Схиархимандрит Авраам
Благая часть

Том 3. О саможалении и самонадеянности

О саможалении и самонадеянности*

Сегодня мы возвращаемся к актуальной для нас проблеме нерадения и саможаления. Поговорим также и о самонадеянности. Когда мы под каким-либо предлогом начинаем снисходить к себе, жалеть себя, то в конечном счете это приводит нас к новым проблемам. Даже когда мы вынуждены заботиться о своем здоровье, может произойти то, о чем говорит Иоанн Лествичник: «Видел я людей, которые и в тяжкой болезни мучаются блудной страстью»[1]. Пусть человек действительно болен, все же он должен понимать простую вещь: болезнью поражена часть тела, а другие органы функционируют нормально.

Когда мы жалеем себя под предлогом болезни, лежим, потому что врач прописал нам постельный режим, или, может быть, у нас просто нет сил заниматься обычными делами, тогда происходит накопление так называемой сексуальной энергии, возникает блудная страсть. Это бывает у людей не только молодого и среднего возраста, но и преклонного. Таким образом, жалея себя, мы приносим себе вред.

Поэтому нужно понимать, что если человек заболел и вынужден к себе снизойти, то, во-первых, он не должен все себе разрешать, а во-вторых, в это время ему нужно еще больше бодрствовать и трезвиться. Если же он проявит к своему телу неразумное снисхождение (даже по предписанию врачей), то оно отплатит ему черной неблагодарностью. У Лествичника есть об этом такие слова: «Не верь во всю жизнь твою сему бренному телу и не надейся на него, пока не предстанешь Христу»[2]. Блудная страсть может мучить даже на смертном одре. Мы, как люди, пребывающие в постоянном воздержании, должны всегда быть начеку и знать, что всякий наш поступок имеет определенные последствия. Проявим саможаление — это закончится либо усилением блудной страсти, либо будет поводом для преткновения. Кроме того, в том, что человек к себе снисходит, обнаруживается самонадеянность: когда у нас какое-то время во внутренней борьбе относительное затишье, то нам представляется, что мы для своего спасения уже все сделали и что подвиг уже завершен, так сказать, самый опасный участок пройден. Но это иллюзия — мы не знаем, что нас ждет завтра, поэтому необходимо трезвиться и до самой кончины пребывать, если можно так выразиться, в спасительном страхе, то есть бояться, что нападет враг.

Что такое бодрствование? Бодрствование — это страх. Часовой, если теряет страх, впадает в беспечность и расслабляется. Если мы вспомним жизнеописания подвижников благочестия, то увидим, что у некоторых из них борьба продолжалась иногда на протяжении всей жизни, до самой кончины. И если они в конце жизни чувствовали какое-то умиротворение, то имели для этого серьезные основания, а у нас никаких оснований нет: ни особенной благодати, ни добродетелей мы не стяжали. Мы живем более или менее спокойно, и нам кажется, что так будет всегда: человек быстро привыкает к благополучию. Самонадеянность в сочетании с саможалением делает человека совершенно беспечным. Но спокойствие, которое длится год, два или несколько лет, может закончиться страшной бурей, и если ты к этому не будешь готов, то обязательно упадешь.

Мало кто усматривает опасность в болезни. Когда мы болеем, то должны, как я сказал, особенно трезвиться. Нам же представляется, что если плоть изнурена болезнью, то в это время можно не опасаться нападения плотских страстей. Однако это не так, наоборот, страсти будут нападать еще сильнее.

Саможаление может проявляться в праздничные дни, когда мы под предлогом праздника начинаем снисходить к себе и забываем о мере принятия пищи. Мы думаем: неужели и на Светлой седмице нужно вводить ограничения в пище? Но для диавола-то Светлой седмицы нет, он всегда будет нападать, всегда будет искать удобный момент, для того чтобы осквернить и погубить нас.

Поэтому, когда мы, даже под предлогом болезни, позволяем своему телу отдых, более сытную, чем обычно, трапезу, мы должны понимать, что это обязательно будет иметь последствия. Диавол не даст нам «выходной» на Светлую седмицу или Святки, не скажет: «Ладно, братья, празднуйте, а потом приступим к честной борьбе». Лучше проявить к себе большую, чем положено, строгость, чем, наоборот, мягкость под предлогом рассудительности.

