим трудом. Святитель Игнатий говорит, что без руководства бороться с собой гораздо труднее, тем более когда человек сознательно им пренебрегает. Одно дело, когда этого руководства нет, а другое дело, когда оно есть, а ты не пользуешься им как следует. Я думаю, мысль о том, что тебе все говорят глупости, возникает по той причине, что ты свое внимание устремляешь не на данные тебе наставления, а на действительные глупости — соблазны, которые в твоих глазах разрастаются и превращаются в великанов. У человека есть такое свойство: на что он обращает свое внимание — то приобретает огромную значимость, заслоняет для него все, занимает весь его ум, а от чего он внимание отвращает — то умаляется до микроскопических размеров и даже исчезает. Это касается не только каких-то мечтаний, но и предметов, которые есть в действительности. Они просто перестают для нас существовать. Вот какое большое значение имеет внимание в жизни человека!

Поэтому, когда мы увлекаемся помыслами, они разрастаются, становятся значимыми, непреодолимыми, когда пренебрегаем советами старицы, они представляются нам ничтожными и глупыми. Кажется, что эти советы ничем не могут помочь, но это не потому, что они глупые, а потому, что мы увлечены своими страстями. Что касается намерения «ни о чем не думать и самой не разбираться», то его надо истолковать в том смысле, чтобы придавать значение, внимать (я нарочно употребляю именно это слово) советам старицы, духовника, которые в этом случае будут приносить пользу. Вот тогда все и наладится потихоньку. Если же мы станем внимать не им, а своему уму, то наши самые глупые мысли и мыслишки будут казаться нам необыкновенно умными — до тех пор, пока мы их кому-нибудь не выскажем и тот просто не начнет смеяться.

Вопрос. Не могли бы вы пояснить слова преподобного Никифора Уединенника о том, что внимание есть признак истинного покаяния?

Ответ. Я как раз говорил о том, что настоящее внимание, собственно, и приводит к покаянию. Какое может быть покаяние, если нет внимания? Допустим, некоторые женщины на молитве начинают плакать, вспоминать какие-то свои грехи, иногда значительные, иногда даже ничтожные. Слезы — ручьем, а внимания нет. Человек почти не понимает, что говорит, иногда произносит слова молитвы просто механически (если вообще произносит, а то и забывает). Есть выражение: этому человеку палец покажи — и он засмеется. Бывают, наоборот, такие люди, которым покажи палец или скажи что-нибудь не то — и они сразу начнут рыдать, проливать слезы. Но если человек теряет внимание при молитве, — значит, настоящего покаяния у него нет. Истинное покаяние углубляет внимание в молитве. Поэтому преподобный Никифор и говорит о том, что внимание есть признак истинного покаяния. Как это часто бывает, то, что человек говорит из своего опыта, звучит просто. Это очень простое и очень важное, точное изречение. Внимание же, в свою очередь, приводит к истинному покаянию.

Вопрос. Григорий Богослов пишет, что лучше быть угрюмым, чем рассеянным. В какой мере мы можем это применить к себе?

Ответ. В полной мере. Это хороший совет, очень точный. Лучше иметь угрюмый вид, чем всем угождать и рассеиваться. Лучше пусть говорят: «Эта сестра такая угрюмая, как к ней ни подойдешь, она все молчит». Понятно, что если эта угрюмость оттого, что ты злой на весь мир, то Григорий Богослов этого бы, наверное, не одобрил. В народе говорят: «Злилась баба на мир три года, а мир про то и не знал». Такая угрюмость, конечно, не должна иметь места, ее нужно искоренять. Если эта угрюмость оттого, что человек обиделся или гневается, злопамятствует, унывает, то это неправильно. А если человек как будто нелюдимый, неразговорчивый, недоброжелательный, потому что не хочет отвлекаться от молитвы, то это прекрасная угрюмость, в этом случае нужно следовать совету святителя Григория Богослова.

Вопрос. Батюшка, меня мучает очень сильный недуг — лень. Самым любимым моим занятием является сон, самые сладкие минуты в моей жизни — это время, когда я засыпаю. Не могли бы вы подробнее посоветовать что-нибудь по этому поводу?