В монастыре саможаление проявляется и в отношении к молитве, богослужению. У кого-то болит голова, кто-то утомился на послушании, кто-то чрезмерно занят и потому вынужден пропустить правило. Но тем самым человек показывает, что правило для него — что-то менее обязательное, чем работа. А к чему это приводит? К последствиям едва ли не худшим, чем те, к которым приводит многолежание. Оставляя молитвенное правило, человек теряет внутреннюю собранность, сосредоточенность и, когда встречается с какими-либо искушениями, он фактически остается против них безоружным. Я уже не говорю о том, что человек перестает видеть свои грехи. Поскольку благодать Божия через молитву в нем не действует или действует слабо, он как бы погружается во тьму и не видит того, что в нем происходит. В результате человек начинает слепо и безумно грешить, совершенно не замечая того, что поступает против совести, против заповедей, против монастырского устава. Его поведение представляется ему справедливым, а прегрешения — оправданными. Как в сумерках человек ничего не может разглядеть, так и здесь он перестает четко осознавать происходящее.

Оставление четочного правила — это оставление духовной жизни. Пусть человек делает что-то очень важное, тем не менее, даже если он пропустит правило всего один раз, он потерпит ущерб. А если регулярно не будет исполнять эту свою обязанность, тогда, можно сказать, потеряет все. Конечно, некоторое оправдание в занятости найти можно, но тот, кто желает молиться, найдет время, чтобы поупражняться в Иисусовой молитве; тот, кто любит молитву, сам будет искать возможность для того, чтобы где-то уединиться. Если же брат приходит на правило и молится нехотя, то пользы от такой молитвы будет мало. Такому настроению нужно давать решительный отпор, потому что если мы к нему привыкнем, то молитва станет для нас чем-то скучным и ненужным. Мы, может быть, и не почувствуем такого вреда, как от полного оставления правила, но, несомненно, и пользы будет очень мало.

Бывает, что человек действительно устал, но если при этом он оправдывает себя и проявляет нерадение, то это в конечном счете приводит к тяжким последствиям для его души. В этом также проявляется жалость к себе. Человек приходит на правило и думает: «Я еле сижу, у меня болит голова, у меня болит спина...» Даже если это на самом деле так и есть (я уже не говорю о том, что тут может примешиваться какое-то лукавство — на человека просто нападает лень), ни в коем случае поддаваться саможалению нельзя. Нужно себя понуждать, причем не только к тому, чтобы формально исполнить положенное количество Иисусовых молитв, но и к тому, чтобы молиться с усилием, иметь ревность о внимании.

Под предлогом усталости или болезни человек лишает себя молитвы, много лежит, больше ест, не понимая, что все эти, с точки зрения здравого смысла вполне оправданные вещи, никак не могут быть оправданы с точки зрения аскетики. То, что врачи считают вполне обоснованным, разумным и здравым, опытный духовник назвал бы просто безумием! Такое неразумное поведение обязательно приведет к тяжелым последствиям, а в худшем случае — к катастрофе. У нас были братья, которые из-за лени уходили из монастыря. И речь идет не просто о лени вообще, а о лени, бывающей под справедливым предлогом. Соглашаетесь вы сейчас со мной или нет, но ваш собственный опыт обязательно вас научит, что это так. Хорошо, если опыт этот будет не слишком горьким.

Теперь несколько слов о самонадеянности. Самонадеянность возникает у человека в том случае, когда он некоторое время живет более или менее благополучно. Скажем, справились мы с грубыми страстями, со своим своеволием и исполняем свои обязанности, может быть, иногда немного унываем, иногда немного ропщем или осуждаем начальствующих, но, тем не менее, как будто бы всё в порядке. Человеку представляется, что всё уже позади. На самом же деле всё будет позади только тогда, когда он окажется в раю. Известно такое повествование о Макарии Великом: когда он скончался и ангелы вели его душу через мытарства, то демоны кричали: «Макарий, ты ушел от нас!» Но он им отвечал: «Нет, я еще не ушел от вас». И только когда он одной ногой вступил в райские врата, тогда сказал: «Вот теперь я ушел от вас». Это повествование имеет для нас огромное значение — так смотрели на подвиг святые отцы.