Ответ. Новоначальному рекомендуется спать семь часов. Более крепкому человеку это время можно сократить до шести, может быть, пяти часов. Важно, чтобы была телесная и, главное, умственная бодрость. Если человек недоспал, то в нем не будет умственной бодрости, если поспал больше положенного, ее также не будет — она теряется, превращается в некоторую вялость. В особенности это легко можно заметить по своему молитвенному состоянию. Если утром лишний часик поспал, то и молиться уже не хочется, чувствуешь по отношению к молитве какое-то уныние. Поэтому нужно держаться золотой середины.

Что касается того, что человек особенно любит поспать, то это можно объяснить ленью. Лично я не считаю, что самые сладкие минуты — это минуты сна. Мне жаль времени: у меня его всегда не хватает, и я от этого страдаю. Хочется что-то почитать, начинаешь читать за счет сна, а потом недосыпаешь. Поэтому мне непонятно, какая может быть от сна сладость. Удовольствие, которое человек испытывает от сна, можно еще извинить тем, что он устает на работе. Есть такое изречение у Екклесиаста: Сладок сон трудящегося, мало ли, много ли он съест (Еккл. 5, 11). Действительно, когда человек устанет, он засыпает с удовольствием, потому что тело требует отдыха и восстановления сил. Во сне человек погружается в полное расслабление: отключается сознание, отдыхают ум и тело — и он, восстановив свои силы, способен приниматься за прежнюю деятельность. Но если человек испытывает от сна особенное удовольствие, то это может быть проявлением лени.

Страсть может быть самой ничтожной и глупой, как та же лень, выражающаяся в желании человека много спать. Однако иногда ничтожная причина может стать поводом для страшных преступлений. Любовь ко сну, например, может так увлечь человека, что овладеет им и разрушит его внутренний мир, лишит преуспеяния. Она может даже стать поводом к тому, чтобы у человека возникло желание уйти из монастыря. Страсти глупы, любую из них можно высмеять. Страсть — это безумие, даже с точки зрения отвлеченного мышления. Многие философы (в том числе и языческие) приходили к выводу о необходимости добродетельной жизни и даже целомудрия и уединения. Другое дело, насколько это их стремление было выполнимо без помощи Божией. Даже имея правильные понятия о духовной жизни, но не имея смирения, ревности и, главное, благодати Божией, мы не можем жить в соответствии с этими понятиями, потому что страсти увлекают нас к ничтожным предметам. Однако поскольку эти ничтожные вещи лишают нас вечности, то на самом деле они оказываются не такими уж ничтожными. Кажется, что страшного, если человек поспал на полчаса дольше или не удержался и съел то, что не благословили. Но в действительности дело не в том, что он съел лишний пряник или полчасика поспал без благословения, а в том, что он поступает против послушания, повинуется страсти, а не совести. Значит, он собой не владеет — а это уже страшно. Поскольку в монастыре условия благоприятные, это выражается в сравнительно невинных вещах: больше поспал, больше поел, но при каких-то серьезных обстоятельствах и падения будут серьезными. Кто знает, что нас ждет? И кто знает, как Господь будет оценивать наши мелкие, как нам кажется, проступки — мелкие просто потому, что у нас не было случая согрешить серьезно? Поэтому нужно внимать себе.

Вопрос. При молитве Иисусовой не может ли количество переходить в качество? Конечно, речь идет не о правиле, а о молитве в течение дня, когда внимание неизбежно отвлекается и порой читаешь молитву просто механически.

Ответ. Конечно, это все равно приносит пользу. Может быть, эта польза не столь очевидна, не столь быстро замечается, но она есть. Если бы от этого не было пользы, то не было бы евангельской заповеди: Бдите убо на всяко время молящеся (Лк. 21, 36), не говоря уж о святоотеческих советах. Не было бы притчи о вдовице, которая приходила к неправедному судье, и притчи о человеке, который пришел к своему другу в полночь с просьбой дать ему хлеба. Сам Господь Иисус Христос говорит об этом! Как же мы можем пренебрегать словами Спасителя и говорить, что любить Бога, любить ближнего, смиряться — это важно, а непрестанно молиться — не важно?

Есть непрестанная молитва, зависящая от нас, когда мы понуждаем себя употреблять на молитву все время, которое можем использовать для этой цели (учитывая, что есть умственные и даже телесные занятия, при которых требуется особенное внимание, и мы вынуждены молитву оставить или почти оставить). Это понуждение вменяется нам в непрестанную молитву — за него Господь дарует нам способность молиться непрестанно при любом занятии, при любых обстоятельствах. Конечно, не только за это понуждение, но и за смирение и за многие другие качества, а иногда и предварительно, как бы поощряя нас к большему усердию, заставляя, если можно так выразиться, оправдать то доверие, которое Он нам оказывает. Стремление к непрестанной молитве, безусловно, приносит пользу и в том смысле, что является почвой для произрастания внимания во время правила. Правило, в свою очередь, заставляет нас сохранять память о молитве и некоторое внимание к ней в течение дня: эти две вещи друг друга дополняют. Не может человек преуспеть в Иисусовой молитве, если он пренебрегает молитвой в течение дня, и, наоборот, не может преуспеть в непрестанной молитве, если он пренебрегает правилом. Сохранять внимание в течение дня нужно настолько, насколько позволяют обстоятельства. Я уже как-то говорил, что в этом необходимо придерживаться здравого смысла. Если человек на переводческом послушании так углубится в молитву, что не будет слышать слов преподавателя на уроке, перестанет читать положенную литературу или тот, кто находится на послушании в трапезной, начнет бить на кухне тарелки, то это неправильно.

Вопрос. Может ли человек, не познавший себя, не возобладавший над своими страстями, надеяться на спасение? Помыслы постоянно говорят: «Ты не имеешь послушания. Господь правосуден — на каком основании Он должен помиловать тебя, если старица и та отступилась?»

Ответ. Господь милостив. Если бы Он был только правосуден, то воздавал бы исключительно по справедливости, а если Он милостив, — значит, милует тех, кто виноват. Зачем миловать тех, кто по справедливости достоин награды? У Самого Спасителя есть изречение о том, что Он пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мф. 9, 13). Кающийся человек, естественно, просит милости. Да и в молитве Иисусовой мы также просим милости, а не справедливого наказания или справедливой награды. Поэтому, пусть человек и не имеет послушания, он должен, во-первых, по мере сил все-таки слушаться, а во-вторых, ожидать милости, а не справедливости.

Вопрос. В последнее время очень сильно унываю из-за послушания, которое у меня не получается, не идет. После откровения помыслов намереваюсь бороться с этой страстью, не поддаваться ей и молиться. Однако когда эти помыслы возвращаются, я вновь в них погружаюсь и кроме них ничего не вижу.

Ответ. Нужно погружаться не в них, а в молитву. Все очень просто: если человек погружается в помыслы, он отвлекается от молитвы, а если углубляется в молитву, то перестает реагировать на помыслы. Более того, благодать, действующая в нем благодаря молитве, их уничтожает. Я уже говорил, что, когда человек погружается в помыслы, они в его воображении разрастаются и превращаются в непобедимых великанов. А когда он просто от них отвращается, — может быть, даже под влиянием другой страсти, — то помыслы исчезают. Допустим, человек, поддавшись тщеславию, может справиться со своим гневом. Ему стыдно гневаться перед посторонними людьми, и он начинает вести себя прилично. Если одна страсть может в каком-то смысле победить другую, то почему бы Господу не победить любую нашу страсть? Значит, все дело в том, что мы не исполняем простой по форме совет, может быть и трудный, но действенный: отвращать внимание от помыслов и направлять его на молитву, вводить ум в молитву. Можно бороться и какими-то вспомогательными средствами: противопоставлять греховным помыслам добрые, понуждать себя к одним поступкам и избегать других. Но суть борьбы с любой страстью состоит именно в том, чтобы отвращать внимание от помыслов и устремлять его на молитву. Если не будем этого делать, то никто нам не поможет. Даже Бог не поможет, потому что мы Его об этом не просим. Сказано: Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя (Мф. 18, 9), а кто не хочет отсекать помыслы с такой жестокостью, тот, пусть он будет и семи пядей во лбу, даже святым, чудотворцем, не сможет с собой справиться, потому что все делает неправильно.

Вопрос. Как бороться с легкомыслием? Я постоянно принижаю важность наставлений, которые мне дают, и они не врезаются в ум.