Никогда мы не должны думать о себе, что уже все сделали для своего спасения, или, по крайней мере, пришли в терпимое состояние. Настоящий подвижник не будет довольствоваться тем состоянием, в котором он пребывает сейчас. Он понимает, что достигнутого мало, что нужно бороться, что заповедей он не исполняет. Такой человек будет находиться в постоянном сокрушении и покаянии. А тот, кто считает, что у него все более или менее в порядке и можно жить спокойно, тот впал в своего рода прелесть, в глубочайшее нерадение. Он примирился с тем, что будет жить кое-как.

Когда-то я читал книгу архиепископа Антония (Голынского-Михайловского) об Иисусовой молитве. Эта интересная книга дополнена краткими воспоминаниями об авторе. Он перенес большие испытания, много лет сидел, имел несколько сроков в лагерях, но при этом был подвижником: во-первых, много молился Иисусовой молитвой; во-вторых, каждый день вычитывал богослужебный суточный круг, несмотря ни на какие обстоятельства, даже в дороге. И своих духовных чад он заставлял делать так же, причем помимо четочного правила. Умирал он очень тяжело, и сам объяснил почему. Однажды к нему пришла женщина и исповедовалась в своем грехе и в грехе своего духовника. Она согрешила со своим духовником, которому было тогда под семьдесят лет! Причем до этого он слыл известным подвижником и постником. Сам он не посмел в этом исповедоваться и, уже умирая, попросил ее покаяться за него. Эта женщина так умоляла владыку Антония, что он не выдержал и взял на себя этот грех, и потому так тяжело умирал. Подумайте, если человек в семьдесят лет после подвижнической жизни впал в блуд, то почему парни, которым по тридцать, думают, что они в безопасности?! Неизвестно, как сложится жизнь и что будет дальше, какие встретятся соблазны и искушения. Сегодня диавол тебя не трогает, потому что его, может быть, не трогаешь ты, а завтра ты чуть-чуть помолишься, и такая может начаться брань — захочешь сделать то же, что Пигмалион. Поэтому не нужно преждевременно впадать в излишнее спокойствие и думать, что всё уже в порядке. Самонадеянность внушает человеку, что если он какое-то время по милости Божией прожил в безопасности, относительно спокойно, то так будет всегда. На самом деле этот вывод совершенно неоснователен.

Самонадеянность может выражаться и в легкомысленном отношении к соблазнам. Апостол Петр говорит: Противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить (1 Пет. 5, 8), а мы этого не видим. Не видим не потому, что диавол, испугавшись наших исихастов, не смеет на территории нашей обители никого искушать, а потому, что пребываем в совершенной рассеянности. Как в обыденной жизни рассеянный человек не видит того, что находится перед его глазами, потому что думает о постороннем, так и рассеянный духовно не видит опасности, не осознаёт ее. Бывает так, что человек подошел уже к краю пропасти, а сам этого не замечает. Он понимает, что находится в опасности, только тогда, когда уже упал и летит. Если я, скажем, прыгну из окна многоэтажного дома, то все, что предшествовало этому прыжку, зависело от меня, но после того, как я прыгнул, от меня уже ничего не зависит. Я просто лечу, хотя, может быть, очень сильно жалею и глубоко раскаиваюсь в том, что совершил такой безумный поступок, но могу только подумать об этом несколько мгновений, а остановить события власти уже не имею. Так и в духовной жизни. Если я совершил ряд поступков, которые подвели меня к определенной черте, и я ее переступил, то последствия этих поступков от меня уже не зависят. Значит, мы должны понимать, что в этом и состоит страшная опасность, о которой говорит апостол, и быть осторожными. Внутренне мы уже готовы к греху, но не всегда это осознаем, потому что нет соблазна. А как только он появляется, в чем бы он ни выражался, тут же обнаруживается наше низменное состояние, наша немощь — мы сразу падаем. Если бы мы были трезвыми, то видели бы эту опасность не снаружи, а изнутри. Опасность состоит не в том, что есть искушения, — они всегда есть, — а в нашем состоянии, в том, способны мы противостоять им или нет.