Ответ. Раз не врезаются, значит, не волнуют. Когда человек мучается какими-то проблемами, ищет помощи, совета, нуждается в подсказке, то с жадностью принимает не то что мудрый, а всякий более или менее подходящий совет. А если человек не придает значения тому, что он согрешил, принял тот или другой помысел, тогда, конечно, советы духовного наставника не запоминаются. Необходимо почувствовать нужду в наставлении, тогда оно, так сказать, ляжет, как на белый лист бумаги, запечатлеется в уме. Если мы такой нужды не ощущаем, то пользы от наставления не почувствуем и даже его не запомним.

В медицине существует такое понятие — «недобросовестность больного», обозначающее ситуацию, когда врач назначает хорошее лечение, а больной нерегулярно принимает лекарства, не соблюдает рекомендации и потом жалуется, что ему ничего не помогает. Это довольно частое явление. (Конечно, бывает, что назначают такой курс лечения, который невозможно пройти, — но это уже другой разговор.) В духовной жизни так же: нам дают правильные советы, но мы не слушаемся и поэтому не получаем пользы, а потом говорим, что нас наставляют неправильно. Но как человеку принести пользу, если ему говорят: прими эту пилюлю — а он не принимает, прими другую — снова отказывается? Или один раз примет и ждет, что сразу вылечится, а потом говорит, что совет не помогает? Так ты пройди назначенный курс, и будет видно: помог он или нет. Иначе ничего и не поможет.

Вопрос. Если обращать внимание на свою главную страсть и пытаться с ней бороться, то кажется, что этих страстных помыслов появилось очень много, что только они и занимают мой ум. Если некоторые помыслы стараться не замечать, то они как будто больше не приходят. Начинаю думать, что обращаю на свою страсть чересчур большое внимание. Как узнать меру в этом?

Ответ. С одной стороны, не обращая внимания на страстные помыслы, которые, как нам кажется, исчезают, мы просто перестаем их видеть. С другой стороны, поддавшись чрезмерной щепетильности, мы можем увлечься выискиванием помыслов. Следует отслеживать и исповедовать те помыслы, которые навязчивы. С ними и нужно бороться, а если в голове мелькнула какая-нибудь чепуха и мы ею пренебрегли, то это правильно. Есть даже такой вид греховных помыслов, которыми святые отцы учат сознательно пренебрегать, — хульные помыслы. Если мы обращаем на них внимание, то они как раз усиливаются. А если пренебрегаем ими — ослабевают и в большинстве случаев совершенно проходят. Поэтому не всегда полезно обращать внимание на помыслы и не всегда полезно ими пренебрегать. Все это нужно анализировать. Как не надо впадать в чрезмерную щепетильность и с излишним вниманием к себе следить за всем, что возникает в уме, вместо того чтобы внимательно молиться, так не нужно и предаваться легкомыслию, ничего за собой не замечать и считать, будто все хорошо. Если нам описывают ситуацию так, как она есть в действительности, — потому что со стороны виднее, — дают совет, как нужно себя вести, и определяют, какая страсть в нас действует, то мы удивляемся: при чем здесь страсть, ведь все так и обстоит на самом деле! Мы настолько сроднились со страстью гнева или, например, уныния, что мы не замечаем страстных помыслов, не обращаем на них внимания, а на самом деле давно уже живем согласно с ними.

Вопрос. У святителя Игнатия в статье «Молящийся ум взыскует соединения с сердцем» есть такие слова: «Не имам бо зде пребывающего града, но грядущего взыскую (см. Евр. 13, 14), который должен открыться мне предварительно в сердце милостью и благодатью Бога — Спасителя моего. Кто не взойдет в таинственный Иерусалим духом во время земной жизни, тот и по исшествии душою из тела не может иметь удостоверения, что дозволен ему будет вход в Иерусалим небесный. Первое служит залогом второго»[2]. Значит ли это, что имеющий сердечную молитву может быть уверен, что будет допущен в небесный Иерусалим?

Ответ. Во-первых, в этом нельзя быть уверенным, потому что мы не знаем, какие изменения могут с нами произойти. Люди, имеющие великую благодать и совершающие чудеса, и те впадали в тяжкие смертные грехи. Поэтому никто, даже если он имеет такую благодать, не может быть за себя спокоен, не может думать, что все уже пройдено и осталось только отдыхать. Человек удобопреклонен ко злу, и это нужно помнить всегда. Кроме того, мы не видим многих своих страстей, даже и тогда, когда и ощущаем Божию благодать. Я думаю, здесь речь идет о том, что человек во время своей кончины ощущает пользу от молитвы, но этот дар до того времени нужно донести без потерь.