Повторю еще раз: самонадеянность приводит нас к беспечности. Нам кажется, что тяжких грехов мы не совершим, правила не оставим, потому что молиться мы любим и всегда это у нас получалось. Однако человек может не замечать того, что внутренне он изменился таким образом, что находится уже на краю пропасти. Поэтому нужно быть чрезвычайно осторожными. Во-первых, всегда усиленно молиться, понимать, что своими собственными силами мы ничего сделать не можем, и уповать только на помощь Божию. Ни в коем случае не становиться беспечными, потому что благодать Божия, даже если она нам содействует, может нас оставить. Благодать Божия — это помощь свыше, а не наше свойство, ставшее для нас естественным и неотъемлемым. Во-вторых, помимо молитвы есть очень действенное средство — исповедь. Исповедоваться нужно, прежде всего, своему духовнику, но если такой возможности нет, то можно пойти к другому. А если вы под предлогом застенчивости и стыдливости будете что-либо скрывать и думать, что поборете помыслы сами, то это может кончиться преткновением.

Самонадеянность, как и саможаление, может приводить к небрежности в молитве. Это касается не только келейной молитвы, но и молитвы во время богослужения. Надо служить с благоговением, старательно. Не говорю, что нужно делать это нарочито медленно, но если человек сосредоточивается, то само собой получается несколько медленнее. Если ты будешь заботиться о внимании на службе так же, как и во время келейной молитвы, тогда это, безусловно, отразится на богослужении. Это касается не только священника, когда он, скажем, читает тайные молитвы или произносит возгласы, но и чтецов и певчих. Певчие должны думать не только о правильности и красоте пения, но и о внимании, о том, чтобы их пение было молитвой, хотя, наверное, из-за недостатка мастерства сделать это бывает трудно. И чтецы также должны не тараторить, а всегда читать старательно. Впрочем, даже если ты читаешь очень аккуратно, без ошибок, но не понимаешь того, что произносишь, то не только Бог, но и люди тебя не слышат. Это настроение передается всем присутствующим в храме. Пусть наше богослужение по будням будет скромным, но о внимании при молитве забывать не нужно. Если мы будем им пренебрегать, то помимо того, что люди будут искушаться и богослужение станет холодным и безблагодатным, мы получим от этого вред: вместо того чтобы напитаться благодатью Божией, наоборот, опустошимся. В небрежной молитве выражается именно самонадеянность, мы приходим к своего рода магизму: прочитал положенное заклинание, и все, как говорится, произойдет само собой. Так относиться к богослужению нельзя. Нужно действительно умолять Бога, упрашивать Его, особенно, конечно, на литургии, да и на всяком богослужении, пусть это будет утреня или вечерня.

Соблазнов сейчас очень много. Господь Иисус Христос сказал: Горе миру от соблазнов, ибо надлежит им прийти (см. Мф. 18, 7) и научил нас, как с ними бороться. А мы предполагаем, что время изменилось: соблазнов становится все меньше и меньше, и мы можем быть всё спокойнее и спокойнее. На самом деле (я думаю, все это осознают), по сравнению с древними временами, беззаконие умножилось, соблазнов стало гораздо больше, а сами мы, несомненно, стали значительно немощнее, чем древние подвижники. Значит, мы в особенности должны быть осторожными. Соблазны везде: и в монастыре, и за его стенами. Они подстерегают нас в общении и с прихожанами, и друг с другом. Мы же думаем, что если два дня у нас все было хорошо, то и на третий будет так же, и впадаем в беспечность. У нас многие братья соприкасаются с миром, некоторым значительную часть времени приходится проводить вне монастыря или подолгу общаться с мирянами. Конечно, при этом нужно постоянно над собой бодрствовать, не только трезвиться от проявлений блудной страсти, но и следить за тем, чтобы не прогневаться, не осудить, не опустошиться.

Господь преподал нам притчу о том, как бороться с грехом: Если правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя (см. Мф. 5, 29–30). Эти образы предполагают чрезвычайную решительность и жестокость по отношению к себе. Представьте такую картину: кто-то взял и отхватил себе топором руку, да еще и отбросил ее. Наверное, жуткая была бы картина. Или вырвал себе глаз. Кто решится на это? Однако Спаситель требует именно такой нечеловеческой решимости, потому что если мы ее не приобретем, то соблазнов не победим.

Эти две страсти, самонадеянность и саможаление, приводящие к нерадению или к прелестному самоуверенному поведению, могут не только обезоружить, но и погубить нас. Как человек будет бороться с соблазном с той решительностью, какую заповедует Евангелие, если он якобы болен и ему нужно лежать, если он, скажем, торопится, а ему нужно служить? Всегда для своего поведения мы находим оправдание, но мы оправдываем жалость к себе, оправдываем самонадеянность.

Если мы начнем себя жалеть и не будем проявлять к себе жестокости и ненависти, то ничего не достигнем. Спаситель сказал: Кто не возненавидит душу свою, не может быть Моим учеником (см. Лк. 14, 26). Не нужно успокаивать себя тем, что мы живем более или менее благополучно, — это нарушение монашеских обетов, отказ от того намерения, которое привело нас в обитель, это предательство самих себя. Кто не приобретет ненависти к себе, тот никогда грех не победит. Во внутренней борьбе с собой не должно быть никакого самооправдания и никакого саможаления. Когда эти две наклонности начинают действовать в человеке, то сначала он себя жалеет, прощает себе какой-нибудь греховный помысел, не борется с ним решительно, не отсекает, потом еще и оправдывается. Начни с таким человеком говорить — ни до чего не договоришься. Скажешь ему: «Нужно поступать так-то и так-то. Не нужно гневаться». А он ответит: «Как же не гневаться, когда они так себя ведут?! Они иначе не понимают! Если на них не накричишь, ничего не сделают!» Мы находим много разных оправданий для осуждения, гнева, неприязни, безразличия. Всевозможное самооправдание совершенно обезоруживает нас. Если человек осознаёт, что виноват, то, наоборот, борется с собой. А мы жалеем себя со всеми своими страстями, пороками и, мало того, начинаем оправдывать себя: поступить иначе — невозможно, думать иначе — невозможно, испытывать иные чувства, кроме тех, какие я испытываю, — невозможно. И таким образом само исправление мы делаем для себя невозможным именно потому, что мы приобрели соответствующее душевное расположение. Вот к чему приводит саможаление.

Самонадеянность имеет, конечно, другие последствия. Иногда она смыкается с саможалением, иногда приводит к состояниям, подобным прелести, когда человек, понадеявшись на себя, много или каким-то особенным образом молится, когда он без благословения и контроля духовника принимает на себя подвиги, когда он толкует святоотеческие писания так, как ему по неопытности представляется правильным. Это может привести к прелести и даже сумасшествию.

В монастыре мы живем благополучно, потому все и наводит на мысль, что у нас все хорошо, все в порядке. Но для чего руководители монастыря стараются нашу внешнюю жизнь сделать спокойной? Для того чтобы предоставить нам свободу заниматься умным деланием, а не для того, чтобы мы впали в лень и «умиротворение». Так что давайте встряхнемся и займемся собой, начнем бороться с самонадеянностью, саможалением, самооправданием и с Божией помощью будем совершать свой подвиг, не довольствуясь тем, что мы более или менее благополучно живем в обители.

***

Вопрос. Какое определение можно дать саможалению?

Ответ. Если человек к себе снисходит, а от других требует, если о себе переживает, а к другому безразличен, если себе прощает телесные и, в особенности, душевные немощи, а к другим безжалостен, — то явно, что он поддается саможалению. Спаситель требует ненависти к себе, а мы, наоборот, проявляем по отношению к себе жалость, любовь и снисхождение и считаем себя достойными всяких земных и небесных благ.

Вопрос. Святые отцы разных времен говорили о том, что воздушные перемены влияют на телесную и духовную жизнь. Что они имели в виду?