Вопрос. Почему любопытство святые отцы считают страстью?

Ответ. Любопытство даже потому может считаться страстью, что оно отвлекает нас от молитвы, от единого на потребу, на какие-то суетные, ненужные и по большей части вредные вещи. Поэтому любопытства нужно избегать. Что касается любознательности, то святитель Григорий Палама, рассуждая об увлечении еретика Варлаама древнегреческой философией, осуждает любознательность, считая, что она не приносит человеку никакой пользы. Во-первых, потому, что никакого определенного знания о предметах внешнего мира без откровения свыше человек иметь не может. Во-вторых, если он и приобретет это подлинное знание, оно не принесет ему никакой пользы: нам необходимо знать только то, что ведет нас к спасению. Я бы сказал так: для нас полезно то знание, которое имеет отношение к вечности, а остальное временно, преходяще, а потому не нужно.

Скажем, мы знаем о гелиоцентрической системе Коперника, который утверждал, что Солнце является центром Вселенной. Я в правильности этой теории не уверен: завтра может появиться другое открытие, доказывающее, что центр Вселенной находится в другом месте Галактики, или же мы можем возвратиться к геоцентрической системе. Нам сейчас кажется верным то, о чем нам рассказывали в школе, а, например, во времена Коперника или Галилея считалось, что центром Вселенной является Земля, а другие утверждения считались абсурдными. Но предположим, что гелиоцентрическая система Коперника правильна и Солнце является центром Вселенной. Знал ли об этом, допустим, Иисус Навин? Скорее всего, не знал. Наверное, он и не предполагал, что Земля круглая, а просто думал, что солнце каким-то образом поднимается на востоке и заходит на западе. Евреи тогда были народом малокультурным. У Моисея было глубокое для того времени образование, поскольку он учился при дворе фараона, но Иисус Навин такого образования иметь не мог. Однако он, будучи человеком невежественным, ничего не зная о гелиоцентрической системе, помолился и остановил солнце. Что это было — остановка Солнца, Земли или какое-то атмосферное явление, — для нас неважно. Важно, что Господь исполнил его желание и день продлился. А Галилей, может быть, и знал, что Солнце на самом деле является центром Вселенной, но ничего подобного сделать не мог. Иисус Навин ошибался с научной точки зрения, но имел настоящую, живую веру, и это сделало возможным такое необыкновенное чудо. А любознательность, которой обладал Галилей, не принесла ему никакой пользы ни в этой жизни (потому что смерть все равно подводит итог жизни всякого человека и все оказывается суетой), ни в будущей. Поэтому любознательность даже в таком смысле святые отцы считают пороком. Христианская Церковь отказалась от исследования природы и прочих научных изысканий, обратив все внимание на душу человека. Поэтому мы, согласно учению святых отцов, не должны заниматься такими пустыми, внешними, необязательными вещами, тем более что они не нужны для спасения. Лучше устремить все свои силы на познание самих себя, понимаемое в христианском смысле, то есть на стремление внимать себе.

Вопрос. Когда молишься умом, то чувствуешь молитву на языке, губах. Одним умом произносить молитву не получается. Во время правила постоянно думаю об этом. Что с этим делать?

Ответ. Это обычное явление. В «Слове о молитве Иисусовой» святителя Игнатия есть рассуждение о том, что когда устная молитва переходит в умную, то это происходит в виде такого, как он выражается, «гортанного почувения». Ты уже замолкаешь, а язык в гортани немножко шевелится, потому что речевой аппарат еще откликается на умственную деятельность. Это чисто психофизиологический эффект, на него не надо обращать внимания. Потом, по мере развития молитвы, это пройдет, и человек будет молиться только духом, без участия тела. Если не получается произносить молитву одним умом, тогда, находясь в обществе сестер, допустим на общем правиле или на службе, нужно молиться, беззвучно шевеля устами. Есть молитва устная и есть гласная. Святитель Игнатий различает эти две вещи и говорит, что устная молитва может быть и негласной, то есть беззвучной.