Ответ. Климатические изменения, конечно, влияют на телесную жизнь человека, и относиться к этому надо правильно. Воспринимать это как дополнительное искушение или соблазн, а не сдаваться сразу: «Ничего не поделаешь, пошел дождь, поэтому молиться я не могу». Допустим, на тебя в дождливую погоду нападает уныние. Какой нужно из этого сделать вывод? Пойти и лечь спать? Когда настроение меняется от физического состояния, то мы должны контролировать это, а не поддаваться унынию.

Вопрос. Может, святые отцы имели в виду то, что в дождь работать в поле не пойдешь?

Ответ. Нет, я думаю, это связано с физическим состоянием, потому что монахи, как правило, сельскохозяйственных работ не вели, заботу о внешнем старались свести до минимума. У Иоанна Кассиана Римлянина есть рассуждение о том, почему монахи, живущие в одной местности, преуспевают больше, чем монахи в другой. Монахи Египетского скита жили беспечально, потому что там были такие климатические условия, что сельским хозяйством заниматься было невозможно, а монахи Каламона жили на плодородных землях, увлекались огородничеством и садоводством и соответственно отвлекались от молитвы. Исаак Сирин говорит о том, что если ты хочешь преуспеть в безмолвии, то должен преуспеть в нищете. Что это значит? Когда ты привык обходиться немногим, жить как нищий, тогда тебе не нужно заботиться о пище и тратить на это силы.

Вопрос. Блудный помысел всегда сначала вызывает страх. Правильно ли это?

Ответ. Страх — это хорошо. Это значит, что ты не хочешь принимать этот помысел. Если страха нет, то о чем это говорит? Нужно предположить, что человек либо приближается к бесстрастию, либо, наоборот, к падению.

Вопрос. Как стяжать жестокость к себе?

Ответ. Должна быть внутренняя установка: не снисходить к себе и ничем, никакими обстоятельствами своей внутренней или внешней жизни себя не оправдывать, а относиться к себе с той требовательностью, о которой говорит Евангелие и которой учат святые отцы. Только делать это нужно разумно, требования предъявлять исполнимые, реальные, а не ждать от себя бесстрастия или совершенной любви.

Всякий, думаю, согласится с тем, что мы к себе снисходим. Представьте: ко мне приходит человек, к которому я очень хорошо отношусь, и спрашивает у меня на что-то разрешение. Я, зная, что этого делать нельзя, думаю: «Ладно, жалко человека, пусть делает». Вот так мы относимся к себе.

Вопрос. Как добиться такого состояния, чтобы, выезжая в мир, не соблазняться?

Ответ. Нужно быть собранным, смотреть внутрь себя, следить за тем, что происходит в твоей душе, беречься от впечатлений, а когда возвращаешься в обитель, нужно усиленно помолиться и, конечно, исповедоваться, чтобы избавиться от впечатлений, которые получил. Само слово «впечатление» говорит о том, что на наше сознание, на наше душевное состояние накладывается некая печать, то есть тот или иной образ. Это впечатление может быть греховным, а может быть благодатным, христианским. Подобно тому как воск или расплавленный сургуч принимает форму печати, наша душа изменяется под влиянием того или иного впечатления: само переживание уже прошло, а след остался. Поэтому нужно, во-первых, беречься от впечатлений, а во-вторых, стараться как можно быстрее уничтожать впечатления вредные. Чем они уничтожаются? Главным образом исповедью и молитвой. Очень помогает чтение святоотеческих творений: когда читаешь, вредные впечатления постепенно заменяются хорошими. Богослужение и общение с добродетельными людьми также дают нам хорошие впечатления.

Вопрос. Читал у кого-то из современных духовных писателей о том, что если действует брань, то не нужно спешить идти на исповедь, а надо стараться побороть это искушение с помощью молитвы и потом уже отчитываться в ведении брани перед духовником. Мне кажется, что здесь есть противоречие с вашими словами о том, что во время брани исповедь является первой необходимостью.

Ответ. Святитель Игнатий говорит, что для новоначального лучший способ ведения брани — исповедь. Понятно, что не всегда есть такая возможность. Раньше у одного старца был один-два послушника и можно было исповедоваться очень часто.

Батюшка, бывает, что братья только на исповедь и надеются. Записали помыслы и ждут исповеди, а с искушением не борются.

— Бороться в любом случае нужно, но неправильно говорить, что сначала нужно искушение побороть, а потом прийти к духовнику и отчитаться. Лучше всего было бы сразу открыть помыслы, получить какой-то совет, а потом начать бороться. Если такой возможности нет, то нужно усиленно молиться и противиться брани.

— А если сначала хочешь побороть, а потом отчитаться, то это самонадеянность?

— Конечно, самонадеянность. Но в то же время совсем отказываться от борьбы под тем предлогом, что поможет одна исповедь, нельзя. Иначе зачем говорить о непрестанной молитве? Как правило, после исповеди бывает облегчение: ты получаешь совет и начинаешь трудиться.

Вопрос. Иногда бывает, что все правило борешься с помыслами, и хотя было немного внимания, но в основном чувствуешь какую-то пустоту, а после правила смущение: есть ли польза от такой молитвы?

Ответ. Если бы ты просто сидел в келии и предавался помыслам, то это было бы хуже. На правиле ты хотя бы пытался молиться. Иное дело бороться с помыслами, а иное дело ими упиваться. Если ты во время правила пытаешься как-то отгонять помыслы и все больше и больше вмещаешь ум в слова молитвы, а в конце правила чувствуешь большую сосредоточенность, чем в начале, значит, какой-то результат уже есть. А для новоначального молиться без помыслов просто невозможно, какую бы ревность он ни проявлял.

Вопрос. Я, как духовник, часто сталкиваюсь с тем, что когда у человека открывается сердечное место и он начинает молиться, то у него появляются сердечные боли оттого, что он очень внимательно молится внутри сердца. С чем это может быть связано?

Ответ. Надо все тщательно исследовать. Не нужно думать, что все, что человек рассказывает, так точно и есть. Он может рассказать неправильно, и не потому, что хочет солгать, а потому, что не понимает того, что с ним происходит. Он может опустить какой-то важный момент или, наоборот, додумать, нафантазировать, сделать выводы о своей внутренней жизни и выдать их за факты. Надо проанализировать, действительно ли он ощущал то, о чем рассказывает, или надумал и объяснил сам себе. Мне известен случай с одной рабой Божией, которая, начитавшись святых отцов, стала описывать свои переживания в святоотеческих терминах, в возвышенных образах. Ее слушали и думали, что она говорит все правильно. На самом же деле это было результатом отвлеченно-умственной работы и закончилось прелестью. Она рассказывала не то, что на самом деле переживала, а то, что прочитала, то есть свои незначительные ощущения отождествляла с тем, что вычитала о возвышенном опыте святых отцов.

Боль в сердце может появляться от попытки сосредоточиться, свести ум в сердце. При долгой и напряженной молитве бывает легкая головная боль. Это от усталости. Скажем, если человек носит тяжести, у него будут болеть мышцы; если он напряженно думает, у него может заболеть голова. Причем боль от усталости мы отличаем от той боли, которая бывает при травме, допустим вывихе или растяжении. Надо перетерпеть, и эта боль пройдет. Так же и в отношении сердца. Это не значит, что человек всегда, день и ночь, должен чувствовать боль в сердце. Когда он молится час-два, это допустимо. Но если он с утра до вечера испытывает боль в сердце, тогда ему надо к доктору идти. Нужно подходить к этому деланию разумно, а то человек болезнь приобретет, а молитвы не будет.

При сердечной молитве может наблюдаться не боль, а некоторое стеснение сердца. А боль — это уже опасно. Необходимо знать на опыте, какая именно должна быть сердечная боль, какой силы и правильно ли все происходит. Мы должны проявлять большую осторожность, не допускать таких явлений, которые выходят за рамки наших знаний. Можно очень сильно ошибиться и повредить человеку, предоставляя ему в отношении сердечной молитвы свободу.

 



* Беседа в мужском монастыре Всемилостивого Спаса, 24 августа 2003 года.

[1] См.: Лествица. Слово 15, п. 54.

[2] Лествица. Слово 15, п. 17.